Сергей Фудель - Николай Балашов

Сережа Фудель. Москва. 1901

Священник Иосиф Фудель и его жена Евгения Сергеевна в первые годы семейной жизни

Конец XIX в Церковь Св. Николая Чудотворца на углу Арбата и Никольского пер. (ныне Плотников), настоятелем которой с 1907 г. до своей кончины был протоиерей Иосиф Фудель

Отец Иосиф Фудел

Гимназист Сергей Фудель. Подмосковье. 1910–е гг.

Студент Сергей Фудель. Москва. Начало 1920–х гг.

1933

1946

Сергей Фудель. Фотографии из следственных дел

Священник Сергей Дурылин. Фотография из следственного дела. 1922

Мария Фудель. Фотография из следственного дела. 1922

Отец Сергии Сидоров 1937

Отец Николай Голубцов. Москва. 1950–е гг. (?)

Н А. Новоселов. Фотография из следственного дела. 1929

Епископ Афанасий (Сахаров). Владимир. Начало 1920–х гг.

Архимандрит Серафим (Битюгов). 1930–е гг

Епископ Афанасий (Сахаров). Петушки. 1962

Вера Максимовна Сытина, жена С. И. Фуделя 1930–е гг.

Военный билет С. И. Фуделя

С. И. Фудель в действующей армии (между двумя «отсидками»). Загорск. 1941

на письма, и сейчас пишу во время ночного дежурства, сидя здесь, в конторе. Но выбора здесь нет, можно остаться и совсем не у дел»[241]. Труднее всего он переживал одиночество — мучила бессонница, порой настигали приступы тревожного беспокойства, когда ему казалось, что он может потерять себя. Крошечная мансарда, в которой он поселился, вмещала кровать, стол и табуретку; на столе стояли книги, над столом висели фотографии родных, из окна были видны лес и горы, «как раз для одинокого и неудачного философа».

Но этот немолодой, нездоровый физически человек все ссыльные годы оставался несгибаемым моральным стержнем своей семьи, опорой своим уже выросшим детям. Он не жалел ни сил, ни времени, чтобы писать обширные, почти трактатные письма студенту — сыну, насыщая их не жалобами на тяжкую долю, не просьбами о посылках или деньгах, а суждениями о прочитанных книгах, об искусстве, о вере и страданиях, об опытах прожитого и надеждах на будущее. В ссыльной переписке не столько родные поддерживали его, сколько он заботился о них и опекал, ухитряясь еще и выкроить из своего убогого жалованья хоть бы рублей сто, чтобы послать домой. Находясь в разлуке с женой не первый год, тоскуя от одинокого холодного существования, он писал, что чувствует недопустимость ее приезда сюда, в Сибирь, даже на короткую побывку: «Ведь это значит оторвать от дома массу денег, поставить под опасность огород, корову, да и здоровье Вареньки[242], уже не говоря о здоровье самой мамы<…>. Платить такую цену только за то, что бедная наша мама, и так замученная и усталая до предела, недели две проведет в чужом доме, с своим нескладным мужем — нужно ли это?»[243] В зрелом возрасте к нему пришло новое понимание истинных ценностей жизни. «Сейчас все больше уходит туман вокруг, и остаются на земле только живые и любимые люди, вот отчего стало страшно. Страшно: чем ближе человек к концу своей жизни, тем вся жизнь и все отношения в ней делаются для него не только все более драгоценными, но и все более реальными»[244].

В письмах С. И. Фудель просвещал, наставлял, склонял к размышлению, делился воспоминаниями, боролся со своим «серым настроением» и внушал своим родным надежду и веру. В Москве умирала его любимая сестра Маруся, это была для него и для всех родных тяжелая утрата, но он старался писать о смерти с точки зрения жизни: смерть всякого любимого существа учит все сильнее и ближе искать источника жизни и бессмертия, точно после поражения искать путей к мести. Как истинный философ, стараясь утешить близких в их скорбях, он выводил разговор на простор мысли — об умении жить, освобождаясь от рабского духа греха, о противостоянии равнодушию, о достижении внутренней свободы. О том, что смерть хочет безволия и небытия, потому легче всего умереть, труднее же всего — полюбить нескончаемость жизни. Он писал о самых сложных проблемах человеческого духа не отвлеченно, а вполне конкретно, и вопрос о «тесных вратах», ведущих в жизнь, был для него совершенно практическим. «Человек должен чувствовать себя всегда, как солдат на фронте. Враг — то есть духовное равнодушие к другим, отупляющее самомнение, самолюбование и самоуслаждение — не дремлет. В чем же внутренний огонь? Где источник силы терпения в ожидании грядущего в душу праздника? Где оружие против всякой самости?»[245] На эти вопросы у Фуделя был один точный ответ: в кресте Христовом, в любви Его, в распятии вместе с Ним.

