Ответ Империи - Олег Измеров

– Ну кто же этого не помнит? – согласился Виктор, хотя, конечно, не помнил.

– Вот и установили. Из-под прилавка не поторгуешь, зарплаты, правда, подняли, но они со сдельщины, так что спасибо за покупку.

– Вам спасибо. Хороший у вас магазин.

– Ну вот, заходите еще. А знаете, – она нагнулась к Виктору через прилавок, так что даже стало боязно, не обрушится ли прилавок под тяжестью бюста, – это еще Нострадамус сказал, что в Россию вернутся править Романовы.

– Не могу ничего сказать. Его все по-разному трактуют.

Какими неожиданными знаниями обогащает в Союзе покупка колбасы, думал Виктор, меряя шагами несколько сотен метров от гастронома до остановки у Технологического. Во-первых, ясно, что пропатчили марксизм, и «обострение классовой борьбы» повернули против партийно-хозяйственной номенклатуры и обслуживающего их слоя «блатных», тех, кто достает дефицит, вкупе с теневой экономикой. То есть превентивно угрохали всю социальную базу нашего нынешнего бизнеса. Но – и это во-вторых – тут же бизнес допускают в виде кооперативов, правда, на поводке, но допускают. В-третьих, интересная у них политика льгот. Троллейбус бесплатный, маршрутка коммерческая, жратву монетизировали. Тут есть своя логика – на тролле человек просто кататься не будет, даже если бесплатно, а вот субсидируемые продукты будет набирать про запас. Непонятно другое: почему власть вдруг перестала привычно выпячивать себя и расхваливать. Во второй реальности, в пятьдесят восьмом, подобные вещи еще как-то можно было объяснить: с одной стороны, культ Сталина без активного его присутствия – не культ, а с другой – «Сталин жив», то бишь в биостазе, и разоблачать его, чтобы начинать уже свой культ, опасно: а вдруг пробудят, или народ не поймет? Так что власть волей-неволей должна была там притаиться в тени, чтобы никто не сверял самостоятельные действия с устоявшимся каноном. А здесь в чем дело? У Брежнева культ не культ – подхалимаж обыкновенный, и, по меркам нынешнего бизнеса, даже скромный. И вообще – что здесь торкнуло власть ополчиться против самой себя, против того, что обеспечивало ей даже не какие-то материальные блага, а статус, сознание того, что человек может то, чего лишено большинство советских людей? Чего такого здесь случилось? Война? Наоборот, афганскую не начали, восточный лагерь сдали…

«Четверка» шла до Кургана, и Виктора это вполне устраивало. Салон был полупустым; на сиденье позади него громко разговаривали два слегка тяпнувших мужика.

– Так, слышь, чего скажу: человеку мало просто зарабатывать. Вот ты смотри, деньги – что такое деньги? Вот ты думаешь, просто деньги… нет, ты постой, послушай. Вот мне важно, когда это не просто деньги, а что?

– Что?

– Благодарность от людей, которых я уважаю. Мне важно, что я сделал что-то для людей, которых я уважаю, поэтому я для них с душой сделаю. А когда человек вынужден работать для людей, которых он не уважает, то хоть хорошо ему заплатят, хоть как – все равно это не то, все равно его надо пинать, чтобы он сделал. Ты согласен?

– Не, ну деньги-то он получит.

– Деньги получит, ты погоди, но счастья с такой работы иметь не будет.

– Почему не будет?

– Потому что человек – не машина, он не может просто так, вот выработку дал, столько-то в него залили. Человек, вот нормальный человек – он не сферический конь в вакууме. Ему важно, как он среди людей, и как люди к нему. Вот я раньше жил проще – подзаработать, бухануть там, да? А потом меня однажды как шибануло: ну вот помру я – и что, и все? И все уважение ко мне кончится? Это что, как будто я вообще не жил, получается?

«Философы», – подумал Виктор. Подошла его остановка, так что окончания спора он не дождался. А еще он подумал, что подслушивать чужие разговоры нехорошо; но сейчас и без этого не обойтись, чтобы понять, что это за мир и как в нем выжить.

…В подсобке он раскрутил заднюю панель центрального блока JVC и тщательно посмотрел, нет ли на платах закладок. Когда-то, давным-давно, когда он работал на заводе, ему довелось такой же в частном порядке ремонтировать; теперь он пялился в мозаику радиодеталей на зеленоватом текстолите в ожидании угадать чужеродный элемент. Результаты его ободрили; ничего не соответствующего разводке платы или поздних паек он не обнаружил, закрутил крышку обратно и, воткнув наушник в гнездо, одновременно отключавшее колонки, переключился на короткие. Первое, что ему встретилось, был «Голос Америки», без глушилок, и Виктор решил от добра добра не искать.

