Ричард Львиное Сердце - Морис Юлет

Скажем вкратце, что его спутники навалили кучу хвороста у входа в башню и зажгли ее. Треск дерева, взлетающее пламя, трепетный свет словно опьянили короля. Он сам и его спутники принялись скакать вокруг огня, взявшись за руки и подгоняя друг друга криками, которыми их земляки травят барсука:

— У-у, ведьма, у-у! Соскочи-ка сюда, девка! Усь его, Брок! Усь его! — и прочими подобными же грубыми возгласами.

Заслышав такие дикие завывания, устыдился даже Жиль со своими. Они отошли в сторонку, говоря друг другу:

— Ну, мы, кажется, напустили на него весь ад кромешный, все легионы чертей!

Так нападавшие распались на два лагеря — на обидчиков и на обиженных.

Заметив это, Ричард вывел Русильона и Безьера из башни другим ходом, подкрался позади пляшущих, неожиданно набросился на них и троих спихнул в огонь.

«Там-то, — говорит летописец, — мясник Рольф нашел возможность отведать вечных мучений в аду; там лежал, обугливаясь, Фиц Ренфрид; там Понс Каенский, человек позорного происхождения, испускал смрадный запах, как ему и подобало».

Повернувшись, чтобы уходить, трое нападавших очутились лицом к лицу с нормандскими отщепенцами. При свете огня произошла большая схватка. Жиль-старший был убит топором. А если топором, то кто же, как не Ричард, убил его? У него одного был топор в руках.

Жиль-младший был ранен в бедро: это было делом рук Русильона. Брат его, Варфоломей, был убит этим же опасным бойцом. Безьер лишился пальца на правой руке, да и вообще все трое едва уцелели.

Старый король сидел на месте и, как волк с голоду, выл от такой потери. Но его утешило хоть то, что огонь разрушил южную дверь башни, и в ее отверстие видна была Жанна с факелом в руке, а впереди нее стояли Гастон, Ричард и Бертран Русильон, щитами прикрывая себе грудь.

— Государи мои! — обратился к нападавшим Ричард. — Мы ждем вас и приступим к делу, как только вам будет угодно!

Но никто не решался напасть на них: ведь для этого надо было продраться сквозь огонь, а в тесных сенях было три острых меча, три отчаянных горлореза.

Что тут мог поделать старый король? Он всем грозил смертью и адом кромешным; он проклинал сына своего, имея на то несравненно меньше основания, чем сам Всемогущий Бог, проклиная города Содом и Гоморру, — огорода, лежавшие в равнине". Но Ричард ни на что не отвечал. Тогда старик перепрыгнул через огонь и, отвратительный, подскочил к мечам. Но мечи опустились по приказанию сына.

Чуть не плача, король обернулся к своим спутникам:

— Тальефер! Неужели вы станете спокойно смотреть, как меня честят? Где Понтё? Где Драго?

Наконец, они напали на врага все разом, целой вереницей, выставив свои щиты. Но эта выдумка неизбежно должна была разрушиться: не могли же они вбивать клин там, где не добраться было до места. У входа их встретили три сомкнутых меча. При первом же нападении пало двое, а грозный топор Ричарда раскроил череп Фульку Персфоре и далеко разметал его мозги. Кровава, быстра была расправа, и немного заняла она времени. Король был смущен смертью Персфоре и не осмеливался больше подвергать человеческую жизнь опасности.

— Подожги вон ту дверь, Драго! — угрюмо приказал он. — Мы добьемся, что на них обрушится вся постройка.

Нормандцы были приставлены отвлекать внимание троих осажденных в то время, как остальные ходили за топливом.

Жанна перевязала руку виконту Безьеру: он теперь тоже мог обороняться. Благодаря исключительно своей хитрости, Ричард спасся, не потеряв никого из своих.

С помощью Жанны Безьер загнал лошадей.

— Вот что, Ричард! — начал он. — Слушай, что я тебе предложу! Я отопру северные ворота и ускачу прежде, чем они успеют их поджечь. Я так смекаю, что добрая половина их бросится за мной в погоню, но я успею значительно их опередить и потому не сомневаюсь, что мне удастся спастись. А вы уж позаботьтесь об остальном.

Ричард одобрил его предложение:

— Хорошо. Поезжай, Раймон! — ответил он. — Мы с тобой соединимся в том конце равнины.

Все так и было сделано. Как только Безьер был готов, Жанна распахнула ворота настежь и захлопнула их за ним. Старик король помчался вслед, как вихрь, вместе с пятерыми или шестерыми из своих спутников, которые случайно оказались уже на конях. Ричард отступил от своих ворот, вывел коня и двинулся вперед. Подъезжая к другим воротам, он нагнулся и подхватил Жанну, которая быстрым движением пробилась к нему под ту руку, которую ограждал щит. Русильон и Гастон таким же образом вывели своих коней. Затем, по данному знаку, все они выехали из ворот башни и врезались в самую кучку нормандцев.

