Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Карос замолчал, ибо увидел: Теол морщит лоб. – Что такое?

– Ничего. Однако забавно.

Блюститель ухватился за жезл, поднял его со стола, наслаждаясь привычной тяжестью символа власти, его удобством.

– Ладно, ладно. Не забавно. Извините, что вообще говорю. Не бейте меня этой штукой. Прошу, больше не надо. Хотя, – продолжал Теол, – если учитывать, что это символ вашего служения, бить им меня – это тоже забавно… хотя шутка выходит довольно таки тяжеловесная…

– Я подумываю выдать тебя гражданам Летера, – сказал Карос и поднял взор, оценивая реакцию заключенного. И был удивлен: дурак снова улыбается! – Думаешь, я шучу?

– Никогда. Ни за что.

– Тебя радует мысль о толпе, рвущей тебя на части?

– Вряд ли. Но ведь я же не буду. Порван на части, я имел в виду.

– О. Почему нет?

– Потому что у меня не только больше денег, чем у вас, Блюститель, но я – в отличие от вас – совершенно равнодушен к их судьбе. Выдайте меня, господин. Прошу. Увидите, как я покупаю собственную жизнь.

Карос Инвиктад воззрился на негодяя.

Теол покачал сломанным пальцем. – Люди без чувства юмора, Блюститель, всегда слишком серьезно относятся к деньгам. По крайней мере к их накоплению. Вот почему они проводят все время, складывая монетки в столбики, пересчитывая их, любуясь на груды золота и так далее. Так они компенсируют жалкий недостаток всякого более глубокого содержания своей жизни. А у вас прекрасные кольца!

Карос заставил себя сдержаться даже перед лицом таких наглых оскорблений. – Я сказал, что подумываю о выдаче. Увы, ты только что дал мне повод отказаться от такой мысли. Ты обеспечил себе Топляки на рассвете. Доволен?

– Ну, если мое удовлетворение столь важно, я полагаю, что…

– Хватит, Теол Беддикт. Ты мне уже не интересен.

– Боги, я могу идти?

– Да.

Карос поднялся, постукивая жезлом по плечу. – Увы, мне придется сопроводить тебя.

– Как хорошо! В наши дни трудно найти надежную охрану!

– Вставай, Теол Беддикт.

Негодяй выполнил приказ Блюстителя с некоторыми затруднениями. Но тот ожидал (он умел быть терпеливым в подобных случаях).

Едва Теол выпрямил спину, на лице его выразилось изумление. – Как! Двухголовое насекомое! Ходит по кругу, по кругу!

– К двери, – сказал Карос.

– В чем вызов?

– Бесполезно…

– О, неужели? Блюститель, вы доказали, что умнее меня, я почти что умер – но я люблю головоломки. Фактически сам их придумываю. Очень трудные.

– Лжешь. Я знаю всех изобретателей, и тебя среди них нет.

– Ну-ну! Я придумал одну прямо сейчас.

– Жаль, что тебе не удастся подарить ее мне. Ты возвращаешься в камеру.

– Ну хорошо. Все равно это скорее шутка, чем головоломка.

Карос Инвиктад поморщился и махнул жезлом, указывая Теолу путь к двери.

Теол медленно заковылял к выходу, продолжая говорить: – Я придумал вызов. Хочу заставить жука остановиться.

Блюститель остановил его, коснувшись жезлом груди. – Я сказал, что решения нет.

– А я думаю – есть. Думаю, что уже его знаю. Я решу вашу головоломку, а вы отложите Топляки. Скажем, лет на сорок или около того.

– Согласен. Потому что ты не сможешь. – Карос наблюдал за Теолом, а тот медленно, подобно старику, вернулся к бюро. Склонился… – Ты не можешь касаться жука!

– Разумеется, – ответил Теол. И склонился еще ниже, закрыв лицом коробочку.

Карос Инвиктад поспешил встать рядом. – Не трогай!

– Не буду.

– Дощечки можно переставить, но…

– Не нужно переставлять никакие дощечки.

Карос ощутил, как забухало в груди сердце. – Ты снова тратишь мое время.

– Нет, я кладу конец растрачиванию вашего времени, господин. – Теол помедлил, склонил голову набок. – Кажется, ошибка. Нет, вот так!

