Ответ Империи - Олег Измеров

Рассуждая таким образом, Виктор спустился до Набережной, миновал круглый, напоминающий титаническую планшайбу фонтан и дошел до троллейбусной остановки на месте снесенного собора, перед длинным, прямоугольным концертным залом. Мало-помалу его начал охватывать тревожный азарт, будто мобильник и портмоне с программами на дисках, которых здесь еще не должно быть, жгли барсетку. Он не стал дожидаться идущей прямо на вокзальную площадь «единицы» и кинулся на «шестерку», что шла за путепровод и останавливалась на Никитина; какое-то странное предчувствие торопило его избавиться от улик и подталкивало действовать. В этот момент ему и в голову не пришло, что можно просто дойти до Десны и бросить все это в воду; обыденные вещи были словно последней нитью, что связывала его с родными и близкими, нитью, которую он боялся сейчас оборвать, оставшись один на один с похожим, но совершенно иным и, как ему казалось в этот момент, чужим миром. Чтобы унять непонятное волнение, он стал на задней площадке, упершись взглядом в заднее стекло и крепко сжав обеими руками поручень.

– Работал я тогда, в апреле восемьдесят шестого, – донеслось до его слуха сзади, от троих мужиков, скучковавшихся на месте возле кресла, там, где на стойке окна еще торчали крепления демонтированного компостера. – Никто, значится, ничего не ожидал, эксперимент готовили, от генератора на выбеге системы питать, ну, навроде маховика, вдруг – закатывает на территорию несколько машин из КГБ, на «Волгах», «Селен» тогда у них не было, и бегом, толпа в штатском, через посты к нам. Работы остановили, документацию какую-то изымали, спецов забрали с собой, правда не посадили, но мурыжили долго, знаешь. Что такое было – никому ничего толком так и не сказали. Что-то вроде как то ли диверсия готовилась, то ли сигнал откуда им поступил, но проверяли конкретно. Ну, какие-то там нарушения нашли, как всегда, меры принимали, ну ладно. Но почему к нам заехали? Никого, говорю, не взяли.

– Вааще странно, – подтвердил другой голос, – чего не на Ленинградскую, скажем, а в вашу эту Припять? И чего станцией КГБ занимался?

– Ну, в том-то и дело. С одной стороны, объект понятно какой, с другой, если бы диверсию готовили, наверняка там охрану трясли, секретчиков… А тут только технарей замели.

– Да какая диверсия? Если котел навернется, пол-Европы присыплет. Будет им – утомленные стронцием тихо с морем прощались…

«Это… Это что же? Восемьдесят шестой, апрель, Припять, станция? Это они про Чернобыль? КГБ остановило эксперимент, и взрыва не было? «КГБ остановил», конечно, он же комитет. Да какая разница – остановил, остановило… Это случайность или нет? Кто-то из наших действует? Тьфу, я тут становлюсь параноиком… Наверняка просто были какие-то нарушения, кто-то просто взял и накатал на Лубянку».

…Знакомые улицы… парк возле рынка… пешеходный мостик… Виктор шел вперед скорым шагом, не чувствуя одышки. Внизу, со стороны путей, громко свистнула электричка, и Виктор машинально повернул голову.

В сторону Брянска-второго отходило бело-серое творение с ярко-красной, почти морковного цвета, полосой на уровне автосцепки и вертикальными красными диаграммными столбиками, указывающими на двери. «Голова» электрички напоминала междугородний автобус, с несколько более заваленным назад лобовым стеклом.

«Это что же? У нас в реальности таких пока нет. Вокзал… я опять перенесся? В будущее? Сейчас две тысячи восемнадцатый? И какая реальность?»

Сбежав с мостика – лестница протыкала наискось здание кассового зала, – Виктор прежде всего бросился к табло у касс.

«Фу-у, девяносто восьмой, слава те господи. Кстати, а я чего-то у них про «Проблему-2000» еще ничего не слышал. Может, мне ее и надо здесь унасекомить? Может, от нее какой опопукалипсис пойдет? Завтра спросим. А трамвайчег-то даже ничего… Рижский?»

Автоматические ячейки в тоннелях под зданием были один к одному, как нынешние малоярославцевские, только без приема банкнот. Виктор завернул вещественные доказательства попаданца в один из освободившихся гипермаркетовских пакетов и устроил в уютное металлическое чрево.

На улице вновь накрапывал дождик, но даже эта сырая погода и позднее время не могли омрачить внезапно нахлынувшего на него облегчения. Напротив череды пригородных автоматов гудел троллейбус, и Виктор рванул наперерез подмокавшей площади к навесу возле старой кафешки. Чувствовал он себя пацаном, сбежавшим с лекций по истмату.

