Засланец - Герман Гагарин

Напрасно стармех расстраивался. В мои планы не входили пьянка и поножовщина. Правда, узнай этот милейший человек о том, что я затеваю, то расстроился бы еще больше. Спекуляция запрещенным товаром, антигосударственная деятельность, не говоря уже о подготовке инопланетного вторжения. Объективно говоря, смысл моей жизни состоял в том, чтобы нарушать мирное существование таких вот Свенов Маллеров, посягая не только на их покой, но и на эту дождливую луну, которую они с полным правом считают своей.

Впрочем, наверняка Ктулба велел им делиться. Тем более – с братьями-землянами…

Лавчонка скупщика всего подряд притулилась возле огромного, будто средневековый замок, склада. Ни вывески, ни хромированного знака, как у Ящера: кирпичные стены, крепкие двери из толстых, нашитых внахлест березовых досок. Я потянулся к ручке, но дверь вдруг распахнулась, и на крыльце появился хмурый матрос, пересчитывающий на заскорузлой ладони редкие медяки.

– Стыдливец, – с ненавистью прошипел матрос, скатился со ступенек и, ссутулившись, зашагал в сторону речного вокзала.

Похоже, я попал, куда надо…

В лавке оказалось темно – хоть глаз выколи. Свет просачивался сквозь узкое, забранное частой решеткой окошко. Стены занимали полки, заваленные разным хламом. Перегораживал помещение широкий прилавок, за которым сгорбившись, будто паук, торчал владелец. Вся обстановка кричала о его бедности и непрактичности, а вернее – о патологической жадности.

– Принес чего? – осведомился «паук». – Или купить чего хочешь? Есть духи, помада, чулочки для твоей девочки… Стрептоцидная мазь, колеса, марафет…

– Мнэ-э…

– Есть особый товар, – понизив и без того глухой голос, продолжал торгаш. – Сторчок, стынь-лампа, нож-оборотень… Все подлинное, изготовлено низовыми скиллами…

– Да я, собственно, показать хотел… – пробормотал я.

– Так покажи!

Я развернул сверток и осторожно выложил перед хозяином креагуляр. «Паук» впился в него взглядом, потом сунул лапу под прилавок и чем-то там щелкнул. Повеяло холодом, будто рядом раскололи дьюар с жидким азотом. Артефакт пронзило сиреневым, слабо мерцающим светом. В нем креагуляр казался больше, чем был на самом деле. Он будто расслоился, и между этими призрачными слоями циркулировало нечто вроде молочно-белой с рубиновыми прожилками жидкости.

Торгаш погасил лампу, уставился на меня.

– Где взял, матросик?

– В грязи нашел.

– Такие вещи в грязи не валяются… Если только эта грязь не… – торгаш осекся. – Сколько просишь?

– Не продается! – отрезал я, сгребая с прилавка креагуляр.

– Зачем тогда приволок? – изумился скупщик. – Не ерепенься, парень. Я дам хорошие деньги. Сто чеканов!

Я заржал.

– Сто чеканов?! Да в Котле-на-Реке мне двести предлагали. Отказался! Думал, в столице дадут настоящую цену, а ты – сто монет! Нашел дурака…

– Даю двести пятьдесят, – сказал паук, – и ни чекана больше. Тебе, парень, не резон с таким товаром по городу разгуливать. Сцапают легавые – схлопочешь десять лет рудника за хищение госсобственности. Суду про грязь не расскажешь. Там знают, где такая грязь водится.

– Не продаю, – повторил я и добавил: – Но… готов обменять.

– На что? – быстро спросил скупщик. – Даю «оборотня» и разной мелочи в придачу. По твоему выбору…

– Мне твоего барахла не надо, – развязно ответил я. – Ты вот что: сведи меня с надежными людьми с Ярмарки, и креагуляр будет твоим.

– А что, есть крупная партия? – спросил торгаш почти шепотом.

– Не твоего ума дело, – огрызнулся я. – Выполнишь мое условие, штукенция твоя. И смотри – без фокусов, если не хочешь потерять свою вонючую лавку.

«Паук» взирал на меня уже с уважением.

– Приходи в семь вечера в «Бредуна», что на Старом канале, – сказал он. – Сядешь за третий столик слева от входа. К тебе подойдет человечек, спросит: «У вас свободно?» Ответишь: «Нет, жду подружку». А что делать дальше, он тебе расскажет.

– Понял, – откликнулся я.

– Только, Ктулбы ради, не бери приблуду с собой. Положи лучше в депозитарий. Так будет спокойнее и тебе, и мне.

– Благодарю за совет, – сказал я. – Так и поступлю. Но учти, из депозитария ее ни тебе, ни твоим дружкам не забрать!

– Учту, – буркнул он.

– И вот что, – продолжил я. – Продай-ка мне «оборотня». Только настоящую работу, не подделку!

