Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Наряду с «общими мероприятиями» власти усиливают репрессии против отдельных писателей. А инициатором таких репрессий в ряде конкретных случаев был непосредственно Сталин, который, при всем разнообразии различных дел, внимательно следил за литературой и искусством, считал, что они играют важную роль в пропаганде советской идеологии, в воспитании «нового человека». При этом нужно сказать, что речь идет в значительной степени о писателях, стоящих на позициях «социалистического реализма». Другие отправлены в лагеря, расстреляны, эмигрировали или пишут «в стол». И тем не менее власти находят «нарушителей» и расправляются с ними. Репрессированных писателей, деятелей искусства огромное количество. Остановится на каждом из них в рамках нашего курса нет никакой возможности. Мы будем говорить лишь о некоторых, отобранных нами по различным причинам, может быть отчасти субъективным.

Подвергается критике крайне официальный писатель Демьян Бедный, называвший себя «боевым поэтом» большевиков (поэма «Хмурый Андрон»). Автор многочисленных басен, прямолинейно социальных, нередко грубых, направленных против врагов советской власти, видимо, считавший себя современным Крыловым. В 20-е гг. он занимает важное место в литературе. Его стихи, басни на злободневные темы регулярно печатались в газетах, в том числе в «Правде», которая вообще-то редко публиковала стихи. Квартира Бедного располагалась на территории Кремля. И вдруг в декабре 30-го г. ЦК выражает неодобрение его деятельности. В надежде на защиту, Бедный отправляет письмо Сталину и получает резкий ответ: обвинение в зазнайстве, в утрате скромности: «В чем существо ваших ошибок? Оно состоит в том, что критика недостатков жизни и быта в СССР, критика обязательная и нужная, развитая вами вначале довольно метко и умело, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее. Таковы Ваши „Слезай с печки“ и „Без пощады“. Такова Ваша „Перерва“». Подобное отношение продолжается и далее. В 34 г. Сталин решительно возражал против награждения Демьяна Бедного орденом Ленина. Дело его рассматривалось на Комиссии партийного контроля, которая осудила его, но ограничилась предупреждением.

Особенно ухудшилось отношение Сталина к Бедному после 35 г. В 36 г. Бедный пишет по концепции М. Н. Покровского («Русская история в самом сжатом очерке») либретто комической оперы «Богатыри», поставленной Камерным театром под руководством режиссера А. Я. Таирова. В 20-е гг. «Русская история…» Покровского несколько раз переиздавалась. Покровский считал «Слово о полку Игореве» не героическим эпосом, а придворной поэмой, не выражающей интересов народа; по его мнению, значение крещения Руси явно преувеличено церковью. Концепция Покровского выдержана в духе прямолинейной, вульгарно-социологической, атеистической, антицерковной борьбы, которая поощрялась рапповской печатью. В таком духе Бедный писал прежде, в 20-е гг., и власть его одобряла. Но он не учел «перемену ветра». И поплатился за это. Его обвинили в антирусских настроениях, в глумлении над крещением Руси. Пьеса его была довольно мерзкой, но не антиоветской. Булгаковы назвали ее постановку «стыдным спектаклем». Молотов обратил внимание Сталина на пьесу. Тот разгневался. Комитету по делам искусства от имени ЦК дали соответствующее указание. 14 ноября 36 г. выходит постановление Комитета «О пьесе „Богатыри“ Демьяна Бедного». Тот: обвинен в попытке унизить русский народ. Критика его фельетонов. Карьера Бедного на этом закончилась. Гонения продолжались. В августе 38 г. Бедный исключен из партии, затем из Союза писателей. Он не сразу смирился с этим. В военные годы Демьян Бедный пишет антифашистский памфлет «Ад», другие произведения, надеясь умилостивить власти. Сталин распорядился: передайте этому новоявленному Данте, что он может (читалось должен — ПР) перестать писать.

