Полное собрание стихотворений - Антон Дельвиг

1824

РУССКАЯ ПЕСНЯ (Пела, пела пташечка)

Пела, пела пташечкаИ затихла;Знало сердце радостиИ забыло.

Что, певунья пташечка,Замолчала?Как ты сердце, сведалосьС черным горем?

Ах! убили пташечкуЗлые вьюги;Погубили молодцаЗлые толки!

Полететь бы пташечкеК синю морю;Убежать бы молодцуВ лес дремучий!

На море волы шумят,А не вьюги,В лесе звери лютые,Да не люди!

1824

ПЕСНЯ (Наяву и в сладком сне)

Наяву и в сладком снеВсё мечтаетесь вы мне:Кудри, кудри шелковые,Юных прелестей красота,Прелесть — очи и уста,И лобзания живые.

И я в раннюю зарюТемным кудрям говорю:Кудри, кудри что вы вьетесь?Мне уж вами не играть,Мне уж вас не целовать,Вы другому достаетесь.

И я утром золотымМолвлю персиям младым:Пух лебяжий, негой страстнойНе дыши по старине -Уж не быть счастливым мнеНа груди моей прекрасной.

Я твержу по вечерамСветлым взорам и устам:Замолчите, замолчите!С лютой долей я знаком,О веселом, о быломВы с душой не говорите!

Ночью сплю ли я, не сплю -Всё устами вас ловлю,Сердцу сладкие лобзанья!Сердце бьется, сердце ждет, -Но уж милая нейдетВ час условленный свиданья.

1824

РОМАНС (Друзья, друзья! я Нестор между вами)

Друзья, друзья! я Нестор между вами,По опыту веселый человек;Я пью давно; пил с вашими отцамиВ златые дни, в Екатеринин век.

И в нас душа кипела в ваши летаКак вы, за честь мы проливали кровь,Вино, войну нам славили поэты,Нам сладко пелМелецкий про любовь!

Не кончен пир — а гости разошлися,Допировать один остался я.И что ж? ко мне вы, други, собралися,Весельчаков бывалых сыновья!

Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,И тот же спор про жизнь и про вино;И мниться мне, я полагал ошибкой,Что и любовь забыта мной давно.

1824

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Протекших дней очарованья,Мне вас душе не возвратить!В любви узнав одни страдания,Она желанья утратилаИ вновь не просится любить.

К ней сны младые не забродят,Опять с надеждой не мирят,В странах волшебных с ней не ходят,Веселых песен не заводятИ сладких слов не говорят.

Ее один удел печальный:Года бесчувственно провесть,И в край, для горестных не дальный,Под глас молитвы погребальной,Одни молитвы перенесть.

1824

* Твой друг ушел, презрев земные дни *

Твой друг ушел, презрев земные дни,Но ты его, он молит, вспомяни.С одним тобой он сердцем говорил,И ты один его не отравил.Он не познал науки чудной жить:Всех обнимать, всех тешить и хвалить,Чтоб каждого удобней подстеречьИ в грудь ловчей втолкнуть холодный меч.Но он не мог людей и пренебречь:Меж ними ты, старик отец и мать.

1824

МЫ

Бедный мы! что наш ум? — сквозь туман озаряющий факелБурей гонимый наш челн п’о морю бедствий и слез;Счастье наше в неведеньи жалком, в мечтах и безумстве:Свечку хватает дитя, юноша ищет любви.

1824

ЭПИТАФИЯ

Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой.Скоро разбила ее: верно, утешилась там.

1824

КУПАЛЬНИЦЫ

(Идиллия)

