Черный пролетарий (СИ) - Юрий Гаврюченков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Щавель проглотил кровь. Щёки его порозовели.
Достойные мужи в гробовом молчании наблюдали, как жизнь возвращается к боярину.
«Такого не бывает, — растерялся доктор, шаблон целителя трещал по всем швам. — Это мнимое улучшение состояния. Оно ненадолго».
— Вернулся, батя, — улыбнулся Жёлудь.
Щавель смотрел на него, будто на самом деле возвратился из дальних странствий.
Окровавленные губы шевельнулись.
— Вези меня в лес, — явственно сказал старый лучник.
* * *— Эльфийская кровь, — прошипел Мотвил. — А ты, предусмотрительный! Держишь при себе живой источник.
Жёлудь и Карп в сопровождении Князева отправились готовить телегу и десятку сопровождения. Напоследок Карп взглянул на Мотвила как на товар, обещавший нехилый профит, но внезапно уплывший из рук. В алчности своей возмечтал он и о втором возможном невольнике. Следуя за Волей Петровичем, знатный работорговец оценивающе пялился ему в загривок, прикидывая астрономический барыш, который мог бы слупить за него на рынке Великого Мурома. Карп не очень-то обрадовался исцелению Щавеля, из-за которого, как он теперь считал, понёс двойную недополученную прибыль. И хотя понятно было, что князь за убийство своего товарища снял бы голову с Воли Петровича, а не разжаловал и не продал, дабы не выболтал государственные секреты, Карп в мечтах желал прибрать к рукам списанное имущество и заколотить на торгах приличные бабки. Он был настоящим профессионалом.
Мотвил же в отсутствие Воли Петровича воспрял духом. Начальник тюрьмы своим присутствием давил восприимчивого к движениям тонкого мира, пусть и лишившегося зрения, шамана.
— Желаешь знать, отчего так получилось, боярин? Зелье, которым опоил тебя Князев, хорошо только для него самого. Он старый раб, а долгий срок службы в застенках превратил его в истинное порождение неволи. Ты же от веку был свободным, и что для Князева хорошо, для тебя погибель. Не держи на Князева зла, он не ведал, что творил. Он и сейчас мечется в потёмках безрассудного самоосуждения и готов покончить жизнь самоубийством, только бы избежать мук заточения, о которых знает лучше всех иных прочих.
По галёре простучали казённые прохоря. Лязгнула задвижка дальней хаты, донеслось неразборчивое «гыл-гыл, малява». Кормушка захлопнулась. Шаги приблизились. В камеру заглянула бесовская рожа баландёра.
— Положняковый обед брать будете?
Воля Петрович и впрямь был готов исполнить намеченное. Он вывел Карпа и Жёлудя из больницы, а по пути к административному корпусу узрел предвестие худших своих ожиданий. У входа в казарму дежурила тройка ратников в боевом облачении, со щитами и копьями. Двери были затворены, движения городской стражи не наблюдалось.
«Литвин объявил тревогу!» — Князев поспешил в корпус, ещё не взятый под охрану дружинниками, и, к великому облегчению, нашёл оружейную комнату незанятой, а дежурного в полном здравии, безмятежно гоняющим брусничный отвар.
— За движухой следи! — рыкнул Воля Петрович. — Закройся как следует, дубина стоеросовая.
Дежурный подавился, подорвался, запер наружную дверь с зарешёченным окошком, нехорошо подумал о начальнике.
Воля Петрович поднялся в кабинет. Достал из сейфа ПМ, который всегда выкладывал, идя на тюрьму, положил на стол, сел в кресло, придвинулся поближе.
«Начнём!» — решил он.
Негромкий речитатив шамана лился в уши и действовал на ослабленного Щавеля усыпляюще.
— Тебе нечего тревожиться, камрад новгородского князя. Сын отдал тебе свою силу. Он не знал, чем жертвует, подобно тому, как не знаешь, чем жертвуешь ты, оставляя на карте выжженный след, в меру личных убеждений исполняя волю пославшего тебя. Вы в Замкадье привыкли считать, что всё зло от Москвы. Так проявляется ваш провинциальный комплекс неполноценности. Если соотечественник от невозможности терпеть вашу первобытную дремучесть уезжает в Москву и устраивается на работу, вы считаете его запоганенным.
— Опомоенным, — пробормотал Альберт Калужский.
— …и вообще перестаёте принимать за человека, — не слушая его, продолжил Мотвил. — Если же ему повезло устроиться на приличную работу, не улицы мести, а в офис, вы убить готовы при первой встрече. Это всё от зависти. Безобидный пролетарий конторского труда вам злейший враг, да и любой, если он из Москвы. Вы огородили Подмосковье кольцом неприязни и называете Поганой Русью, а как только мы заживём чуть получше, посылаете зондеркоманду убивать мирных жителей.