Слушал он долго, запивая информацию чаем и зажевывая разогретыми в микроволновке бутербродами. Пересказывать передачи было бы долго и нудно; всю информацию, которую на него вылили из-за бугра, он мысленно разделил на три группы.

В первой группе была информация, которую вражий голос при всем своем желании исказить не мог, ибо она была известна каждому советскому слушателю, и сомневаться в которой последнему не было причины. Самым ценным оказалось известие, что страной правит Романов; не тот, который из династии, а бывший первый секретарь Ленинградского обкома. Правил он с конца восемьдесят третьего года, сменив Андропова, который, как и в нашей реальности, принял страну после смерти Брежнева. Однако здесь в период Андропова совершенно неожиданно, в том числе и для Запада, прошла кампания по разоблачению троцкистов, на которых превентивно свалили всю вину за массовые репрессии, голод начала тридцатых, раскулачивание, красный террор и, наконец, самое страшное – за дефицит колбасы и туалетной бумаги. Берия был объявлен жертвой государственного переворота; общественности предъявили факты, из которых следовало, что обвинение было сфабриковано. Из всего этого последовали два оргвывода: декларация возврата к сталинизму, как истинно народному курсу, и последующее воцарение Романова, как приверженца этого курса.

Пять лет, то есть до конца восемьдесят восьмого года, Григорий Романов был генеральным секретарем, затем, «в ходе проводившейся в СССР реформы хозяйственного и государственного механизма», был избран на вновь созданный пост Президента СССР, с избранием на второй срок в конце девяносто третьего. При этом первые выборы были безальтернативными, а на вторых Романов опередил на двадцать процентов голосов основного соперника М. С. Горбачева, выдвинутого от «марксистской платформы КПСС». Почему Горбачев был выдвинут от этой платформы, Виктор так и не понял, ибо в его реальности марксистская платформа в КПСС была крохотной прослойкой интеллектуалов-философов, и ее основное достоинство состояло лишь в том, что ее сторонники не оказались ни в чем замешаны. Генсек в КПСС был все-таки один, и на этот пост после Романова назначили Щербицкого, который в этом, то есть девяносто восьмом, году тихо справил свое восьмидесятилетие и был, насколько понял Виктор, кем-то вроде авторитетного всесоюзного аксакала: права командовать министрами не имел, но к нему все прислушивались и принимали за рубежом практически как главу государства. «Голос из-за бугра» заявил, что за Щербицким стоят ветераны. Почему бы и нет, подумал Виктор, в этой реальности он не прокололся на этой глупой ситуации с первомайским парадом после ЧАЭС…

В том же восемьдесят третьем на пенсию по состоянию здоровья был с почестями отправлен Тихонов (не артист, который играл Штирлица, а председатель Совмина), и на его место назначили 65-летнего Машерова, «которого с семьдесят девятого агенты КГБ охраняли больше, чем генерального секретаря». Упоминались некие «машеровские реформы», которые «вначале подали мессадж о либерализации и демократизации советского общества», но затем «превратились в очередную модернизацию и бетонирование сталинизма». Семь лет назад Машерова сменил совершенно неизвестный Виктору Михаил Ситков, который характеризовался, как малоидеологизированный прагматик, руководитель демократического стиля и при этом – «ставленник постандроповского клана».

В декабре этого, то есть девяносто восьмого, года в СССР должны были состояться очередные президентские выборы; западные обозреватели хором предрекали, что состарившийся Романов уйдет со своего поста, а «имена преемников народ узнает лишь за пару недель до выборов, когда все уже решено, и предстоит лишь определить, кто больше подходит для продолжения антинародного сталинского курса».

– Знаете, если эпоху Брежнева в Союзе называли эпохой застоя, – вещал в записи интервью какой-то недавно эмигрировавший диссидент, – то царствование Романова – это эпоха серого занавеса. Да, все эти годы развивалась промышленность, строились дома, перевыполнялись планы, даже очередей не стало. Обыкновенно, буднично – так и положено. Буднично летали в космос «Бураны» – так положено. Не положено только знать, что эти якобы научные аппараты выводят на орбиту лазерные комплексы ПРО «Кортик» и ракетные комплексы «Водолей». Советскому человеку не положено знать, сколько денег из его кармана ушло на вывод в космос наступательного ядерного вооружения, на создание советской «Звезды смерти» – боевой космической станции «Жемчуг», готовой обрушить удар на любое место земного шара!