Под конвоем лжи - Дэниел Сильва

Кэтрин налила себе еще одну чашку чая, надела наушники и принялась ждать.

Она чуть не облилась чаем, когда через пять минут услышала так давно ожидаемые сигналы.

Гамбургский радист отстучал серию, служившую ее позывным.

Немецкие радисты считались самыми аккуратными в мире. И самыми быстрыми. Кэтрин, несмотря на все ее старания, так и не удалось записать передачу с первого раза. Когда гамбургский радист закончил, она попросила его повторить сообщение.

Он повторил, на сей раз помедленнее.

Кэтрин записала текст и отстучала сигнал подтверждения приема.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы извлечь шифровальный блокнот, и чуть больше времени, чтобы расшифровать сообщение. Закончив, она, не веря своим глазам, уставилась на листок бумаги.

«НАЗНАЧАЕТСЯ СВИДАНИЕ АЛЬФА».

Курту Фогелю наконец-то потребовалось, чтобы она встретилась с другим его агентом.

Глава 8

Хэмптон-сэндс, Норфолк

Под дождем, нещадно заливавшим Норфолкское побережье, Шон Догерти, чувство равновесия которого потерпело заметный ущерб от выпитых пяти пинт[16] водянистого пива, пытался взгромоздиться на велосипед возле дверей «Хэмптон-армз». С третьей попытки ему это удалось, и он отправился домой. Неторопливо нажимая на педали, Догерти почти не видел деревню, по которой проезжал. Она представляла собой весьма тоскливое место: два ряда домов, вытянувшихся вдоль единственной улицы, магазинчик и паб «Хэмптон-армз». Вывеску паба не красили с 1938 года: краска, как и почти все остальное, была нормирована. На восточном конце деревню замыкало здание церкви Святого Иоанна, за которой раскинулось местное кладбище. Догерти мысленно перекрестился (оторвать руку от руля он не рискнул), проезжая мимо входа в место последнего упокоения, и покатил по деревянному мосту, перекинутому через ручей, впадавший прямо в море. Вскоре деревня скрылась за завесой дождя.

Только начинало смеркаться, а из-за дождя казалось, что уже наступила ночь. Догерти изо всех сил пытался не свалиться с велосипеда, вилявшего по разбитой колее. Он был приземистым мужчиной лет пятидесяти, с зелеными глазами, посаженными слишком глубоко, неопрятной седоватой бородой и приплюснутым и сдвинутым в сторону кривым носом, который ломали гораздо чаще, чем ему хотелось вспоминать — за непродолжительную карьеру Шона в качестве боксера второго полусреднего веса[17] в Дублине и еще несколько раз в пьяных уличных драках. Он был одет в прорезиненное пальто, какие носили все местные жители, и шерстяную кепку. Холодный ветер бил ему в лицо, ветер Северного моря, режущий, словно нож, пах арктическими ледяными полями и норвежскими фьордами, которые ему пришлось преодолеть, перед тем как обрушиться на Норфолкское побережье.

Но вот дождь ненадолго прекратился, и сразу открылся вид на широко раскинувшиеся изумрудные поля, бескрайнюю серую полосу моря и густо поросшие тростниками и травой солончаковые болота, преграждавшие подход к нему. Левее их непроходимую полосу сменял широкий, казавшийся бесконечным пляж, плавно спускавшийся к воде. А неподалеку справа поднимались зеленые холмы, верхушки которых кое-где соприкасались с низкими облаками.

Пара гусей Брента, прилетевших на зимовку из Сибири, поднялась из болота и помчалась над водой, легко взмахивая широкими крыльями. Норфолкское побережье, где всегда гнездилось бесчисленное количество разновидностей птиц, в прошлом пользовалось большой популярностью у туристов. Но война сделала занятия орнитологией почти невозможными.

Большая часть Норфолка представляла собой военную зону с ограниченным доступом. Кроме того, из-за нормирования бензина мало у кого из англичан оставалась возможность путешествовать по таким глухим углам страны. А тем, у кого такая возможность сохранилась, было бы крайне трудно понять, куда нужно ехать: весной 1940 года, во время лихорадочной подготовки к отражению вражеского вторжения, правительство распорядилось поснимать все дорожные указатели.

Шон Догерти обращал на это и другие подобные веши особое внимание, гораздо большее, чем прочие обитатели Норфолкского побережья. В 1940 году он был завербован, стал шпионом абвера и получил агентурную кличку Изумруд.

