Число и культура - А. Степанов

Италию, как и Россию, относят ко "второму эшелону модернизации". Это означает, что ее экономическое, технологическое развитие осуществлялось по сценарию догоняющей модернизации. На фоне наиболее развитых европейских стран и особенно США, Италия середины ХХ в. страдала целым букетом болезней – экономических, политических, социальных, культурных, – которые в целом идентифицировались как "отсталость".

В пятидесятые-шестидесятые годы в Италии бросались в глаза следы недавнего кризиса: последствия войны, тоталитарного режима. На политической сцене, как ныне и в России, присутствовали пользовавшиеся широкой электоральной поддержкой коммунисты, что служило симптоматичным признаком состояния общественных умов. Почти полвека, вплоть до недавнего времени, Итальянская коммунистическая партия, ИКП, – вторая по силе в стране (после христианских демократов). Несмотря на это, альянсу прочих политических сил удавалось последовательно (с эпизодическими исключениями) отодвигать коммунистов от государственной власти, от участия в коалиционных правительствах.

В тот же период Италия встает на путь глубоких экономических преобразований. Процесс превращения технологически и социально отсталой страны в современную развитую осуществлялся под американским политическим и идеологическим влиянием (Италия – член западного блока, включая НАТО). Поэтому итальянские элиты принялись, в частности, энергично внедрять в общественное сознание идеал "общества потребления", "американскую" идеологему богатого, среднего и бедного классов (r = 3). Что получилось в итоге? Бросим взгляд на социально-политическую констелляцию, по-прежнему ставя акцент на ее идеологическом выражении, т.е. общественных представлениях.

Итальянский политический спектр отличался значительной пестротой, совсем не характерной для случая США (там, напомним, господствует биполярность: "республиканцы-демократы", m = 2). При всем разнообразии тогдашних итальянских партий, их совокупность, однако, может быть описана согласно общепринятым типам: консерваторы (с ними ассоциировались, в частности, национальные и народные монархисты и в немалой степени христианские демократы), либералы (ИЛП), социалисты (ИСП, ИСДП, УСП) и уже упоминавшиеся коммунисты (в глазах сторонников ИКП социалисты смотрелись "оппортунистами"). В действительности, конечно, позиции конкретных партий отнюдь не полностью укладывалась в точные рамки классических представлений о политических типах (наблюдались своеобразные смеси), но этого и не требуется, для наших целей достаточно и значимой представленности данных типов в реально существовавшем политическом спектре. Но отсюда вытекает вывод, что партийно-идеологическое поле послевоенной Италии описывалось значением m = 4. С учетом многочисленной, как и везде, "неприсоединившейся" группы населения n = 5.

Италия в этот период – парламентская республика, правительства формируются партиями и партийными коалициями (через депутатов), что свидетельствует о высокой степени независимости партийно-политической системы от влияния из высоких государственных кабинетов. Население, по крайней мере задающих правила игры севера и центра Италии, уже отличалось и массовой образованностью, т.е. выполнялась еще одна предпосылка нашей модели. В Италии тех лет, наконец, становятся массовыми настроения, которые выше именовались "авантюристичностью". Ведь старым политическим и экономическим элитам был нанесен серьезный урон во времена Муссолини, войны, последующей дефашизации, прежние классовые барьеры ослабли и "растворились", и многие люди почувствовали, что распахнуты двери небывалых экономических и социальных возможностей. Новые технологии, в свою очередь, способствовали образованию новых экономических и социальных ниш. Таким образом, по отношению к послевоенной Италии справедливо все то, что отвечает специфически современным социально-политическим системам и что было заложено в основание используемой теоретической модели.