Произошла отчаянная схватка. Ричарду нанесли удар сбоку в колено, но он дал сдачи, подхватив Драго Мерлу за руку, и почти буквально рассек его пополам. Тальефер и Жиль Герден вдвоем напали на него, и один из них ранил его в плечо. Но бедняге Тальеферу досталось больше жару, нежели он задавал своему врагу: почти в тот же миг, когда он наносил удар, ему ответили тем же, он упал мертвый и раскроил себе челюсть об утес. Что же касается Гердена, Ричард бросился к нему с яростью, откинул его назад и повалил, как других. С невредимо сидевшей у него Жанной проскакал он над распростертым соперником.

Но вот, уже после всего, едучи неспеша по болотным кочкам, при слабом освещении серых сумерек, Ричард повстречал своего отца, который стремглав несся прямо на него, чтобы преградить ему дорогу.

— Отец! Лучше не встречайся со мной! — крикнул он ему.

— Богом клянусь, встречусь! — отозвался старик. — Я — вот, перед тобой, предательское животное!

Они сошлись. Ричарду уже было слышно тяжелое дыхание старика, точно сопенье загнанной лошади. Он твердой рукой выставил свой меч, чтобы отклонить удар. Меч короля дрогнул и упал бессильно под ударом Ричарда. Сын поехал дальше, но оглянулся, чтобы убедиться, что не причинил отцу особенного вреда. Он издали различил злое серое лицо старика, который проклинал его на все корки. То в последний раз видел Ричард отца в живых.

Ему и его сподвижникам удалось ускакать, не потеряв ни одного из своих людей, и добраться до пределов владений графа Перша, где они нашли целое общество в шестьдесят человек рыцарей, которые ехали разыскивать Ричарда. С ними он отправился в провинцию Мэн, в город Ле-Манс, который сдался и теперь был занят французским королем. Подъезжая к городским воротам, Ричард сказал:

— Пусть же они теперь увидят, что я, как полагается благочестивому рыцарю, несу свое священное знамя прямо перед собой!

Он поставил Жанну стоять на ногах, в седле перед собой и твердо придерживал ее, обвив своей длинной рукой. В таком виде он проехал, окруженный своими рыцарями, по улицам, запруженным толпами народа, прямо к церкви Святого Юлиана. Все время, как святая статуя, Жанна Сен-Поль стояла неподвижно перед ним.

Французский король обращался с ним, как с важной особой, а к Жанне относился с уважением. Там же были принц Джон, герцог Бургундский, дофин Овернский и все вельможи. Ричарду отвели дом епископа. Жанна остановилась у премонстрантских канонисс, но он виделся с ней ежедневно.

Глава XI

ПРОРИЦАНИЕ. ЖАННА НА РОКОВОМ ЛОЖЕ

Почтенный аббат Мило мог, конечно, прийти в отчаяние от таких дел. Послушайте, что он говорит, и представьте себе, как он качал головой при этих словах:

«О, ты, слишком великое могущество царей, обитающее в слишком хрупком здании! О, ты, колеблющийся мыльный пузырь, на котором, как на подушке, покоится королевский венец! О, ты, гонимый праздным дуновеньем человек, который имеет вид Бога, а в сущности — просто человек и, вдобавок, человек, в котором бушует страсть, что пытается, как обезъяна, подражать Богу! Ричарду непременно захотелось обладать этой француженкой-девушкой — и он должен был принять ее прямо из недр ее матери. Он научил ее своему благородству, которое вообще для принца все равно, что ветер мимолетный, а она, в свою очередь, научила его своему благородству. Затем, принц должен быть не менее благороден, чем его дворяне, должен быть всегда „primus inter pares“, — и вот он, видя ее благородство, отдал ее тому, кого она сама избрала. Но вслед за тем, не вынося мысли, чтобы простой смертный владел тем, к чему он прикасался, он отнял ее опять, убивая людей для этого, не говоря уж об оскорблении святыни храма. Наконец, как вы сейчас услышите, считая, что слишком бесцеремонное обращение было бесчестьем для нежной оболочки ее тела, он, поддавшись великодушию, сделал еще хуже: к безумию своему он прибавил насилие, заключив брак, которого не должно было быть. Он нажил себе смертельных врагов, он преградил установленные пути и пошел себе шагать по новым, но с путами на ногах. Гораздо лучше было бы для Жанны, если бы она была простой игрушкой, забавой, предметом развлечения и простых наслаждений! Но она была совсем не то. Жанна была добрая девушка, благородная девушка, статная красавица белой кости. Но, клянусь Господом, Цезарем Израиля (который умер на дереве), дорого достались ей все эти добродетели!»