Пересадочная станция - Клиффорд Саймак

Семейство Сатгонов когда-то проживало в этих местах, — сказала Ева, — Я надеюсь, вы уделили им должное внимание?

Мы проверили всех без исключения — от членов семьи до наемных работников. Как только на ферме нужны были рабочие руки, один из наших людей нанимался туда на работу. А если там никто не требовался, нанимались на соседнюю ферму. Один из сотрудников даже вынужден был купить полоску леса в тех краях и десять лет рубил. Он бы рубил и дальше, но мы побоялись, как бы это не вызвало подозрений. Таким образом, мы просмотрели все с двухтысячного по три тысячи сто пятидесятый год, то есть до того момента, когда последний член семейства покинул эти места.

Ева горько вздохнула.

Все так безнадежно. Но где-то же он находится! А с ним что-то случилось. Может быть, он, наоборот, в будущем?

И я об этом думаю, — сказал Геркаймер. — Его могли перехватить Ревизионисты.

Что?! Эшер Сатгон — в плену?! Не может того быть! — вспыхнула Ева, — Если он знает о своих способностях, он не может попасть в плен!

Но, скорее всего, он о них еще не знает, — возразил Геркаймер, — А у нас не было возможности рассказать ему об этом. Обо всех своих уникальных способностях он, увы, должен узнавать в критических ситуациях. Он не может ими овладеть сам, они должны снисходить на него, как откровение.

Все было так хорошо, — говорила Ева, шагая по комнате и нервно потирая руки. — Мы спровоцировали Моргана на заведомый провал: использовать Бентона для убийства Саттона… Морган наивно полагал тогда, что это самый простой способ избавиться от Эшера, если его откажется убрать Адаме. Случай с Бентоном насторожил Саттона… И теперь… — всхлипнула она. — Теперь…

Книга написана, — попытался успокоить ее Геркаймер.

Но не должна быть написана! — воскликнула Ева сквозь слезы. — Ты и я — мы всего лишь куклы в мире бесконечных случайностей, в мире, который может рухнуть не сегодня— завтра!

Мы перекроем все ключевые точки в будущем, — продолжал успокаивать ее Геркаймер. — Будем следить за каждым шагом Ревизионистов, еще раз просмотрим прошлое. Может быть, все-таки что-нибудь обнаружим…

Все дело в случайных факторах, — проговорила Ева, сев в кресло и немного успокоившись, — Никогда и ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Чего только не может произойти во времени и пространстве! Как угадать, где и когда отвернуть в сторону? Неужели бесконечно продираться сквозь дебри случайностей, чтобы добиться цели?

Ты забываешь о самом важном, — спокойно возразил Геркаймер.

О чем?

О самом Саттоне. Я верю в него. В него и в его судьбу. Ты же знаешь, он прислушивается к голосу судьбы и будет в конце концов вознагражден за это!

Глава 41

— Странный ты парень, Уильям Джонс, — сказал Джон Генри Саттон. — Но неплохой, ей-богу. Лучше работника у меня не было, с тех пор как я завел хозяйство. Другие год, ну, два поработают, а потом пропадают. Все куда-то торопятся…

Мне торопиться некуда, — грустно ответил Эшер Саттон, — Некуда идти. Здесь не хуже, чем в любом другом месте.

На самом деле здесь лучше, чем где бы то ни было, думал он про себя. Здесь покой, тишина, природа — о таком в мое время забыли уже и мечтать.

Они стояли, облокотившись на изгородь, и слушали, как в доме звенят посудой — близился ужин, — и смотрели, как шоссе мигает огоньками автомобилей. В темноте передвигались неуклюжие тени — коровы возвращались в хлев после дойки, довольно мычали, лениво ухватывали пучок-другой травы перед сном. Из долины веял прохладный ветерок, такой успокаивающий и приятный после жаркого дня.

Как хорошо… — мечтательно проговорил Джон Генри, — Какой бы ни был жаркий день, а ветерок всегда у нас по вечерам прохладный… Постоишь вот так, подышишь и заснешь потом как младенец… Я вот порой думаю, — продолжал он, — как легко человеку быть счастливым. Так легко, что иногда мне кажется: уж не грешно ли это? Ведь люди по природе своей суетливы и вечно чем-то недовольны…

Удовлетворенность, — отозвался Эшер, — это состояние полной гармонии личности и природы и не так-то часто встречается. Но когда-нибудь и человек, и все другие существа узнают, как достичь этой гармонии, и в Галактике воцарится мир и счастье.

Джон Генри усмехнулся.

Ты мыслишь больно широко, Уильям.

Да, я, пожалуй, размахнулся, — смутился Саттон. — Но недалек тот день, когда человек отправится к звездам!

Джон Генри кивнул.

Да, наверное. Наверное, скоро. Скорее, чем надо бы. Только лучше бы сначала на Земле жить научились как следует, — Он зевнул, — Пойду-ка я спать. Стар я стал, сынок. Пора отдохнуть.

Ну а я пройдусь немного, — сказал Саттон.

Ты много гуляешь, Уильям.

В темноте, — тихо сказал Сатгон, — земля выглядит иначе, чем в лучах солнца. Все пахнет по-другому. Все такое свежее, чистое, как будто только что вымыли… В тишине слышно такое, чего днем и захочешь, да не услышишь. Бродишь, и кажется, что ты один на всем белом свете и весь он принадлежит тебе…

Джон Генри покачал головой.

Нет, это не земля становится другой, а ты сам. Знаешь, Уильям, ты меня прости, но мне порой кажется, что ты слышишь и видишь что-то такое, чего больше никто не видит и не слышит. Как будто… — он запнулся, — Ну, как будто ты вроде как маленько не от мира сего, что ли?

Мне и самому так иногда кажется, — усмехнулся Эшер.

Запомни, — твердо сказал Джон Генри, — ты — один из нас. Почти член семейства. Сколько же лет ты у нас, Уильям?

Десять уже, — еле слышно ответил Саттон.

Да, верно, — сказал Джон Генри, — Я хорошо помню тот день, когда ты пришел, но счет годам потерял. Иногда мне кажется, сынок, что ты тут всю жизнь жил. Порой я ловлю себя на том, что считаю тебя Саттоном… — Он прокашлялся и сплюнул на землю, — Вчера я одолжил у тебя пишущую машинку, Уильям. Мне, понимаешь, нужно было письмо напечатать. Это очень важное письмо, и мне не хотелось бы писать его от руки. Почерк у меня — не очень…

Берите, когда нужно, — не выдавая волнения, ответил Эшер, — Рад, что она вам пригодилась.

А ты сам что-то ничего не печатаешь последнее время, а, Уильям?

А-а… — махнул рукой Саттон, — Бросил. Ничего не выходит. У меня были кое-какие наброски, да я их потерял. Думал, может, так вспомню, да, видно, ничего не получится. И пробовать нечего.

Голос Джона Генри был добр и мягок.

У тебя неприятности, Уильям? Беда какая?

Да нет, не то чтобы неприятности…

Может, помочь чем надо?

Нет-нет, что вы!

Если будет что нужно, ты скажи, не стесняйся, — искренне произнес старик, — Чем смогу — помогу.