Тогда, казалось бы, должно удовлетворяться условие (4), т.е. n = r, однако в Италии по каким-то причинам оно не срабатывало. Ведь число основных политических групп здесь, напомним, составляло по существу n = 5, тогда как число фигурирующих в массовом сознании ведущих групп социальных, согласно идеологеме богатого, среднего и бедного классов, r = 3. В результате в общественных представлениях зазияла явная "щель", которой предстояло чем-то заполниться. Возможность стабильности подобного варианта ранее нами не учитывалась, теперь модель требует дополнений. И здесь приходится вспомнить о таком специфическом феномене как итальянская мафия.

Явление организованной преступности знакомо множеству стран. Однако дотоле практически нигде и никогда данный спрут не раскидывал щупальца столь широко и не забирался столь высоко, как в послевоенной Италии. Значительно позже, в конце 1980-х гг., в ходе так называемой "судебной революции", получило официальное подтверждение то, о чем раньше говорилось на каждом углу: целые поколения самых видных итальянских политиков, включая всех сменявших друг друга на протяжении десятилетий премьер-министров, были уличены в связях с мафией. Такое положение выглядит беспрецедентным: в стране невероятно разрослись нелегальные экономика и политика.

С точки зрения ходячих либеральных мифов это может выглядеть неожиданным, ведь во времена Муссолини могуществу мафиозных кланов был во многом положен конец. Большое количество членов "семей" было физически уничтожено, попало в тюрьмы или вынужденно эмигрировало в Новый свет, в поисках более удобной среды для своих занятий. Демократический же, казалось бы, "просвещенный", режим, напротив, привел к невероятному разрастанию метастазов экономических преступлений и административной коррупции. Подобная неожиданность, впрочем, как предстоит убедиться, лишь выглядит таковой в глазах тех, кто предпочитает смотреть на реальность сквозь призму расхожих идеологических предрассудков, тогда как в действительности, в определенном системном контексте, истоки могущества соответствующего феномена коренятся в особенностях самого социально-политического механизма.

Чтобы с самого начала не пойти по ложному пути, следует также оговорить, что "мафия", по крайней мере, обладающая столь же безграничным экономическим и политическим влиянием, как в послевоенной Италии, – отнюдь не закономерный продукт и политической демократии как таковой. Ведь даже в тех демократических странах, которые столкнулись с этой проблемой (напр., в тех же США, в которые переехали итальянские "семьи"), "мафии" обычно не удается участвовать в управлении государством в целом. Негативный феномен остается локальным. В большинстве же остальных демократических стран под словом "мафия" имеется в виду не более чем ординарная организованная преступность, для борьбы с которой достаточно арсенала полицейских мероприятий. Причины, следовательно, стоит искать не в демократии самой по себе, а в определенной специфике ее строения, или особом состоянии общественного сознания.

С точки зрения теории, "мафия" (для конкретности пока имеется в виду одноименное итальянское явление) представляет собой одну из социально-политических групп. Она является самостоятельной социальной группой, например, потому, что занимается специфической деятельностью и попутно идентифицирует себя отдельно от остальных членов общества (эти остальные вполне соглашаются с подобной "отдельностью"). Ее следует считать также значимой политической группой, если в ее орбиту вовлечены влиятельные государственные и политические деятели. То есть, несмотря на официальное отсутствие на политической сцене, такая группа служит важным политическим фактором. В той же Италии, напомним, в активных контактах с мафией вначале (неофициально) подозревались, а позже были следственно уличены даже премьер-министры.

Обладая статусом значимой социально-политической группы, мафия, однако, отличается и качественной спецификой. Тут важны сразу два обстоятельства. Во-первых, она нелегальна, т.е. не принадлежит открытым общественным институтам – ни политическим партиям, ни социально-идеологическим классам. Во-вторых, о ее существовании знают все. Впрочем, для последующего анализа вполне достаточно наличия и общей убежденности, веры в то, что она существует, ибо мы по-прежнему имеем дело с общественным сознанием, а оно совсем не обязано строго соответствовать действительности. Да и что в таких вопросах удается реально проверить? Так вот, описанный статус рассматриваемой социально-политической ячейки достаточно точно соответствует понятию топологической "дыры", а в нашем случае "дыры" социально-политической.