Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Максим Горький

5 августа 1905

Земле

В блаженном пламени восстаньяМоей тоски не утоля,Спешу сказать мои желаньяТебе, моя земля.

Производительница хлеба,Разбей оковы древних межИ нас, детей святого Феба,Простором вольности утешь.

Дыханьем бури беспощадной,Пожаром ярым уничтожьЗаклятья собственности жадной,Заветов хитрых злую ложь.

Идущего за тяжким плугомСпаси от долга и от клятвИ озари его досугомЗа торжествами братских жатв.

И засияют светлой волейТруда и сил твои поляВо всей безгранности раздолийТвоих, моя земля.

20 ноября 1905

Искали дочь

Печаль в груди была остра,Безумна ночь, —И мы блуждали до утра,Искали дочь.

Нам запомнилась навекиЖутких улиц тишина,Хрупкий снег, немые реки,Дым костров, штыки, луна.

Чернели тени на огнеНочных костров.Звучали в мертвой тишинеШаги врагов.

Там, где били и рубили,У застав и у палат,Что-то чутко сторожилиЦепи хмурые солдат.

Всю ночь мерещилась нам дочь,Еще жива,И нам нашептывала ночьЕе слова.

По участкам, по больницам(Где пускали, где и нет)Мы склоняли к многим лицамТусклых свеч неровный свет.

Бросали груды страшных телВ подвал сырой.Туда пустить нас не хотелГородовой.

Скорби пламенной язык ли,Деньги ль дверь открыли нам, —Рано утром мы прониклиВ тьму, к поверженным телам.

Ступени скользкие велиВ сырую мглу, —Под грудой тел мы дочь нашлиТам, на полу…

25 ноября 1905

Веселая народная песня

(На четыре голоса)

Что вы, старцы, захудали,Таковы невеселы,Головы повесили?«Отошшали!»

Что вы, старые старухи,Таковы невеселы,Головы повесили?«C голодухи!»

Что вы, парни, тихи стали,Не играете, не скачете,Всё ревете, плачете?«Тятьку угнали!»

Что вы, детки, приуныли,Не играете, не скачете,Всё ревете, плачете?«Мамку убили!»

4 декабря 1905

Нюренбергский палач

Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжелого меча.

И я учился в школеВ стенах монастыря,От мудрости и болиТомительно горя.

Но путь науки строгойЯ в юности отверг,И вольною дорогойПришел я в Нюренберг.

На площади казнили:У чьих-то смуглых плечВ багряно-мглистой пылиСверкнул широкий меч.

Меня прельстила алостьКазнящего мечаИ томная усталостьСедого палача.

Пришел к нему, училсяВладеть его мечом,И в дочь его влюбился,И стал я палачом.

Народною боязньюЛишенный вольных встреч,Один пред каждой казньюТочу мой темный меч.

Один взойду на помостРосистым утром я,Пока спокоен домаСтрогий судия.

Свяжу веревкой рукиУ жертвы палача.О, сколько тусклой скукиВ сверкании меча!

Удар меча обрушу,И хрустнут позвонки,И кто-то бросит душуВ размах моей руки.

И хлынет ток багряный,И, тяжкий труп влача,Возникнет кто-то рдяныйИ темный у меча.

Не опуская взора,Пойду неспешно прочьОт скучного позораВ мою дневную ночь.

Сурово хмуря брови,В окошко постучу,И дома жажда кровиПриникнет к палачу.

Мой сын покорно ляжетНа узкую скамью,Опять веревка свяжетТоску мою.

Стенания и слезы, —Палач — везде палач.О, скучный плеск березы!О, скучный детский плач!

Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжелого меча!

22 февраля, 1907

Чертовы качели

В тени косматой елиНад шумною рекойКачает черт качелиМохнатою рукой.

Качает и смеется,Вперед, назад,Вперед, назад.Доска скрипит и гнется,О сук тяжелый третсяНатянутый канат.

Снует с протяжным скрипомШатучая доска,И черт хохочет с хрипом,Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,Вперед, назад,Вперед, назад,Хватаюсь и мотаюсь,И отвести стараюсьОт черта томный взгляд.

Над верхом темной елиХохочет голубой:«Попался на качели,Качайся, черт с тобой».

В тени косматой елиВизжат, кружась гурьбой:«Попался на качели,Качайся, черт с тобой».

Я знаю, черт не броситСтремительной доски,Пока меня не скоситГрозящий взмах руки,

Пока не перетрется,Крутяся, конопля,Пока не подвернетсяКо мне моя земля.

Взлечу я выше ели,И лбом о землю трах.Качай же, черт, качели,Всё выше, выше… ах!

14 июня 1907

На Волге

Плыву вдоль волжских берегов,Гляжу в мечтаньях простодушныхНа бронзу яркую лесов,Осенней прихоти послушных.

И тихо шепчет мне мечта:«Кончая век, уже недолгий,Приди в родимые местаИ догорай над милой Волгой».

И улыбаюсь я, поэт,Мечтам сложивший много песен,Поэт, которому весь светДля песнопения стал тесен.

Скиталец вечный, ныне здесь,А завтра там, опять бездомный,Найду ли кров себе и весь,Где положу мой посох скромный?

21 сентября 1915

Волга. Кострома — Нагорево

ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ[72]

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «КОРМЧИЕ ЗВЕЗДЫ»

(1903)

Из цикла «Порыв и грани»

Покорность

И сердце вновь горит и любит — оттого,

Что не любить оно не может.[73]

Ты любишь горестно и трудно.

Иду в вечерней мгле под сводами древес.Звезда, как перл слезы, на бледный лик небесЯвилась и дрожит… Иду, как верный воин, —Устал — и мужествен. Унылый дух спокоен…

Эоны[74] долгие, светило, ты плывешь;Ты мой летучий век, как день, переживешь;Мы — братья чуждые: но мой привет печальныйТебе сопутствует в твоей дороге дальной!

Светило братское, во мне зажгло ты вновьНеутолимую, напрасную любовь!Детей творения, нас, в разлученной доле,Покорность единит единой вечной Воле.

Как осенью листы, сменяясь без конца,Несутся смертные дыханием Отца;Простертые, на миг соединяют руки —И вновь гонимы в даль забывчивой разлуки…

Сосредоточив жар, объемлющий весь мир,Мы любим в Женщине его живой кумир:Но в грани существа безвыходно стесненный,Наш тайный, лучший пыл умрет неизъясненный…

Иду. В лазури ночь и веет, и парит;Светило вечное торжественней горит:А долу дышит мгла, влажней густые тени,И тленьем пахнет лес, подобный смертной сени.

Покорностъ! нам испить три чаши суждено:Дано нам умереть, как нам любить дано;Гонясь за призраком — и близким, и далеким, —Дано нам быть в любви и в смерти одиноким.

Из цикла «Дионису»