Число и культура - А. Степанов

Современные теории политической экономии рассматривают широкий средний класс как фактор благоприятного, стабилизирующего воздействия на общество, поскольку он не является носителем ни взрывных революционных тенденций низшего класса, ни неограниченного стяжательства класса высшего. В такой функции он выглядит особенно полезным, но исходя из того, что, за исключением сравнительно узкого круга развитых стран, средний класс более нигде не составляет общественное большинство, в науке наблюдается явная тенденция расширять это "эпистемологически ценное" понятие до уже окончательной неопределенности, а значит, лишать его дистинктивной силы.

Нельзя не упомянуть и о мощном течении, противодействующем апологизации среднего класса. Поскольку речь идет об идеологеме, т.е. стереотипе массового сознания, у многих интеллектуалов она вызывает чувство протеста (ведь сравнительно редкие интеллектуалы любят клише и массовое сознание, и в головах далеко не только наших соотечественников при упоминании "идеологии" зачастую возникает образ чего-то пустого, а не то и брутального, что, впрочем, не мешает им самим использовать целый ряд других стереотипов, ничуть не рефлексируя по этому поводу). Поэтому без сильного преувеличения можно сказать, что в Америке, Европе, а теперь и в России только ленивый не ставил под сомнение идеологему трех классов и в особенности состоятельность термина "средний класс". Хотя справедливее применять эту констатацию главным образом к тем, кто занимается проблемой специально, тогда как подавляющее большинство остальных продолжает автоматически пользоваться трехчастной классовой идеологемой – не вдаваясь в детали (см. выше о специфике работы всех рационально-бессознательных схем).

В дезавуировании понятия "средний класс" принимают участие:

– историки (у среднего класса как самостоятельного целого нет глубоких исторических корней, он результат разложения третьего сословия);

– философы-постмодернисты (деконструкция оппозиции "богатый/бедный" приводит к практически полному исчезновению реального референта и среднего класса, как и большинство идеологем, это понятие имеет симулятивный характер);

– социологи, особенно позитивистски-номиналистического направления (за понятием среднего класса в действительности не стоит никакое концептуально единое целое, на деле он распадается на множество разнородных групп /3/);

– эпистемологи (за выделением трех таксономических единиц, границы между которыми условны и определяются произвольными цифрами доходов, стоит в лучшем случае голая конвенциональность, а если учесть варьирование конкретного деления от исследователя к исследователю, перемещение разделительных линий вместе с экономической конъюнктурой, то "средний класс" превращается в нечто почти мистическое);

– моралисты (филистерская природа среднего класса плюс критика общества потребления; не забываются и христианские максимы: "Он не холоден и не горяч, о, если бы он был холоден или горяч").

Даже то, что одним представляется главным достоинством среднего класса – его стабилизирующая роль в развитых странах, у других вызывает иную оценку: конформизм, инертность (а главными двигателями социального прогресса являются богатый и бедный классы – соответственно, через борьбу политических элит, во-первых, и чреватость бунтом и революцией, во-вторых). В результате можно констатировать значительную уязвимость понятия "средний класс", повсеместно оказавшегося очень легкой мишенью для критики. Тем более это относится к России.

В нашей стране у этого понятия еще меньший исторический стаж, чем на Западе. На настоящий момент относительно невелика и реальная численность среднего класса (см. выше), он до сих пор не обзавелся самостоятельным классовым самосознанием, в связи с чем некоторые публицисты еще только ставят задачу внятно сформулировать его политические запросы, социальные интересы и этим пробудить средний класс от политической спячки. Поэтому вышеупомянутая функция стабилизатора общества в России является не более чем надеждой, отнесенной к предположительно светлому будущему. Историки и культурологи отмечают также отличие российских культурных традиций от западных.