Существует довольно распространенная версия неприязни Сталина к Бедному: у последнего обширная библиотека; Сталин брал из нее книги и оставлял на них отпечатки жирных пальцев. Бедный при ком-то выразил недовольство. Сталину донесли (строка Мандельштама: «его толстые пальцы, как черви, жирны», вероятно, отражение таких слухов). Этого было достаточно. Исследователь Громов утверждает, что смотрел библиотеку Сталина и нигде не видел следов пальцев, запачканных страниц. Вероятно, с такой целью следовало бы посмотреть и библиотеку Бедного. Есть и другая версия: секретарь Бедного доставил «куда надо» тетрадку с нелестными записями Бедного об обитателях Кремля. И та, и другая версии вполне возможны. Но важнее другое: игра советского правительства с «русской идеей» начинается еще до партийных отзывов на постановку «Богатырей». В феврале 36 г., в «Правде» опубликована статья «Об одной гнилой концепции», направленная против Бухарина. В январе 36 г. он в «Известиях» затронул тему «Обломова». «Правда» обвинила Бухарина в том, что он изображает всю Россию, как нацию Обломовых. Обвинения — еще один предлог посчитаться с Бухариным. Но есть в них и другое: начинает формироваться концепция новой, советской официальной народности, с которой шутить не разрешается. Война усиливает подобные тенденции. В первом своем выступлении 6 ноября 41 г. Сталин говорил о великой русской нации (курсив мой-ПР). Затем такие тенденции проявляются постоянно, и в военные, и в послевоенные годы. Они оказываются выгодными для сплочения народа, воспитания патриотизма. Ради этого можно забыть о критике дореволюционной России, которая поощрялась в первые годы Советской власти. Литературу, искусство начинают ориентировать на создание патриотических произведений, прославляющих героев русской истории недавнего и давнего времени. В какой-то степени это связано с возникающей идеи мессианской роли России. Естественно, «Богатыри» Бедного оказались совсем не ко двору. Сталин объяснял это в письме Бедному: переместился центр революционного движения из Западной Европы в Россию; «А Вы, вместо того, чтобы осмыслить этот величайший в истории процесс, возглашаете на весь мир, что Россия в прошлом — сосуд мерзости и запустения, что и нынешняя Россия — сплошная „Перерва“», что лень и стремление «сидеть на печке» чуть ли не национальная черта русских. Таким образом начинает формулироваться новая установка, запрещающая критику не только советской действительности, но и славных страниц прошлого.

Недоброжелательность к Демьяну Бедному сохраняется и после войны, даже после его смерти (45). 10 июня 47 г. выходит секретный циркуляр Главлита о запрете публиковать не напечатанные ранее, хранящиеся в архивах произведения. Среди других названных авторов (М. Горького, Ал. Толстого, М. И. Калинина) стоит и имя Бедного (Бох513).

В начале 30-х гг. начинается история с драматургом А. Н. Афиногеновым, связанным с Пролеткультом, тоже писателем далеко не оппозиционным. Известность ему принесла пьеса «Чудак» (29 г.). В 31 г. Афиногенов пишет пьесу «Страх» — более зрелую, которая доставила автору не славу, а много неприятностей. Содержание её таково: профессор Бородин — руководитель института физиологических стимулов — приходит к выводу, что деятельность человека определяют не социальные, а вечные, вневременные регуляторы; по его мнению, человеком управляют 4 стимула: страх, любовь, ненависть и голод; используя их, можно направлять человеческую деятельность. С точки зрения Бородина, современная советская система основана только на страхе: «Мы живем в эпоху великого страха <…> Никто ничего не делает без окрика, без занесения на черную доску, без угрозы посадить или выслать». Бородин уверен, что нужно совсем другое: судьбу человека должны решать ученые, а не политики. Такие выводы были далеко не официальными, но дело-то заключалось в том, что их придерживался не автор, а персонаж пьесы, скорее отрицательный; автор же разоблачал эту теорию, утверждая, что Бородин пришел к ней под влиянием врагов, связанных с Западом. Молодое поколение ученых — положительные герои — отвергает теорию Бородина. Они верят в возможность подчинения физиологии интересам государственной политики. С Бородиным спорит и старая большевичка Клара, считающая, что события определяет классовая борьба, которая сильнее всякого страха. В конце пьесы Бородин перерождается, признает свои ошибки, скорее не из-за аргументов Клары, а после ареста и беседы в ОГПУ (там ему всё разъяснили как надо — ПР). В целом пьеса получалась весьма благонамеренной. Она поставлена в МХАТе и в Ленинградском Академическом театре драмы. Горький хвалил пьесу. Но вскоре она была запрещена, навсегда изъята из репертуара. Автор касался все же неприятных проблем. Он, хотя и опровергал (вероятно, искренне) «ошибочную теорию», но все же излагал её. К тому же Бородин, ее исповедующий, изображенный в пьесе заблуждающимся, но не отрицательным персонажем, вызывал сочувствие зрителей.