– Что ты! Как можно! – обиделся «паук». – Или я не знаю, как серьезные дела делаются…

Через минуту я вышел из лавчонки. Покупка лежала в кармане моих синих матросских штанов. Обошлась она в девяносто монет, но товар того стоил. О свойствах ножей-оборотней мне поведали личинки. По сравнению с ними «мотыльки» были детской забавой. «Оборотни» умели притворяться безобидными перочинными ножиками, а в нужный момент становились смертоносными клинками. Похоже, и здесь не обошлось без технологий Сверчков…

Держа руку в кармане с «оборотнем», я неспешно пересек торговую пристань. Настораживало, что торгаш легко согласился вывести меня на подпольных торговцев артефактами, но я надеялся, что он не настолько глуп, чтобы натравить на «матросика» портовую шпану. «Паук» почуял крупную муху, а потому вытравливал нить подлиннее и покрепче.

Я вышел к вокзалу, поднялся по роскошной лестнице и очутился на площади. В центре ее возвышался памятник Первопоселенцам.

Скромно одетая семья из трех человек. Мужчина с винтовкой наперевес напряженно всматривается вдаль. Женщина прижимает к груди корзинку, а ребенок лет пяти разглядывает какую-то загогулину, скорее всего, – тоже сверчкового производства.

От памятника вправо и влево разбегались два проспекта. Я выбрал правый. Он показался мне скромнее.

Вскоре я увидел отделение банка «Цой, Пай и сыновья», в котором можно было арендовать ячейку и наконец освободиться от проклятого креагуляра. На время, конечно. Что я и сделал. Времени у меня оставалось достаточно на устройство прочих дел. Я не спеша пообедал в небольшом ресторанчике. Отыскал магазин готового платья. Матросик исчез. Из магазина вышел респектабельно одетый мужчина. У приказчика, весьма довольного полученными чаевыми, я поинтересовался, где можно было бы остановиться уважающему себя приезжему человеку? Слащаво улыбающийся парень порекомендовал гостиницу «Золотой Стрекун», которая находилась от магазина всего в двух кварталах.

…В половине седьмого вечера я вышел из гостиницы «Золотой Стрекун». Швейцар держал надо мной зонт, а шофер такси предупредительно распахнул дверцу.

– Старый канал, – сказал я шоферу. – Без пяти минут семь я должен быть в «Бредуне».

– Не извольте беспокоиться, – откликнулся таксист. – Доставлю с ветерком.

Он вдавил педаль акселератора, и автомобиль, вспарывая лужи, бодро покатил по мощеной улице. Ливень барабанил по кожаному верху, «дворники» едва успевали очищать лобовое стекло. Непогода словно обокрала день: быстро сгущались сумерки, озаренные вспышками молний. Такси выбралось из фешенебельной части города. Подвывая мотором, принялось карабкаться по склону горы, увенчанной радиобашней. Встречные автомобили слепили фарами. Попутные норовили обогнать, а то и подрезать, но таксист был тертым калачом. Крепко держась за баранку, он гнал вперед, пролетая на поворотах почти впритирку к столбикам, ограждающим дорогу. Миновав высокий, забранный поверху колючей проволокой забор радиоцентра, такси стало спускаться с противоположного склона горы.

Ровно без пяти семь машина затормозила возле невзрачного заведения с неоновой вывеской, изображающей парящего бредуна. Верхняя кромка правого крыла не светилась.

– Как тебя зовут, парень? – спросил я у водителя.

– Клод, сударь.

– Мне понравилось, как ты водишь, Клод, – сказал я. – Плачу три счетчика, если подождешь меня здесь.

Клод приподнял кепку.

– К вашим услугам!

С грохочущих небес лило так, будто наверху кто-то сшиб исполинское ведро с холодной водой. Я преодолел расстояние от машины до козырька над крыльцом «Бредуна» одним прыжком…

В просторном зале было пустовато, но сильно накурено. Дымили стертого вида личности в одинаковых серых костюмах, заломленных на затылок котелках и черных штиблетах с белыми, вернее, серыми от грязи гетрами. Скорее всего, это были клерки или приказчики, заглянувшие сюда после службы выпить пива и почесать языки. Они громко разговаривали, еще громче смеялись, но в их глазах застыла тоска. Я часто видел такие глаза – и в притонах Туннельного города на Земле, и в общественных борделях Сципиона, и в злачных закутках, которые заменяли на Мерзлоте обычные кабаки. Это была тоска животных, обреченных на заклание неумолимостью природных законов, и одновременно – тоска людей, которым не суждено дождаться грядущего преображения мира, а предстоит лечь костьми в перегной исторического процесса. У тоскующих клерков был только один шанс: если завтра грянет война с ордами землян, тогда они смогут сказать «прощай» осточертевшей конторе и постылым женам. Родина призовет под ружье. И на короткий миг тоскующие клерки станут героями. На очень короткий в историческом смысле миг. Ведь что такое ружья по сравнению с боевыми излучателями Хорса? Сколько продержатся дирижабли и винтолеты против глидеров-истребителей? Какие крепости защитят гарнизоны от туч наноботов, способных продырявить даже высоколегированную сталь, в считаные мгновения уничтожить системы связи, ослепить оптику и превратить органическое топливо в бесполезную, дурно пахнущую жижу?