Смерть в чужой стране - Донна Леон

Крути, смотри, жди, и как он и ожидал, шарик выкатился прямо на нужное место под цифрой 28, — он выиграл более трех миллионов лир. Почти месячное жалованье, летний отдых для всех них, компьютер для Кьяры. Он смотрел, как лопаточка крупье подлетела к нему, подталкивая фишки по фетру, пока они не остановились перед ним. Он сгреб их, улыбнулся Паоле и закричал по-английски так громко, как в этом Казино на его памяти никто не кричал: — Hot damn!

Глава 10

На следующее утро он не пошел в квестуру, решив отправиться к поезду на Виченцу прямо из дому. Но майору Амброджани он все-таки позвонил и попросил прислать за ним машину к вокзалу.

Когда поезд пересек дамбу и отъехал от города, он посмотрел вдаль и увидел горы — в последнее время их редко бывало видно, — еще не заснеженные, но ему хотелось надеяться, что скоро они покроются снегом. Уже третий год подряд стояла засуха, весной выпало мало дождей, летом вообще ни одного, а осенью урожай оказался плохим. Фермеры возлагали надежды на зимние снегопады, и Брунетти припомнил поговорку крестьян из Фриули, мрачных, трудолюбивых людей: «Sottolaneve, pane; sottolapioggia, fame».[22] Да, зимние снега приносят хлеб, потому что медленно превращаются в воду в пору роста растений, а вот дождь, который быстро проходит, приносит голод.

Сегодня он не стал брать с собой портфель, ежедневно находить пакеты с кокаином ему вряд ли грозит, зато он купил газету на вокзале и прочел ее всю, пока поезд вез его по плоской равнине Виченцы. Сегодня никаких упоминаний о погибшем американце, его место заняло преступление, совершенное по страсти в Модене, там дантист удавил женщину, которая отказалась выйти за него замуж, а потом застрелился. Остаток пути он читал политические новости и узнал для себя столько же нового, когда прибыл в Виченцу, сколько знал, когда выезжал из Венеции.

Тот же водитель ждал его у вокзала, но на этот раз он вышел, чтобы открыть Брунетти дверь. У ворот он остановился, не дожидаясь, пока его попросят об этом, и подождал, пока карабинер выпишет пропуск Брунетти.

— Куда бы вам хотелось поехать, синьор?

— Где находится санитарная инспекция? — спросил Брунетти.

— В больнице.

— Значит, едем туда.

Водитель повез его по длинной главной улице базы, и Брунетти опять показалось, что он попал в другую страну. По обеим сторонам улицы росли сосны. Машина проезжала мимо мужчин и женщин в шортах, которые либо катили на велосипедах, либо толкали перед собой тележки с младенцами. Неуклюже подпрыгивали любители бега трусцой; за окном машины промелькнул даже плавательный бассейн, полный воды, но пустой, без купальщиков.

Водитель остановился перед очередным безликим бетонным зданием.

«Полевой госпиталь Виченцы», — прочел Брунетти.

— Вам сюда, синьор, — сказал водитель, въезжая на стоянку, снабженную знаком «для инвалидов», и выключая двигатель.

Войдя в здание, Брунетти оказался перед низким, изогнутым дугой столом регистратуры. Молодая женщина посмотрела на него, улыбнулась и спросила:

— Да, сэр, могу я вам помочь?

— Я ищу отдел санитарной инспекции.

— Идите по коридору, вот он — за моей спиной, сверните направо, третья дверь налево, — сказала она, потом повернулась к беременной женщине в армейской форме, которая вошла и стала рядом с Брунетти.

Брунетти отошел от стола и зашагал в указанном направлении и не обернулся — подумал он с гордостью, — не обернулся, чтобы взглянуть на женщину в армейской форме, беременную женщину в мундире.

Он остановился перед третьей дверью с четкой табличкой «Отдел санинспекции» и постучал. Никто не ответил, он постучал еще раз. По-прежнему никто не ответил, тогда он нажал на круглую ручку, отметив про себя, что ручка круглая, а не удлиненная, открыл дверь и вошел. В маленькой комнате стояло три металлических стола, каждый с задвинутым под столешницу стулом, и два шкафа с папками, поверх которых свисали длинные стебли изможденного растения, сильно нуждавшегося в том, чтобы его полили и отерли от пыли. На стене висела — чего и следовало ожидать — доска объявлений, на этот раз покрытая объявлениями и диаграммами. Два стола со следами обычной канцелярской работы: бумаги, бланки, папки, ручки, карандаши. На третьем помещались монитор и клавиатура, но вокруг них было подозрительно пустынно. Брунетти уселся на стул, явно предназначенный для посетителей. Один из телефонов — на каждом столе стояло по одному — зазвонил и, прозвонив семь раз, смолк. Брунетти прождал несколько минут, потом подошел к двери и выглянул в коридор. Мимо шла медсестра, и Брунетти спросил у нее, не знает ли она, где служащие из этого отдела.