Об этом много писалось. Во-первых, если на Западе, особенно в протестантском ареале, материальный достаток издавна воспринимался в значительной мере в "ветхозаветном" ключе – как результат труда в поте лица и даже как божье благословение (признание праведности), то в ареале православия возобладали существенно более идеалистические, оторванные от земных реалий тенденции: "нельзя служить Богу и маммоне", "не собирай богатств на земле", "легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное" или "трудом праведным не возведешь палат каменных". Помимо религиозного фактора, причины укоренения таких настроений усматриваются как в проживании русских в зоне рискованного земледелия, набегах кочевников, частых войнах, так и в многовековых нарушениях сильными мира сего неприкосновенности частной собственности и прав личности граждан ("от сумы да тюрьмы не зарекайся"). В результате простому признаку размера дохода, на котором построена идеологема богатого, среднего и бедного классов, в России труднее служить надежным идеологическим компасом, подводят итог аналитики.

Во-вторых, если и в западных странах нередко звучит мотив сравнения среднего класса с удушающим филистерским болотом, то в России термин "мещанство" оброс ворохом еще более негативных ассоциаций. Наконец, образец "добропорядочного гражданина с определенным материальным достатком", по мнению некоторых публицистов, – просто тесен и скучен, и требующая "разгула" душа скорее отдаст предпочтение крайностям (несметному богатству ли, как у Ротшильда, – см. "Подросток" или "Игрок" Достоевского, – а если "карта бита", то лучше бедность: "бедный, но честный", не говоря о юродивых). По крайней мере, истории о купцах, за неделю спускавших в страшном запое все состояние, ибо "тоска" и "душа широка", одобрительно оценивают у нас, а не на Западе.

Со своей стороны, мы, впрочем, не стали бы преувеличивать значение таких национальных особенностей для современной эпохи, ведь несмотря на многодесятилетние попытки коммунистического режима эксплуатировать мотив "нестяжательства", все же "джинсы", "салфетка на абажуре", "машины и дачи" себе дорогу пробили. Кроме того, в глобализирующемся мире необратимо нивелируются и ценности, и в настоящее время вирус "денежной лихорадки" вполне заразил и нашу страну. На таком, в частности, основании мы и не отказались от использования идеологемы трех классов как исходного пункта. Однако все сказанное, по-видимому, в состоянии лишь укрепить впечатление, что особенно в российских условиях в эту идеологему целесообразно внести коррективы.

Итак, простейший путь превращения идеологемы богатого, среднего и бедного классов в искомую пятеричную (r = 5) – это деление натрое имагинативно наименее определенной в рамках массовых представлений и аксиологически амбивалентной позиции "средний класс". Казалось бы, наиболее естественный вариант – разделить ее по тому же признаку, который конституирует и исходную идеологему, т.е. по размеру собственности и дохода: верхняя часть среднего класса, средняя, низшая. В социологии так иногда и поступают /4/, но для наших целей это малоприемлемо.

Во-первых, на таком пути не происходит расширения объема понятия "средний класс", а в наличных российских условиях одна из острых проблем – как раз слабость, недостаточная численность среднего класса, оттого не способного ни выполнить миссию стабилизатора, ни послужить надежной социальной базой реформ. Такие классификации удобны лишь при научном шкалировании, но практически ничего не дают для улучшений в социально-политической области.

Во-вторых, вызывает сомнения и имагинативная ценность новых терминологических единиц: как станет отличать рядовой человек, например, верхнюю часть среднего класса от средней? Наводить справки в специальной литературе? Мало что дадут и публичные разъяснения, ибо, скажем, для бедного две названных группы выглядят почти богачами и для него что "Лексус", что подержанный "Опель" – в равной степени "иномарка". А богатый склонен смотреть на представителей тех же групп с изрядной долей иронии – как на комичных субъектов, тщащихся натянуть на себя шкурку тушкана, "как у Вандербильдши". Как и в случае ранее упоминавшихся градаций богатого класса (три купеческих гильдии, крупная-средняя-мелкая буржуазия) или бедного, подобные таксономии заведомо обречены оставаться в пределах только науки или только тех общественных групп, на которые они непосредственно обращены и которые поэтому в состоянии оценить значение проведенных разраничительных линий, но никак не подходят для конструирования классовой идеологии общества в целом. Можно указать и другие недостатки подобного варианта, но и названных, вероятно, достаточно.