«А все же обидно. Из всех реальностей одни мы – «утомленные стронцием». Кстати, бомжиков на вокзале не видно, прям как в Белоруссии…»

Глава 12

Марши с Лубянки

В троллейбус Виктор успел последним… нет, предпоследним. Когда створки дверей уже начали складываться, на заднюю площадку ворвался худой невысокий мужик в довольно новой серо-желтой со стальным отливом болоньевой куртке и с каким-то серым потрепанным лицом. Взгляд у него был не совсем нормальный для здешней публики.

«На нарика смахивает… А где-то я уже видел сегодня. Стоп. Так это он шел сзади меня на вокзал по мостику, затем я на электричку отвлекся… а возле ячеек его уже не было. Совпадение. А если нет?»

– Простите, не скажете, сколько сейчас времени? – Виктор повернулся к сидящему сзади пассажиру, краем глаза взглянув в сторону задней площадки. Подозрительный кент стоял у дверей, держась за вертикальный поручень, и пытался отдышаться. Форма его была далека от спортивной.

На остановке «Памятник артиллеристам», на въезде в Советский, где на перекрестке высилась на постаменте старая гаубица, Виктор выскочил через среднюю дверь и пошел быстрым шагом в сторону высокого склона, облепленного частными домами, утонувшими в уже затронутой сентябрьской ржавчиной зелени садов.

Это была Петровская гора, старинная часть города. Узкие улочки, изначально рассчитанные на пешего и конного, вольно извивались по склонам, ветвились и обвивали щупальцами, словно осьминоги. Усталые ноги сами выбирали, куда ступить, и вдоль протоптанных троп на ровных местах закладывались избы. Средневековый лабиринт, доживший до наших дней, в который приезжий без особой нужды не рисковал углубиться; туда-то и направился Виктор путать следы.

Прямо за пушкой, вверх по подножию склона, подымалась улица с многозначительным для нашего времени названием Верхняя Лубянка. Через несколько десятков метров она сворачивала влево и изгибалась вдоль горы, чуть подымаясь то вверх, то вниз почти без перекрестков, выходя наверх в районе цирка; скрыться на ней можно было, лишь нырнув вниз, в какой-нибудь проход между заборами, либо на тропинку, сквозь кусты, на вершину холма. На такой в меру глухой улице было хорошо подкараулить преследователя и навалять ему, но в планах Виктора такого пока не значилось. Прямо от поворота проезда не было, но наверх шла пешеходная лестница, когда-то дощатая, а позднее с металлическими ступенями и перилами; на проржавевшие насквозь листы коммунальщики время от времени клали заплаты. Лестница чуть повыше поворачивала вправо и выходила сбоку на улицу, которая тоже называлась Верхняя Лубянка. Направо эта улица огибала склон холма, делала левый вираж над сахарно-белыми башенками и небесно-голубыми шпилями Тихвинской церкви, похожей с этого места на сказочный замок, и далее серпантином подымалась наверх; если же идти влево, то метров через тридцать был тупик, из которого шли два крутых подъема. Один был улицей Кулькова, что выходила наверх, к собору Петропавловского женского монастыря, по соседству с которым в эпоху воинствующего атеизма был устроен ныне действующий кожвендиспансер; с одной стороны, в этом можно усмотреть даже кощунство, а с другой – кто звал к себе всех страждущих и обремененных? Другой подъем вел через кусты к Фокинскому переулку, что шел к Лесным Сараям, упирался в улицу Дуки, по которой ходил троллейбус к Макаронке, а по пути еще и пересекал правый хвост Верхней Лубянки, который в этом месте загадочным образом шел в ту же сторону, что и левый; чуть ближе можно было свернуть в хрущевскую силикатную застройку у первой школы. Не раздумывая, Виктор двинул по лестнице: и развилок больше, и логичнее для вероятного «хвоста».

Лет двадцать назад он нередко пользовался этим маршрутом, чтобы сократить путь из Бежицы на вокзал, и отлично помнил, что лестница состояла из трех частей. Первая часть стартовала от поворота Верхней Лубянки и представляла собой марш, с которого, за исключением верха, не просматривалась вторая, пологая и длинная, в десятки метров, часть, состоящая из площадок, прерываемых короткими, в несколько ступеней, маршами. Заканчивалась эта часть площадкой, с которой она просматривалась до нижнего марша. Вправо под прямым углом к ней шел последний марш, длинный, в пятьдесят ступенек, и человек, идущий по нему, сразу исчезал от взгляда находящегося внизу второй части; чтобы «хвост» заметил, куда свернул преследуемый на Верхней Лубянке, ему надо было пробежать приличное расстояние сперва по пологой, а затем и по крутой части. А это значило потерять время.