Клуб желаний - Ким Стрикленд

— Все путем, — холодно подтвердила Джил и вдруг решила проявить несвойственное ей милосердие. — Я как раз собиралась прерваться. Хочешь, пойдем выпьем кофейку или еще что?

Он поймал взгляд Джил и ухмыльнулся на ее «еще что», похоже, готов был отпустить какую-то сальность, да раздумал:

— Лады. Можем заскочить в мою кафешку.

— В твою кафешку?

— Ага. «У Салли», под эстакадой. Про это местечко мало кто знает, вывески под путями почти не видно.

— Идет.

«У Салли» подавали только завтраки и обеды и в два пополудни уже закрывались. Ремонта кафешка не видела с 70-х, и интерьер был выдержан преимущественно в коричневых, золотых и оранжевых тонах. Никакого баловства типа латте, только добрый старый кофе «Superior», поджаренный и расфасованный неподалеку, на Элстон-авеню. Когда ветер задувал с той стороны, весь район пропитывался запахом жареных кофейных зерен.

Мэттью открыл дверь и пропустил Джил вперед. Это вышло естественно, без нарочитости, словно вежливость для него в порядке вещей. И за оба кофе он заплатил сам. Джил пришлось по душе, как он настоял на своем, как отмахнулся от ее возражений и вытащил деньги — хотя приглашение ведь исходило от нее.

— Ну, рассказывай. Почему именно портреты? — спросила Джил, когда они устроились за столиком.

— Портреты позволяют мне залезать в людские головы, — ответил Мэттью, блуждая взглядом по залу, словно выискивал будущую натуру — те самые головы, в которые можно залезть. — Когда что-то рисуешь, начинаешь это «что-то» понимать. Тебе должно быть знакомо. — Теперь он смотрел в глаза Джил. — Капитально врубаешься. И с людьми то же самое. Даже еще больше. Серия портретов одного человека и — БАЦ! — ты у него в башке. — Он хлопнул ладонью по столу, Джил подскочила и чуть не расплескала кофе, а Мэттью, ничего не заметив, продолжал: — Всю жизнь люди ходят-бродят вокруг тебя, а к себе не впускают. Закрыты наглухо, заперты, отгорожены. Ненавижу! Нет, вы мне дайте внутрь забраться, хорошенько все рассмотреть. Вот что я люблю! — Он снова обвел взглядом кафе и повернул голову к Джил: — Напишу чей-нибудь портрет — и будто в мозгах погостил… Знаю человека как облупленного, лучше, чем ему самому хотелось бы. Вот это я обожаю. Это моя жизнь. А портреты — что ж, они не всегда то, на что рассчитывают мои клиенты, уж это как пить дать. Вот почему портреты. — Мэттью ослепил ее улыбкой. — Обычно бывает клево. — Он помолчал. — А иногда… — Пожал плечами, улыбка стала нехорошей. — Иногда — нет.

«А ты не только в головы влезаешь, когда пишешь свои портреты», — подумала Джил.

— Может, когда и тебя нарисую.

И снова эта бесподобная улыбка. Черт, ну до чего красив.

— Может, и нарисуешь.

Клаудия просматривала сочинения на тему «Старик и море», хотя явилась в учительскую вовсе не за этим. Ей хотелось позвонить Гейл, узнать, исполняется ли ее желание, как у остальных, или еще нет. Но сегодня здесь был просто проходной двор, народ так и сновал туда-сюда: кому обед в холодильник убрать, кому кофе выпить или утренний пончик доесть.

В школе запрещалось пользоваться сотовыми телефонами, кроме как во дворе у главного входа, а о чем там поговоришь? Для учителей, естественно, исполнение школьных правил было безусловно, вот Клаудия и тянула время в учительской, с нетерпением поджидая, когда та опустеет. Обычно ведь в этот час здесь ни души.

Ну слава богу. Не успела закрыться дверь за последним учителем, как Клаудия набрала номер Гейл.

— Ну давай, давай! Сними трубку! — бормотала она. Без четверти два Гейл всегда дома с Эмили. Наконец-то! — Привет, это я, — торопливо начала Клаудия. — Мара тебе звонила?

— Звонила. В понедельник сможешь?

— Смогу, но я… Мара говорит, у всех желания уже сбываются, а я…

— У-уууу! — устало и раздраженно выдохнула Гейл.

«Черт! Зря я позвонила».

— Эмили, хватит!

«Ах вот оно что. Она злится на Эмили!»

— Представляешь, постаскивала с вешалок всю одежду! Ты уверена, что хочешь детей?

— Поэтому я…

— Теперь битый час разбираться. Эмили, солнышко, не надо снимать одежду с вешалок. Зачем нам беспорядок? — проворковала Гейл сладким голоском, каким всегда общалась с детьми, приводя Клаудию в изумление.