— Сейчас придут, сэр, — ответила та, как и положено по международному кодексу, по которому сослуживцы покрывают друг друга перед незнакомыми людьми. Ведь эти люди, возможно, посланы к ним выяснить, кто занят работой, а кто нет.

Брунетти, вернувшись в кабинет, притворил дверь.

Как и во всяком кабинете, здесь были обычные карикатуры, почтовые открытки и написанные от руки записки вперемешку с официальными уведомлениями. На всех карикатурах были нарисованы военные или врачи, а на большинстве открыток были изображены либо минареты, либо археологические раскопки. Он отколол первую и прочел, что Боб шлет привет с Блю-Моск. Вторая сообщала, что Бобу понравился Колизей. Но третья, на которой был изображен верблюд перед пирамидами, сообщала гораздо более интересные сведения — что М. и Т. закончили инспекцию кухонь и возвращаются во вторник. Он приколол третью открытку на место и отошел от доски.

— Могу я вам помочь? — сказал голос у него за спиной.

Он узнал ее голос, повернулся, и тут она узнала его.

— Мистер Брунетти, что вы здесь делаете? — Похоже, она была очень удивлена.

— Доброе утро, доктор Питерс. Я говорил вам, что приеду посмотреть, нельзя ли что-нибудь выяснить о сержанте Фостере. Мне сказали, что это отдел санитарной инспекции, поэтому я и пришел сюда, надеясь встретиться с кем-нибудь, кто с ним работал. Но как видите, — сказал он, обводя рукой пустую комнату и делая два шага от стены, — здесь никого нет.

— Все на совещании, — объяснила она. — Пытаются разобраться, как разделить между собой работу, пока не найдется замена Майку.

— А вы почему не на совещании? — спросил он.

В ответ она вынула из нагрудного кармана своего белого халата стетоскоп и сказала:

— Как вы помните, я педиатр.

— Понятно.

— Они должны вернуться очень скоро, — сказала она, не дожидаясь вопроса. — С кем бы вам хотелось поговорить?

— Не знаю. Кто был наиболее близок Фостеру по работе?

— Я уже вам сказала, что Майк по большей части сам вел дела отдела.

— Значит, бесполезно с кем-то разговаривать?

— Я не могу ответить, мистер Брунетти, поскольку не представляю, что вы хотите узнать.

Брунетти допускал, что ее раздражение было результатом нервозности, поэтому оставил эту тему и вместо этого спросил:

— Вы не знаете, сержант Фостер пил?

— Пил?

— Спиртное.

— Очень мало.

— А наркотики употреблял?

— Какие наркотики?

— Незаконные наркотики.

— Нет. — Голос ее звучал твердо, с железной убежденностью.

— Вы говорите очень уверенно.

— Я говорю уверенно, потому что я знала его, уверена еще и потому, что я — его командир и видела его медицинскую карту.

— А разве такие вещи обычно пишут в медицинской карте? — спросил Брунетти.

Она кивнула:

— Любого из нас могут протестировать на наркотики в любой момент — любого, кто служит в армии… Почти все здесь сдают анализ мочи раз в году.

— Даже офицеры?

— Даже офицеры.

— Даже доктора?

— Даже доктора.

— И вы видели его анализы?

— Да.

— Когда был сделан последний?

— Не помню. Этим летом, кажется. — Она переложила папки из одной руки в другую. — Не понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Майк никогда не употреблял наркотики. Как раз наоборот. Он был резко против них. Мы всегда с ним спорили об этом.

— Почему?

— Я не вижу здесь проблем. Сама я ими не интересуюсь, но если кто-то хочет их употреблять, то ему нужно это разрешить, я так считаю. — Поскольку Брунетти ничего не сказал, она продолжала: — Понимаете, моя работа — лечить маленьких детей, но здесь у нас штат врачей очень небольшой, так что мне приходится иметь дело и с их матерями, и многие из них просят меня выписать им рецепты на валиум и либриум. Это транквилизаторы. Если решу, что они ими злоупотребляют, и откажу, они переждут день-другой, придут сюда и договорятся с другим врачом, и рано или поздно кто-нибудь даст им то, что они хотят. Многие из них чувствовали бы себя лучше, если бы время от времени могли выкурить сигарету с марихуаной.

Интересно, подумал Брунетти, как относится к этому мнению медицинское и военное начальство, но оставил этот вопрос при себе. В конце концов, его интересует не мнение доктора Питерс о наркотиках, а употреблял ли их сержант Фостер. И еще то, почему она солгала насчет совместной с ним поездки.