«Как! ты расплакался! слушать не хочешь и старого друга!Страшное дело: Дафна тебе ни полслова не скажет,Песен с тобой не поет, не пляшет, почти лишь не плачет,Только что встретит насмешливый взор Ликорисы, и обеМигом краснеют, краснее вечерней зари перед вихрем!Взрослый ребенок, стыдись! иль не знаешь седого сатира?Кто же младенца тебя баловал? день целый, бывало,Бедный на холме сидишь ты один и смотришь за стадом:Сердцем и сжалюсь я, старый, приду посмеяться с тобою,В кости играя поспорить, попеть на свирели. Что ж вышло?Кто же, как ты, свирелью владеет и в кости играет?Сам ты знаешь никто. Из чьих ты корзинок плоды ел?Всё из моих: я, жимолость тонкую сам выбирая,Плел из нее их узорами с легкой, цветною соломой.Пил молоко из моих же ты чаш и кувшинов: тыквыПолные, словно широкие щеки младого сатира,Я и сушил, и долбил, и на коже резал искусноГрозды, цветы и образы сильных богов и героев.Тоже никто не имел (могу похвалиться) подобныхЧаш и кувшинов и легких корзинок. Часто, бывало,После оргий вакхальных другие сатиры спешилиЛибо в пещеры свои отдохнуть на душистых постелях,Либо к рощам пугать и преследовать юных пастушек;Я же к тебе приходил, и покой и любовь забывая;Пьяный, под песню твою плясал я с ученым козленком;Резвый, на задних ногах выступал и прыгал неловко,Тряс головой, и на роги мои и на бороду злился.Ты задыхался от смеха веселого, слезы блестелиВ ямках щек надутых — и все забывалось горе.Горе ж когда у тебя, у младенца, бывало?Тыкву мою разобьешь, изломаешь свирель, да и только.Нынче ль тебя я утешу? нынче оставлю? поверь мне,Слезы утри! успокойся и старого друга послушай». -

Так престарелый сатир говорил молодому Микону,В грусти безмолвной лежащему в темной каштановой роще.К Дафне юной пастух разгорался в младенческом сердцеПламенем первым и чистым: любил, и любил не напрасно.Все до вчерашнего вечера счастье ему предвещало:Дафна охотно плясала и пела с ним, даже однаждыРуку пожала ему и что-то такое шепнулаТихо, но сладко, когда он сказал ей: «Люби меня Дафна!»Что же два вечера Дафна не та, не прежняя Дафна?Только он к ней — она от него. Понятные взгляды,Ласково-детские речи, улыбка сих уст пурпуровых,Негой пылающих, — все, как весенней водою, уплыло!Что случилось с прекрасной пастушкой? Не знает ли, полно,Старый сатир наш об этом? не просто твердит он: «Послушай!Ночь же прекрасная: тихо, на небе ни облака! ЕслиС каждым лучем богиня Диана шлет по лобзаньюЭндимиону счастливцу, то был ли на свете кто смертныйСтолько, так страстно лобзаем и в пору любови!Нет и не будет! лучи так и блещут, земля утопаетВ их обаятельном свете; Иллис из урны прохладнойЛьет серебро; соловьи рассыпаются в сладостных песнях;

Берег дышит томительным запахом трав ароматных;Сердце полнее живет и душа упивается негой».Бедный Микон сатира прослушался, медленно поднялГолову, сел, прислонился к каштану высокому, рукиМолча сложил и взор устремил на сатира, а старыйЛоктем налегся на длинную ветвь и, качаясь, так начал:

«Ранней зарею вчера просыпаюсь я: холодно что-то!Разве с вечера я не прикрылся? где теплая кожа?Как под себя не постлал я трав ароматных и свежих?Глядь, и зажмурился! свет ослепительный утра, не слитый,С мраком ленивым пещеры! Что это? дергнул ногами:Ноги привязаны к дереву! Руку за кружкой: о боги!Кружка разбита, разбита моя драгоценная кружка!Ах, я хотел закричать: ты усерден по-прежнему, старый,Лишь не по-прежнему силен, мой друг, на вакхических битвах!

Ты не дошел до пещеры своей, на дороге ты, верно,Пал, побежденный вином, и насмешникам в руки попался! -Но плесканье воды, но веселые женские кликиМысли в уме, а слова в растворенных устах удержали.Вот, не смея дышать, чуть-чуть я привстал; предо мноюЧастый кустарник; легко листы раздвигаю; подвинулГолову в листья, гляжу: там синеют, там искрятся волны;Далее двинулся, вижу: в волнах Ликориса и Дафна,Обе прекрасны, как девы-хариты, и наги, как нимфы;С ними два лебедя. Знаешь, любимые лебеди: бедныхПрошлой весною ты спас; их матерь клевала жестоко, -Мать отогнал ты, поймал их и в дар принес Ликорисе:Дафну тогда уж любил ты, но ей подарить побоялся.

