Черный пролетарий (СИ) - Юрий Гаврюченков

Начальник тюрьмы кайфовал. Испробовав перед тем, как застрелиться, напитка Силы, дабы понять, что убило боярина Щавеля, Воля Петрович добился обратного эффекта. Тогда он решил попробовать напоследок из всех бутылок и по ходу дегустации раздумал стреляться, но, раз прирос мыслями к пистолету, решил почистить оружие.

— А я ушаночку поглубже натяну, — исторгал под нос Князев. — И в своё пр-рошлое с тоскою загляну…

В дверь постучали.

— Войдите! — гаркнул начальник тюрьмы.

В кабинет заглянул ДПНТ.

— Разрешите? — цирик втянул носом густой аромат и на миг заколдобился. — Там, этого, с больнички ОМОН хочет забрать, ты, эта, приказал докладывать, если движение начнётся.

Воля Петрович быстро и чётко собрал пистолет. ДПНТ аж залюбовался. Начальник тюрьмы встал, сунул оружие в кобуру, надел фуражку. Он был красен рожей, но не пьян.

— Хочет, пусть забирает, — отчеканил он. — Пойдём, проверим.

Альберт Калужский с глубокой скорбью наблюдал, как Щавеля вывели под руки из камеры. Старый лучник, фактически, шёл своими ногами, но целитель понимал, что это значит. Он много раз видел, как больным перед смертью ненадолго становится лучше. Они ярко вспыхивают, подобно фитилю догоревшей свечи, а потом сразу гаснут.

«Испустит дух в городе или успеют вывезти?» — скользнула циничная думка видавшего виды лекаря, но потом сентиментальный доктор накрыл профессионала большой мягкой задницей и сердце Альберта Калужского исполнилось грусти.

— Твоё нутро раскисло, — глубокий баритон шамана заставил целителя вздрогнуть, Мотвил неведомым способом прозревал мельчайшие движения души. — Оно стало липким. Его можно проткнуть пальцем, да мараться неохота. Того и гляди, изойдёшь слезами.

— Уймись. — Альберт прерывисто вздохнул. — Тебе-то какая польза от того, что Щавель умрёт?

— Не умрёт, — заверил Мотвил.

— Что ты понимаешь? — кротко заметил доктор. — Я такие случаи наблюдал многократно, всегда следовала смерть больного. Воля Петрович его отравил неизвестным ядом, скорее всего, растительного происхождения. Я изложу свои соображения, когда будет следствие.

— Следствия не будет.

— Будет, вот увидишь. Хотя как ты увидишь, у тебя глаз-то нет, — мстительно заметил лепила и добавил: — Ты и раб к тому же, кто тебе расскажет? Если только дойдёт через других рабов.

— Глумись, глумись, — невидимая ладонь похлопала Альберта по плечу, так что он едва не отпрыгнул. — Когда ты издеваешься над другими, ты перестаёшь гнобить самого себя и через то обретаешь твёрдость духа. Сейчас тебе это только на пользу. Можешь продолжать издеваться надо мной дальше.

Врач с опаской посмотрел на своего пациента. Шаман улыбался.

Глава десятая,

в которой Князев идёт в Политех, вещества ставят Щавеля на ноги, а Михан сознаёт своё место

Подмётки яловых сапог упруго отталкивались от мостовой. Ноги сами несли Князева в Политехнический университет. Букет зелий породил в животе клубок Сил и сделал грузного тюремщика стремительным и ловким. Казалось, мостовая сама летит навстречу и требует перебирать ногами пошустрее, чтобы не споткнуться и не уехать назад.

Незаметно для себя Воля Петрович пересёк весь город. Над домами предместья развиднелись островерхие крыши с флюгерами для лабораторных работ по метеорологии, во весь рост выступила каланча. На смотровой площадке дежурили члены студенческого пожарного общества, а внутри проводили свои загадочные опыты физики. Наконец, мещанские многосемейки расступились. Воля Петрович свернул с Менделеевского проспекта на бульвар Нанотехнологий, в конце которого за высокой кованой оградой толпились широколиственные деревья. Их густые кроны казались стиснутыми забором, как обвязка стягивает пшеничный сноп.

У ворот стояли нищие, признак зажиточности объекта, сучьё и беспредельщина, у которой не осталось ловкости воровать и сил грабить. Завидев Князева, бродяжня зачехлила плошки. Некоторые пустились наутёк с внешней стороны ограды (по негласному договору с городской стражей за проникновение на территорию университета нищих ждал разгон дубиналом на неопределённый срок). Начальник тюрьмы обуздал рвущуюся наружу Силу и встал напротив, шагах в десяти от контингента, не далеко и не близко. Заложил большие пальцы за ремень, подбоченился, расправил китель. Мигом на цирлах подскочил карнаухий чёрт, смотрящий за точкой.