— Ты не поверишь… — Голос Гейл зазвучал глуше — вероятно, прижала телефон плечом к уху и развешивает розовые одежки на розовенькие вешалочки. — Звонила Эллен, обещала выйти раньше. Эмили, я сказала — нельзя! Платьица должны висеть на вешалках. Да, так вот. Вчера Эллен появилась, сказала, если сегодня нога будет не очень беспокоить, сможет приходить раз в неделю. Эмили, не надо так. Нельзя!

Возмущение Эмили набирало децибелы, действуя Клаудии на нервы. А Гейл как ни в чем не бывало продолжала:

— Так ты придешь в понедельник?

— Собираюсь, но…

Трра-ах! — раздалось на том конце провода.

Марион Чаттерман, школьная медсестра, зашла в учительскую и принялась варить себе кофе.

— Бог мой! — взвыла Гейл. — Она выдернула полку! Джон меня…

Эмили заревела.

— Все в порядке, солнышко. Все хорошо. Клаудия, прости, больше не могу. — И Гейл повесила трубку, но Клаудия еще успела услышать ее воркование: «Эмили Энн…»

Клаудия мрачно уставилась на смолкший телефон. Зря она позвонила Гейл в середине дня.

— На домашнем фронте все спокойно? — поинтересовалась Марион, большая любительница сплетен. Говорила она с миннесотским выговором, сильно растягивая «о».

— Все нормально, — откликнулась Клаудия, непроизвольно подражая ее говору. — Вообще-то это бы…

— Уж я-то знаю, как оно бывает, — перебила Марион. — Все так заняты — друг для друга времени не хватает. Однако если у вас серьезные отношения, то очень важно уделять друг другу время. И будет еще важнее, когда вы наконец станете настоящей семьей! — На последнем слове, произнесенном безапелляционно, властно, Марион вскинула голову. Постучи она пальцем по часам, и то вышло бы менее оскорбительно.

Ах, как хотелось перескочить через стол и хоть подержать ее за горло. Но Клаудия лишь фальшиво улыбнулась, изображая признательность за непрошеный совет.

— Мне пора на урок. — Она собрала в стопку так и не проверенные сочинения. Как пить дать, Эйприл Сибли снова закатит истерику. Возле «обеденного» столика Клаудия затормозила и налила себе кофе, приглядываясь к оставшимся пончикам с глазурью. Взяла один, откусила.

— Завидую я вам, молодым, — снова завела Марион. — Глотаете все подряд, и хоть бы хны. Сама такая была, а стукнуло тридцать пять — и как отрезало. Теперь каждый пончик прилипает к бедрам, будто овсянка к дну кастрюли.

Клаудия опять слабо улыбнулась с набитым ртом, но шоколадный пончик уже не доставлял удовольствия по причине возникшего образа вымазанных овсянкой бедер Марион Чаттерман.

Она кое-как помахала Марион двумя свободными от кофейной чашки пальцами, пытаясь управиться с дверью рукой с тетрадками. Ее прощальный жест остался незамеченным медсестрой: Марион увлеченно распечатывала пакетик заменителя сахара. Зато полная чашка качнулась, и горячий кофе расплескался на «Старика и море», на ковер и на носок серой замшевой туфли.

12

Мара волочила сумки с провизией, взбираясь по покрытым соляной коркой ступеням своего домишки на северо-западе города. «Квартал святого Бена» — так они всегда называли свой район, но с тех пор как яппи и всякие пижоны повадились селиться в здешних местах, название постепенно менялось на более стильное, «Северный центр». Зато и налоги росли с той же неуклонностью.

Мара пыталась дотянуться ключом до замка, но сил не было — тяжеленные сумки руки оборвали; в результате пришлось опустить покупки прямо в соль, чего она всячески стремилась избежать.

Притащив сумки на кухню, Мара протопала по деревянному полу назад, чтоб закрыть дверь. Теперь снова придется мыть пол.

Типпи уже сунул нос за полуоткрытую сетчатую дверь, которая без грубого нажима никогда до конца не закрывалась. Услышав шаги, отпрыгнул и припустил мимо Мары, низко припадая к земле.

— Там тебе ни диетической кормежки, ни тепленьких батарей, — сказала ему в хвост Мара. — Жизнь уличного кота — не сахар.

Типпи примчался на кухню и уселся возле сумок, аккуратно обернув себя хвостом. Кончик хвоста постукивал по линолеуму — так женщина постукивала бы наманикюренным пальчиком по крышке стола. Зеленые глаза внимательно следили за Марой.

— Да-да, понимаю. — Мара принялась выкладывать покупки. — Само собой, все это очень заманчиво — свобода, травка, шуры-муры. Но я тебе вот что скажу: рыться в мусорном баке, чтоб поужинать, — разве такой участи достоин мой драгоценный Типпи?