Последние годы таежной ссылки в селе, где «зимой волки бегали около самой почты, а летом расцветал шиповник», впоследствии вспоминались как время тайной радости, «как питание на будущее, как “обручение жизни вечной”»[246].

Фудель надеялся тогда, что после ссылки еще поживет рядом с родными, наговорится с сыном, сможет хоть как‑то обеспечить благополучие своих детей. Он усиленно штудировал английский, чтобы когда‑нибудь, после окончания срока, жить в городе и заниматься переводами. Чем ближе был срок окончания ссылки, тем тяжелей он думал, как сможет устроиться на свободе — с семьей. Ведь жить в Москве — не разрешат. Как и чем зарабатывать на хлеб? «Многое беспокоит: возможности работы, прописки, переезда мамы[247] и девочек, материальное обеспечение и еще многое. Иногда думается — не правильней ли будет уехать по договору года на три в Заполярье, откуда можно будет посылать маме ежемесячно рублей 500?»[248]

Срок сибирской ссылки истек, справка об освобождении была выдана 17 мая 1951 года. Лишь в июле С. И. Фуделю выдали паспорт, были получены деньги на дорогу, но дорога эта вела все равно не домой, в Москву или Загорск. После ссылки С. И. Фуделю, как и всем репрессированным по 58 статье, полагался административный «минус»: не разрешалось проживать ближе чем в 100 километрах от столицы. Это называлось «сто первый километр». Но надо было еще найти такое место, устроиться, найти жилье — то есть снять комнату или угол, прописаться, найти работу и решать, что будет с семьей. Все эти проблемы обрушились на С. И. Фуделя в начале июля, как только он вернулся из Красноярского края. Лишь несколько дней он рискнул провести в построенном им доме на Козьей Горке, пока соседка, муж которой работал в «органах», не пришла ночью с тайным предупреждением: «Там уже известно, что Сергей Иосифович приехал»[249], — а это грозит новым арестом за нарушение паспортного режима. Ранним утром из Загорска пришлось уехать. В прописке в городе Александрове, расположенном хоть и за стокилометровой чертой от Москвы, но сравнительно недалеко от Загорска и Лавры, также было отказано.

«Итак, начинаю писать тебе из нового своего местожительства, — сообщает он сыну сразу по приезде в городок Усмань, между Липецком и Воронежем. — Я уже послал письмо маме, сообщил, что прописался, снял комнату и начал поиск работы. С работой здесь плохо. Вот уже 3–й день хожу всюду, и пока ничего нет»[250]. За годы ссылок С. И. Фудель освоил профессию

Справка об освобождении. 17 мая 1951 г.

На обороте: Отказ в прописке в г. Александрове. 24 июля 1951 г. Семейный архив Фуделей

бухгалтера — счетовода, но найти в Усмани даже такую работу было очень непросто, и получилось это далеко не сразу. Практическая сторона жизни давалась ему с большим трудом, порой казалось, что он бьется в кругу бессилия. Надо было решать основной вопрос — как соединиться с семьей, с женой и дочерьми? Ведь запрет на прописку в Москве или вблизи от нее в 1951 году казался бессрочным.

«Последние три года я жил в глухой тайге, но не чувствовал одиночества, а теперь оно захлестывает меня как осенний ливень, — писал он в августе С. Н. Дурылину. — Трудно идти всегда одному, всегда практически ощущать пустыню. Я, как и прежде, верю только в Преображение<…>но я потерял что- то и сбился с пути. Наверное, Господь ищет от нас подвига“ терпения и веры святых”, а мы тщательно закрываем в платок “серебро господина своего”. Может быть, опять придут силы и радость спасения, но сейчас трудно»[251].

В том же году, осенью, было принято семейное решение о продаже дома в Загорске и покупке его здесь, в Усмани, или где‑то поблизости, на станциях железной дороги Москва — Воронеж. Потянулись тяжелые хлопотные месяцы. Не так легко было продать дом в Загорске за приличные деньги, которых было бы достаточно, чтобы купить жилье в Усмани. Вырученные от продажи старого дома средства следовало вложить в покупку нового дома как можно быстрее, чтобы деньги не разошлись по мелочам. С. И. Фудель ежедневно обходил множество мест, где продавалось жилье, ездил на соседние станции, изучал объявления, вступал в переписку с продавцами. Длилось все это — и продажи, и покупки — страшно долго и проходило на фоне его безработицы — очень долго не удавалось найти хоть какое‑то место. Теперь уже сын высылал ему ежемесячные сторублевки, и все небольшие запасы на черный день быстро таяли. Казалось, что этот черный день тут, в Усмани, как раз и настал. «На фоне безработицы внешней не работает, не трудится душа, а только изнемогает, устает и ленится».