Артист (СИ) - Никонов Андрей

Маруся удивлённой не выглядела, скорее опечаленной, и явно не из-за чужой смерти.

— Отчего же он умер? — удивился Травин.

— Вот здесь, брат, загадка, — торжествующе ответил Ляпидевский, — которую нам с профессором предстоит разгадать. Как и личность потерпевшего. Серёга, ты заходи, я днём в курортной больнице, в патологоанатомическом найдёшь, а по вечерам дома.

Он ещё раз тряхнул руку Травина, и ушёл.

— Ага, по вечерам, — Маруся проводила его взглядом, — на работе он своей женат, а не на мне, кроме как о мертвецах своих ни о чём не думает. А ты с Фимой раньше вместе работал?

С уходом мужа она снова стала вести себя свободно, только глаза потухли.

— Нет, — Сергей уселся на край стола, тот жалобно заскрипел, — меня на войне контузило, так, что память отшибло, и прямо с фронта в госпиталь отправили, с Москву. Я тогда совсем плох был, ничего не помнил, ходить учился заново. А Фима там лаборантом работал, так и познакомились, ну а потом встречались периодически, я с ребятами из их больнички в волейбол играл. Что, ревнует?

— Страшно. Но он талантливый, а таким людям свойственно.

— Да, — Сергей моргнул, что-то в разговоре с Фимой его зацепило, — талант, это у него не отнять.

— Вот думаю уйти, но ведь он не вынесет, — продолжала девушка, — знаешь, какая у него личная драма была, он любил женщину, а та ушла к артисту. Он даже стреляться хотел, только не знал, как.

Травин хотел было позвать Марусю позавтракать, курортники, судя по всему, в услугах дежурной не особо нуждались, но после её слов резко передумал. Все эти романтические проблемы, особенно в виде монолога, который был продолжением другого, незаконченного, могли испортить аппетит. Так что он попрощался, сославшись на несуществующие дела, и отправился в ближайшую чайную.

Под полосатым навесом стояли столики и деревянные раскладные стулья, официантов здесь не было, каждый подходил, заказывал то, что готовил повар, мужчина лет пятидесяти, коротко, почти под ноль стриженый, со свёрнутым набок массивным носом, а потом возвращался к прилавку за готовым блюдом. На деревянных полках, прикрытых марлей, лежали ещё тёплые пирожки и булочки, рядом стоял самовар с кипятком, на плите грелась сковорода, в которой жарилась кровяная колбаса, рядом с ней вторая, побольше — в неё повар только что бросил кусок сливочного масла, разбил четыре десятка яиц, залил молоком и теперь помешивал, отрывая поджарившиеся кусочки от дна. Топлёное масло пахло орехом, от колбасы шёл такой аромат, что кишки в предвкушении заворачивались в клубок, яичница потрескивала, плита бросала в посетителей волны жара, которые смешивались с южным осенним теплом.

Сергей взял две мягкие белые булки с подтаявшим куском масла, плошку с абрикосовым вареньем, налил в стакан сладкий горячий чай, и попросил четыре больших куска колбасы с яичницей. Или лучше пять.

— Сию минуту, — лениво ответил повар, кивая на других посетителей, — сейчас яичня дойдёт, и всем достанется, я позову. Присаживайтесь, товарищ, в ногах правды нет.

В случае с поваром — ноги, когда Травин стоял у прилавка, то увидел, что вместо одной нижней конечности у того деревянный протез, но несмотря на это, двигался пожилой мужчина бодро и даже с изяществом, выполняя на деревяшке стремительные пируэты. Сергей уселся за столик, разломил булку и нанёс на ноздреватую поверхность толстый слой масла. Сахара в чай не пожалели, он надеялся восполнить всю ту энергию, которую потратил на бег.

Напротив чайной стояла пивная бочка, несмотря на утро, от желающих взять кружечку-другую отбоя не было. Под полотняным тентом висели связки баранок и вяленой рыбы, торговля шла бойко, покупатели брали пиво и закуску. Те, кто торопился, быстро выпивали кружку и шли по своим делам, другие, которые закупались основательнее, растекались по уличным скамейкам.