Вдалеке вырисовался дом, из трубы шел дым, его тут же срывал ветер и уносил через широкий луг. Ферма была маленькой, Шон был не хозяином ее, а арендатором, но она позволяла жить сравнительно неплохо: у него имелось небольшое стадо овец, которые давали шерсть и мясо, куры, клочок земли, где он разводил корнеплоды, а за них в эти дни на рынке давали очень приличную цену. Догерти даже имел старенький грузовичок и возил свои и соседские товары на рынок в Кингс-Линн. Благодаря всему этому он получал бензин по сельскохозяйственной норме, значительно превышавшей стандартную гражданскую.

Он свернул на подъездную дорожку, слез с велосипеда и покатил его по раскисшей тропе к сараю. Над головой гудели бомбардировщики «Ланкастеры», поднимавшиеся с расположенных в Норфолке баз. Он хорошо помнил время, когда самолеты появлялись с другого направления — тяжелые «Хейнкели» Люфтваффе неслись над Северным морем, направляясь к индустриальным центрам — Бирмингему и Манчестеру. Теперь союзники добились полного превосходства в небе, и «Хейнкели» не часто рисковали появляться над Норфолком.

Он поднял голову и увидел, что занавески на кухонном окне приоткрыты, а между ними он разглядел сквозь покрытое дождевыми разводами стекло лицо Мэри. Только не сегодня, Мэри, взмолился он про себя, поспешно отводя взгляд. Прошу тебя, не надо сегодня заводить это снова.

Вербовщикам абвера было совсем нетрудно убедить Шона Догерти предать Англию и начать работать на нацистскую Германию. В 1921 году его старший брат Дэниел, возглавлявший один из летучих отрядов Ирландской республиканской армии, был арестован и повешен британцами.

Войдя в сарай, Догерти отпер инструментальный шкаф и вынул чемодан, в котором находилась предоставленная ему абвером рация, приготовил шифровальный блокнот, записную книжку и карандаш. Потом включил рацию, закурил и стал ждать. Полученные им инструкции были просты: раз в неделю включать рацию и ждать каких-либо указаний из Гамбурга. С тех пор как он в последний раз получил от абвера приказ кое-что сделать, прошло более трех лет. Однако он старательно включал рацию в определенное время и ждал положенные десять минут.

Когда цифра в окошке указала, что осталось две минуты, Догерти убрал шифровальный блокнот и записную книжку в шкаф. Когда осталась одна минута, он протянул руку, чтобы щелкнуть выключателем. И тут рация внезапно ожила. Он поспешно схватил карандаш и успел записать передачу до того, как она кончилась. Догерти быстро передал подтверждение о приеме и нажал на включатель.

Чтобы расшифровать радиограмму, Догерти потребовалось несколько минут.

Закончив работу, он уставился на листок бумаги с таким видом, словно не мог поверить своим глазам.

«ВЫПОЛНИТЕ ПРОЦЕДУРУ ПРИЕМА ОДИН».

Немцы приказали ему встретить агента.

Прошло пятнадцать минут с того момента, как Мэри Догерти, стоявшая перед кухонным окном, увидела, что ее муж заводит велосипед в сарай. «Что он там возится?» — спросила она себя. Если Шон еще задержится, то его обед совсем простынет. Она вытерла руки о передник, взяла кружку с горячим чаем и подошла к другому окну. Дождь снова усилился, ветер развел высокие волны, азартно набегавшие на английский берег Северного моря.

— Ужасная ночь, Шон Догерти, совсем не для прогулок, — сказала она себе, как будто разговаривала с мужем.

Она взяла щербатую эмалированную кружку обеими руками и подняла так, чтобы пар грел ей лицо. Она знала, что он делал в сарае, — он говорил по радио с немцами.

Мэри не могла не признать, что ее муж словно помолодел с тех пор, как начал шпионить на немцев. Весной 1940 года он целыми днями мотался по просторам Норфолка. Мэри с изумлением следила за его возвращением к жизни, а он проезжал на велосипеде по многу миль, разыскивая признаки военной деятельности и делая фотографии укреплений береговой обороны. Информацию передавали связному абвера в Лондоне, а тот, в свою очередь, переправлял ее в Берлин. Шон считал свое занятие опасным, очень любил его и дорожил каждым его моментом.

А Мэри, напротив, ненавидела его. Она боялась, что Шона поймают. За шпионами охотились все, это стало навязчивой идеей национального масштаба. Один промах, одна ошибка, и Шон будет арестован. Акт об измене 1940 года предусматривал для шпионов единственную меру наказания — смертную казнь. Мэри читала о шпионах в газетах — того повесили в Вэгсворте, того в Пентонвилле, — и каждый раз у нее замирало сердце и становилось холодно внутри. Рано или поздно, но ей придется прочесть о казни Шона.