— Манагеров, — слова выпадали из уст Щавеля подобно сухим листьям из рук старика. — Манагеров надлежит истреблять. От имени народа и во благо народа. На том стояла и стоит земля русская.
Мотвил притих, обратившись в слух. Помотал татуированной головой. Закачались растянутые до плеч продырявленные мочки.
— Князь знает, кого посылать, — подвёл итог потаённым мыслям шаман. — Он хочет, чтобы ты наломал дров по своей чащобной незамутнённости, сделав за него грязную работу. Узурпатор как клещ вцепился в трон и отчаянно всего боится. Казнить боится, шведов боится, даже народа собственного боится до такой степени, что даже личная гвардия теперь воюет копьями и стрелами. Лучезавр ловок в дипломатии, но искусство уступок у слабого правителя неизбежно приводит к главенству чужих интересов. Их компромиссами не извести. Будешь ты, значит, на Руси узлы рубить. Чтобы на тебя стало возможно списать огрехи власти, а тебя самого пустить в расход, как первых княжеских камрадов. Всё кругом опустошить, всех вокруг ослабить и усидеть на престоле ещё пяток лет. Вот расчёт Лучезавра. Не так, скажешь? Зачем вы землекопов перебили, ироды? Мы железную дорогу строили, чтобы товары возить быстро и круглый год, не заботясь о распутице и реках. Торговлю бы наладили с цивилизованным миром. Если бы не Лучезавр, давно бы жили как в Великом Муроме, а то и лучше.
— Речи твои московские… — выругался Щавель. — Пасть твоя поганая. Басурманам продался.
— Что басурмане? — не понял Мотвил. — Когда нам татары чего плохого делали? Они только технических специалистов присылают. Вон их сколько в Муроме живёт, и ничего. Всем только на пользу. Если бы вы в Новгороде не одичали до первобытного состояния и не зверствовали с людоедской жестокостью направо и налево, было бы у нас сильное единое государство.
Мотвил прервался. В наступившей казематной тиши были слышны шаги цирика галереей выше. Топ-топ-топ, прошёл, остановился, заглянул в глазок, топ-топ-топ, встал у другой камеры, подшнифтил, прошёл, топ-топ, поворот.
— Может, — вымолвил, собравшись с силами, Щавель. — Ты в Единую Россию вступил?
— Я и так коренной москвич, — засмеялся Мотвил. — Довольно с меня и этой вины, правда, боярин?
— Нет прощенья тебе, марионетка Ленина, — отозвался Щавель.
Шаман только фыркнул беззвучно.
— Не ведаешь ты силы Ильича, — высокомерно поведал он. — Если бы ты познал мудрость философии марксизма-ленинизма, ты бы не верил в своих деревянных божков, а принял метафизическую сторону диалектического материализма. Постигшим великое учение предоставляется в безраздельное владение неисчерпаемая энергия Космоса. Я это знаю, и басурмане это знают, а теперь знает и генерал-губернатор Великой Руси. Только ещё мэр Великого Мурома не принял высших степеней посвящения, но у него всё получится.
— Я басурман вместе с Великой Русью гонял, — сказал Щавель. — Поэтому они сейчас в Муроме такие плюшевые. Если б мы их не били, вся Русь давно управлялась бы из Белорецка.
— Великая Русь осуществляет дотацию неразвитых регионов Поволжья, ты не знал? — снисходительно спросил шаман. — Как принято у вас говорить, Муром платит дань Орде. Хан не желает тратиться на бросовые земли, поражённые Большим Пиндецом, за него это делает генерал-губернатор. В свою очередь, спецназ погранвойск не даёт разгуляться в проклятых землях экстремистам. Если татары не будут щемить урысок, русским тоже не поздоровится. Ты это знаешь, и я это знаю. Так чего говорить о пагубности железнодорожного строительства, которое объединит страну от Швеции до Китая? Генерал-губернатор понял всю выгоду и вступил в Желдоральянс, только Лучезавр упрямится. Но он поймёт, шведы с ним договорятся.
Щавель приподнял голову. Ледяной огонь его глаз лизнул Мотвила так, что шаман отдёрнулся, хотя видеть его не мог.
— Лжёшь, — твёрдо произнёс командир. — Мирно колонизировать нас не получится. Захлебнётесь кровь глотать.
Голова его упала на подушку. Запал иссяк. Слова шамана поразили в самое сердце. Мотвил словно выпил остатки здоровья.
— Не спать! — похлопал по щеке Альберт Калужский.
* * *В кабинете пахло спиртягой и оружейным маслом. Воля Петрович сидел за столом, на расстеленной тряпочке лежали разобранные детали ПМ, протирки, ветошь, рядом высился графин «Горя арестантского» и бутылка «Блага воровского».