Первые чувства любви, я помню, застенчивы, робки:Любишь и милой страшишься наскучить и лаской излишней.Белые шеи двух лебедей обхватив, ЛикорисаВдруг поплыла, а Дафна нырнула в кристальные воды.Дафна явилась, и смех ее встретил: «Дафна, я Леда,Новая Леда». — А я Аматузия! видишь, не так лиЯ родилася теперь, как она, из пены блестящей? -«Правда; но прежняя Леда ничто перед новой! мне служатДва Зевеса. Чем же похвалишься ты пред Кипридой»?— Мужем не будет моим Ифест хромоногий и старый! -«Правда и то, моя милая Дафна, еще скажу: правда!Твой прекрасен Микон; не сыскать пастуха, его лучше!Кудри его в три ряда; глаза небесного цвета;Взгляды их к сердцу доходят; как персик, в пору созревший,Юный, он свеж и румян и пухом блестящим украшен;Что ж за уста у него? Душистые, алые розы,Полные звуков и слов, сладчайших всех песен воздушных.Дафна, мой друг, поцелуй же меня! ты скоро не будешьЧасто твою целовать Ликорису охотно; ты скажешь:"Слаще в лобзаньях уста пастуха, молодого Микона!"»— Все ты смеешься, подруга лукавая! все понапраснуВ краску вводишь меня! и что мне Микон твой? хорош он -Лучше ему! я к нему равнодушна. — «Зачем же краснеешь?»— Я поневоле краснею: зачем все ко мне пристаешь ты?Все говоришь про Микона! Микон, да Микон; а он что мне? -«Что ж ты трепещешься и грудью ко мне прижимаешься? что такПламенно, что так неровно дышит она? Послушай:Если б (пошлюсь на бессмертных богов, я того не желаю), -Если б, гонясь за заблудшей овцою, Микон очутилсяЗдесь вот, на береге, — что бы ты сделала?» — Я б? утопилась! -«Точно, и я б утопилась! Но отчего? Что за странность?Разве хуже мы так? смотри, я плыву: не прекрасны льВ золоте струй эти волны власов, эти нежные перси?Вот и ты поплыла; вот ножка в воде забелелась,Словно наш снег, украшение гор! А вся так бела ты!Шея же, руки — вглядися, скажи — из кости слоновойМастер большой их отделал, а Зевс наполнил с избыткомСладко-пленящею жизнью. Дафна, чего ж мы стыдимся!»— Друг Лакориса, не знаю; но стыдно: стыдиться прекрасно! -«Правда; но все непонятного много тут скрыто! Подумай:Что же мужчины такое? не точно ль как мы, они люди?То же творенье прекрасное дивного Зевса-Кронида.Как же мужчин мы стыдимся, с другим же, нам чуждым созданьем,С лебедем шутим свободно: то длинную шею лаская,Клёв его клоним к устам и целуем; то с нежностью треплемБелые крылья и персями жмемся к груди пуховой.Нет ли во взоре их силы ужасной, Медузиной силы,В камень нас обращающей? что ты мне скажешь?» — Не знаю!Только Ледой и я была бы охотно! и так жеДруга ласкать и лобзать не устала б я в образе скромном,В сей белизне ослепительной! Дерзкого ж, боги,(Кого бы он ни был) молю, обратите рогатым оленем,Словно ловца Актеона, жертву Дианина гнева!Ах, Ликориса, рога — «Что, рога?» — Рога за кустами! -«Дафна, Миконов сатир!» — Уплывем, уплывем! — «Всё он слышал,Всё он расскажет Микону! бедные мы!» — Мы погибли! -Так, осторожный, как юноша пылкий, я разговор ихКончил внезапно! и все был доволен: Дафна, ты видишь,Любит тебя, и невинная доли прекрасной достойна:Сердцем Микона владеть на земле и в обителях Орка!Что ж ты не плачешь по-прежнему, взрослый ребенок! сатираСтарого, видно, слушать полезно? поди же в шалаш свой!Сладким веленьям Морфея покорствуй! поди же в шалаш свой!Дела прекрасного! верь мне, спокойся: он кончит, как начал».

1824