— Здравия желаю, гражданин начальник! — чёрт поклонился прямой спиной, как колодезный журавель, сказывался отбитый хребет. — Есть делюга?

— И ты не кашляй, Чебурашка, — Князев просветил бродягу насквозь рентгеновским взором, отработанным для общения с арестантами. — Чё как тут у тебя? — но давить Чебурашку намерения не было, не для того пришёл. — В общак долю засылаешь?

— Четвертинку, ке-ке-ке, — угодливо засмеялся шутке начальника блатарь. — Всё по понятиям, поддерживаем воровской ход.

— Ладно. Если ты правильный такой, не буду спрашивать за братву, знаю, что не предашь. Сам потом куму доложишь, — поддержал шутку Князев. — За студентов скажи.

— Что за них говорить? — не врубился Чебурашка. — Скубенты экзамены сдают, — и пояснил с фарсом: — Период у них! Ходят в книжку уткнувшись, готовятся дальше ехать мимо жизни.

— Вы тут с ними помелом метёте и уши греете, о чём они меж собой трут. Что сегодня говорят за ночные аресты?

— Разное говорят, — уклончиво ответил Чебурашка. — Басурман всех повязали, если ты знаешь. Кто хорошее говорит, кто так… Одним нравится. Говорят, мол, русских должны учить русские. Другие говорят, что лучших специлис… сицилистов, или как их там, забрали ни за что. Третьи говорят, что забрали понарошку, а потом отпустят как новгородские опричники уедут. Самые дураки радуются, что экзамены легче будет сдать. Разные ходят мнения.

— Годно, — похвалил доклад Воля Петрович и отправил Чебурашку восвояси. — Иди, воруй, гнида.

— Всего доброго, гражданин начальник! — нагло ответствовал смотрящий за попрошайками, развернулся с видом величайшей важности и вразвалочку отвалил к своим оборванцам.

«Будет теперь весь день пальцы гнуть и кукарекать, на чём и как вертел начальника Централа, — Князев надвинул фуражку на глаза и зашагал к воротам. Бить Чебурашку здесь, тем более, голыми руками, а не дубинкой, значило опозориться ещё хуже, чем проглотить оскорбление. — Босота… Уже и сам поверил. У этих петухов чем громче крикнешь, тем быстрее окажешься на коне». Прогнивший тюремщик воспринимал засиженных арестантов однозначно, и не без оснований. Опыт показал, что все они стучат друг на друга, балуются под хвост и готовы в любой момент кроянуть чужое, либо закрысив, либо обменяв на пригоршню слов, для чего изощряются в базарах за понятия. Здесь, возле пастбища травоядных студентов и преподавателей, немощные воры нагло наживались на небогатых, но милосердных интеллигентах. Нищих следовало бы отсюда прогнать, но главкум и начальник городской стражи нуждались в осведомителях о настроениях цитадели свободомыслия. Босяки узнавали все новости и сплетни первыми, едва ли не раньше самих студентов, а также могли запустить слухи, если возникала оперативная надобность.

Войдя за ограду, Князев окунулся в атмосферу тиши и благодати. Он вошёл под сень клёнов. Центральная аллея вывела его к огромной круглой клумбе, усаженной разноцветными георгинами, и вот, предстал главный корпус — величественное четырёхэтажное здание с белым фасадом и огромными колоннами. Доносились звуки классической музыки. Цирик подошёл ближе, звуки сложились в лёгкую, весёлую мелодию. В филармоническом зале играла скрипка, ей вторила виолончель. С крыльца главного корпуса открывался вид на парк Политеха, заботливо обихоженный усердными садовниками. Князева старательно не замечали. Накрытый пеленой игнора, он чувствовал себя невидимкой. Стайки беспечных студентов кучковались на входе, иные вольно расположились группками на лужайке и под деревьями. Отдельные заучки сидели на скамейках, с головой погрузившись в книги. Обстановка располагала к усвоению знаний. Казалось, никому нет дела до арестов, репрессий и страданий, творящихся за пределами островка учёности. Граница между Владимиром и Политехническим университетом была такая резкая, что Князеву захотелось остаться здесь навсегда и забыть о казематной скорби, запахе баланды, вое арестантов и режиме содержания. Захотелось выкинуть в кусты пистолет, содрать форму, переодеться в чистую одежду и пойти в аудиторию учиться. Воля Петрович умело задавил в себе чувство, всякий раз возникавшее при посещении университета, и поднялся по гранитным ступеням.

В вестибюле путь преградила бабка, одержимая синдромом вахтёра.

— Куды! — замахала она руками. — Чужим рабам и собакам сюды хода нет! Здеся храм науки. Пошёл прочь, ирод!