На одной из таких скамей, скрытых от дороги каштаном, сидели трое. Один из них был тот самый вороватый коридорный, которого Травин выгнал из номера Свирского, второй невысокого роста и очень широкий мужчина с мощными ладонями, третьего, тощего и высокого, Сергей бы точно узнал, если бы увидел. Павел, один из актёров местного театра, игравший в фильме белогвардейца. Возле них стояли пивные кружки с шапками пены и маленькая бутылка водки, на газете лежал растерзанный копчёный лещ. Троица смотрела на Травина, который вернулся от прилавка с полной тарелкой еды.

— Эта сволочь не дала номер покойника обнести, — сказал коридорный, покачивая кружку в руке, — смотри, как жрёт, аж за ушами трещит. Я это так не оставлю, вот увидишь.

— Ну и что ты ему сделаешь? — низкий и широкий свою порцию выхлебал, и теперь стоял с перевёрнутой кружкой, следя за пеной, сползающей вниз, — тебя пальцем ткни, и сдуешься, небось он только цыкнул, и ты обдристался.

— Ничего я не обдристался, — обиделся коридорный, — между прочим, там почти тыща рублей была, и всё у этого гада теперь. И часы. Вона как карман у клифта оттопыривается, небось там лежат.

— Тыща и часы? -низкий задумался, — это много. Да, Пашка?

— Ага, — бывший гимнаст вскинул глаза к небу, подсчитывая, — пять тыщ кружек пива можно купить. Это же на цельный год хватит.

— Может, брешешь ты? — низкий строго посмотрел на коридорного, — небось, сам гроши запрятал, а теперь на другого киваешь.

— Вот те крест, — гостиничный служащий перекрестился, — говорил же, отобрал он всё у меня. Чем хочешь поклянусь.

— Ладноть, прощупать можно, — низкий отставил кружку, хрустнул пальцами, они были толстыми и узловатыми, с суставами, по размеру и форме похожими на грецкий орех. — Только втроём мы не сдюжим, опасный с виду.

— Фраер он, — убеждённо сказал Пашка, — его режиссёр киношный на улице подобрал на замену. Приёмы чуть знает, а так ничего особенного, возьмём ещё Моню, он его на перо подымет, если рыпляться начнёт.

— На рожон лезть не будем, — низкий авторитетно посмотрел на приятелей, — курортников пощипать милое дело, они ж как цыплята, особенно по осени, токма здесь другой подход нужен, аккуратный. Старший вернётся, у него спросим, а пока цыц, понятно? Никуда этот субчик от нас не денется.

В кармане у Травина лежали две пачки папирос и коробок спичек. Он расплатился с поваром, закурил, отойдя от чайной, и задумался. То, что Фима Ляпидевский сказал о новом покойнике, наложилось на слова Гриши о счетоводе. Тот вполне мог задержаться на станции, или вообще поехать ещё куда-то по своим делам, но могло произойти, что этим покойником окажется Парасюк. Или не окажется, кроме Матвея Лукича, это мог быть кто угодно — пассажирские поезда между городами Кавминвод ходили редко, многие, чтобы добраться от одного пункта до другого, запрыгивали в товарняки, и иногда это оборачивалось травмами, а то и чем похуже. Он посмотрел на часы, свои, а не те, что коридорный нашёл в номере Свирского — до встречи с Федотовым оставалось ещё три часа. Потом достал курортную книжку из нагрудного кармана, со штампами и подписями врачей. Нарзана не хотелось, радиоактивных ванн — тоже, а вот искупаться в тёплом минеральном бассейне он бы не отказался. Вздохнул, и отправился в сторону городской больницы.

Глава 10

Глава 10.

Когда Травин нашёл одноэтажное здание на территории больницы, выяснилось, что не только он один заинтересовался относительно свежим мертвецом. В небольшой комнате, где сидели Фима и фельдшер, Сергей увидел коренастого мужчину лет сорока с рубленным выгоревшим лицом и почти бесцветными глазами. Он стоял прямо под лампой и читал напечатанный на листе бумаги текст, водя по строчкам пальцем и шевелил губами, этого человека Травин встретил днём ранее, когда выходил из «Бристоля» после разговора с Малиновской.

— Следователь Можейко, — представился мужчина, — Иван Иванович. Вы по какому делу, товарищ?

Сергей представился и объяснил, что он из съёмочной группы фильма «Профсоюзная путёвка», и разыскивает пропавшего счетовода Парасюка.