Полное собрание стихотворений - Антон Дельвиг

Июль 1827, Ревель

ИДИЛЛИЯ

Некогда Титир и Зоя, под тенью двух юных платанов,Первые чувства познали любви и, полные счастья,Острым кремнем на коре сих дерев имена начертали:Титир — Зои, а Титира — Зоя, богу ЭротуШумных свидетелей страсти своей посвятивши. Под старостьК двум заветным платанам они прибрели и видятЧудо: пни их, друг к другу склонясь, именами срослися.Нимфы дерев сих, тайною силой имен сочетавшись,Ныне в древе двойном вожделеньем на путника веют;Ныне в тени их могила, в могиле той Титир и Зоя.

1827

* Хвостова кипа тут лежала *

Хвостова кипа тут лежала,А Беранже не уцелел!За то его собака съела,Что в песнях он собаку съел!

1827

* Друг Пушкин, хочешь ли отведать *

Друг Пушкин, хочешь ли отведатьДурного масла, яйц гнилых?Так приходи со мной обедатьСегодня у своих родных.

Между 1827 и 183!

* Я в Курске, милые друзья, *

Я в Курске, милые друзья,И в Полтарацкого тавернеЖивее вспоминаю яО деве Лизе, даме Керне!

1828

ХОР

ДЛЯ ВЫПУСКА ВОСПИТАНИЦ ХАРЬКОВСКОГО ИНСТИТУТА

Т р и  и л и  ч е т ы р е  г о л о с а

Подруги, скорбное прощаньеИ нам досталось на удел!Как сновиденье, как мечтаньеЗлатой наш возраст пролетел!Простите… Жизненное мореУже принять готово нас;На нем что встретим? Счастье ль, горе? -Еще судьбы безмолвен глас!

О д и н  г о л о с

Но не безмолвен голос сердца!Он громко мне благовестит:Кто здесь призрел меня, младенца,Меня и там приосенит.И наша матерь, наше счастье,Отрада стороны родной,Нам будет в жизненно ненастьеПутеводительной звездой.

Х о р

Свети, свети, звезда России,Свети бескровных благодать!Пусть долго с именем МарииМы будем радость сочетать.А ты, святое провиденье,Внемли молению детей:Она всех бедных утешенье,За их воздателем будь ей!

1828

В АЛЬБОМ Е. П. ЩЕРБИНИНОЙ

(В ДЕНЬ ЕЕ РОЖДЕНИЯ)

Как в день рождения (хоть это вам забавно)Я вас спешу поздравить, подарить!Для сердца моего вы родились недавно,Но вечно будите в нем жить.

1828

КОНЕЦ ЗОЛОТОГО ВЕКА

(Идилия)

П у т е ш е с т в е н н и к

Нет, не в Аркадии я! Пастуха заунывную песнюСлышать бы должно в Египте иль в Азии Средней, где рабствоГрустною песней привыкло существенность тяжкую тешить.

Нет, я не в области Реи! о боги веселья и счастья!Может ли в сердце, исполненном вами, найтися началоЗвуку единому скорби мятежной, крику напасти?Где же и как ты, аркадский пастух, воспевать научилсяПесню, противную вашим богам, посылающим радость?

П а с т у х

Песню, противную нашим богам! Путешественник, прав ты!Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых:Я еще помню одно светлое время! но счастье(После узнали мы) гость на земле, а не житель обычный.Песню же эту я выучил здесь, а с нею впервыеМы услыхали и голос несчастья и, бедные дети,Думали мы, от него земля развалится и солнце,Светлое солнце погаснет! Так первое горе ужасно!

П у т е ш е с т в е н н и к

Боги, так вот где последнее счастье у смертных гостило!Здесь его след не пропал еще. Старец, пастух сей печальный,Был на проводах гостя, которого тщетно искал яВ дивной Колхиде, в странах атлантидов, гипербореев,Даже у края земли, где обильное розами летоКратче зимы африканской, где солнце с весною проглянет,Сном непробудным, в звериных укрывшись мехах, засыпают.Чем же, скажи мне, пастух, вы прогневали бога Зевеса?Горе раздел услаждает; поведай мне горькую повестьПесни твоей заунывной! Несчастье меня научилоЖиво несчастью других сострадать! Жестокие людиС детства гонят меня далеко от родимого града.

П а с т у х

Вечная ночь поглотила города! Из вашего градаВышла беда и на нашу Аркадию! сядем,Здесь, на сем береге, против платана, которого ветвиДолго тенью кроют реку и до нас досягают. -Слушай же, песня моя тебе показалась унылой?

П у т е ш е с т в е н н и к

Грустной, как ночь!

П а с т у х

А ее Амарилла прекрасная пела.Юноша, к нам приходивший из города, эту песнюВыучил петь Амариллу, и мы, незнакомые с горем,Звукам незнаемым весело, сладко внимали. И кто быСладко и весело ей не внимал? Амарилла, пастушкаПышноволосая, стройная, счастье родителей старых,Радость подружек, любовь пастухов, была удивленье,Редкое Зевса творенье, чудная дева, которойЗависть не смела коснуться и злобно, зажмурясь, бежала.Сами пастушки с ней не ровнялись и ей уступалиПервое место с прекраснейшим юношей в плясках вечерних.Но хариты-богини живут с красотой неразлучно,И Амарилла всегда отклонялась от чести излишней.Скромность взамен предподчтенья любовь ото всех получала.Старцы от радости плакали ею любуясь, покорноЮноши ждали, кого Амарилла сердцем заметит?Кто из прекрасных младых пастухов назовется счастливцем?Выбор упал не на них! Клянусь богом Эротом,Юноша, к нам приходивший из города, нежный Мелетий,Голосом Пана искусней! Его полюбила пастушка.Мы не роптали! мы не винили ее! мы в забвеньиДаже думали, глядя на них: «Вот Арей и КипридаХодят по нашим полям и холмам; он в шлеме блестящем,В мантии пурпурной, длинной, небрежно спустившейся сзади,Сжатой камнем драгим на плече белоснежном. Она жеВ легкой одежде пастушки простой, но не кровь, а бессмертье,Видно, не менее в ней протекает по членам нетленным».Кто ж бы дерзнул и помыслить из нас, что душой он коварен,Что в городах и образ прекрасный, и клятвы преступны.Я был младенцем тогда. Бывало, обнявшись рукамиБелые, нежные ноги Мелетия, смирно сижу я,Слушая клятвы его Амарилле, ужасные клятвыВсеми богами: любить Амариллу одну и с неюЖить неразлучно у наших ручьев и на наших долинах.Клятвам свидетелем я был; Эротовым сладостным тайнамГамадриады присутственны были. Но что ж? и весны онС нею не прожил, ушел невозвратно! Сердце простоеЧерной измены не умело. Его АмариллаДень, другой, и третий ждет — все напрасно! О всем ейГрустные мысли приходят, кроме измены: не вепрь ли,Как Адон’иса, его растерзал; не ранен ли в спореОн за игру, всех ловче тяжелые круги метая?«В городе, слышала я, обитают болезни! он болен!»Утром четвертым вскричала она, обливаясь слезами:«В город к нему побежим, мой младенец!» И сильно схватилаРуку мою и рванула, и с ней мы как вихрь побежали.Я не успел, мне казалось, дохнуть, и уж город пред намиКаменный, многообразный, с садами, столпами открылся;Так облака перед завтрашней бурей на небе вечернемРазные виды с отливами красок чудесных приемлют.

Дива такого я не видывал! Но удивленьюБыло не время. Мы в город вбежали, и громкое пеньеНас поразило — мы стали. Видим: толпой перед намиСтройные жены проходят в белых как снег покрывалах.Зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновойЖенщины чинно за ними несут. А младые рабыниРезвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявойДлинную вазу несет и под песню тарелками плещет.Ах, путешественник добрый, что нам рабыни сказали!Стройные жены вели из купальни младую супругуЗлого Мелетия. — Сгибли желанья, исчезли надежды!Долго в толпу Амарилла смотрела и вдруг, зашатавшись,Пала. Холод в руках и ногах, и грудь без дыханья!Слабый ребенок, не знал я, что делать. От мысли ужасной(Страшно и ныне воспомнить), что более нет Амариллы -Я не плакал, а чувствовал: слезы, сгустившися в камень,Жали внутри мне глаза и горячую голову гнули.Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелосьТемным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.Вот вскочила, вот побежала из города, будтоГнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!

Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!Нет… Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,Где для священных венков и цветник разведен благовонный(Встарь, четою счастливой!), и где ты не раз, Амарилла,С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.

Зевс милосердный! с визгом каким и с какою улыбкойВ роще сей песню она выводила! сколько с корнямиРазных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!Скоро страшный наряд изготовила. Целые ветви,Розами пышно облитые, словно роги, торчалиДико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персямДлинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.Так, разодетая, важно, с поступью Иры-богини,К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?Мать и отец ее не узнали; запела, и в старыхТрепетом новым забились сердца, предвещателем горя.Смолкла — и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видомГрустным стала просить удивленную матерь: «Родная,Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастл’ива, счастл’ива!»Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.«Разве была ты когда несчастл’ива, дитя дорогое?» -Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.«Друг мой здоров! я невеста! из города пышного выйдутСтройные жены, резвые девы навстречу невесте!Там, где он молвил впервые «люблю» Амарилле-пастушке,Там из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы, резвые девы!Пойте: Гимен, Гименей! И ведите невесту в купальню.Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!»Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.Если б не дочь, но иную пастушку привел ЖизнедавецВидеть и слышать такой, пораженной небесною карой,То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,Слезный источник — ныне ж, тихо склоняся друг к другу,Сном последним заснули они. Амарилла запела,Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежалисьС нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.Но — наряд ее, голос и взгляд… Пастухи и пастушкиРобко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.

Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,Мрачным туманом подернулись? Вечно зеленые сени,Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видетьСнова веселья! Если б и Рея с милостью прежнейК нам возвратилась, все было б напрасно! Веселье и счастьеСхожи с первой любовью. Смертный единожды в жизниМожет упиться их полною, девственной сладостью! Знал тыСчастье, любовь и веселье? Так понял и смолкнем об оном.

Страшно поющая дева стояла уже у платана,Плющ и цветы с наряда рвала и ими прилежноДрево свое украшала. Когда же нагнулася с брега,Смело за прут молодой ухватившись, чтоб цепью цветочнойЭту ветвь обвязать, до нас достающую тенью,Прут, затрещав, обломился, и с брега она полетелаВ волны несчастные. Нимфы ли вод, красоту сожалеяЮной пастушки, спасти ее думали, платье ль сухое,Кругом широким поверхность воды обхватив, не давалоЕй утонуть? Не знаю, но долго, подобно Наяде,Зримая только по грудь, Амарилла стремленьем неслася,Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном.Грустную песню свою не окончив — она потонула.

Ах, путешественник, горько! ты плачешь! беги же отсюда!В землях иных ищи ты веселья и счастья! УжелиВ мире их нет и от нас от последних их позвали боги![4]

1828