Он придвинулся вплотную и выдохнул, затуманив одну из боковых плиток. Насекомое увидело одной из голов, что поверхность больше не привлекает его светом, и немедленно встало. Подняло ножку, начало почесывать брюшко. Когда влага исчезла с плитки, жук возобновил движение по кругу.

Теол выпрямился: – Я свободен! Свободен!

Карос не мог раскрыть рта в течение десяти, пятнадцати ударов сердца. Грудь сперло, по лицу потек пот. Наконец он проскрежетал: – Не будь дураком.

– Ты солгал? О, не могу поверить, что ты лгал мне! Знаешь что? Теперь можешь помочиться на себя и свою дурацкую коробку!

Жезл Блюстителя прочертил дугу и врезался в стоявшую на столе коробочку, разбросав осколки по комнате. Насекомое ударилось о стену и прилипло, начав карабкаться к потолку.

– Беги! – завопил Теол. – Беги!

Следующий удар жезла пришелся Теолу в грудь. Хрустнули ребра.

– Потуже натяни кандалы на ногах, – сказала Джанат. – И пошире раздвинь бедра.

– Тебе нравится беспомощность, не так ли?

– Да, да!

Улыбнувшись, Танал Ятванар склонился над краем кровати. Единая цепь уходила под кровать через отверстия у рук и ступней; штырьки удерживали ее на месте. Все, что ему требовалось – вынуть на каждой стороне по штырьку, перетащить сегмент цепи ниже и вставить крепление на новое место. Джанат стонала.

Затем он сел на край кровати и уставился на нее. Голая, почти без синяков – он уже давно не бьет ее. Воистину красивое тело, но ставшее более худым, чем он предпочитает. Он протянул руку – и отдернул. Ему не нравилось касаться тела, пока не готов. Женщина снова застонала, выгнув спину.

Танал Ятванар разделся. Заполз на кровать, навис над ней – колени между ног – и оперся руками о матрац по сторонам женской груди.

Он увидел, что кандалы глубоко врезались к запястья. Нужно исцелить – раны сегодня кажутся еще хуже.

Танал медленно опустился на нее, ощутив содрогания, и ловко скользнул внутрь. Так легко, так… гостеприимно. Она застонала. Он поглядел Джанат в лицо. – Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

– Да, да!

Он опустил голову и нанес первый глубокий удар своим «шкворнем».

Джанат, некогда знаменитая в мире ученых, чувствовала себя диким зверем, выползшим из столетий и даже тысячелетий прошлого. Зверем, познавшим плен, понявшим, что иногда свобода стоит невыносимой боли.

Под кольцами наручных кандалов, под слоями истерзанной кожи и мяса даже кости успели потрескаться и расщепиться. Причина – постоянные, дикие усилия. Животный ритм, слепой ко всему внешнему, глухой к воплям ее нервов. Рывок, рывок…

Пока штырьки над рамой кровати не начали сгибаться. Даже малые изгибы заставляли дерево крошиться, и штырьки выдвинулись из дыр.

Сейчас, когда Танал переставил штырьки в основании рамы, она получила нужную слабину цепи.

Чтобы поднять левую руку и схватить его за волосы. Чтобы склонить его голову вправо. Она в мгновение ока вытянула длинную цепь правой руки из отверстия в раме – и обернула вокруг его шеи, охватила ее петлей. Затем во внезапном припадке смертоносной решимости начала поднимать левую руку все выше, пока обруч на правой руке не оказался плотно прижатым к дереву.

Он задергался, пытаясь просунуть пальцы под цепь; она натянула ее еще сильнее, отчего их лица соприкоснулись. Она увидела, как быстро синеет его кожа, увидела выпученные глаза и высунутый язык.

Он мог бы отбиваться. Мог бы вдавить пальцы ей в глаза. Возможно, он сумел бы убить ее. Но она выждала, когда первый удар «шкворня» вызовет судорожный выдох. Именно этот выдох, который она слышала над ухом уже сотни раз – каждый раз, когда он пользовался ее телом – этот выдох убил его.

Ему нужен был воздух. Воздуха в груди не было. Он рвал свое горло, пытаясь провести пальцы под цепь. Она натягивала ее, помогая локтем. И завопила, когда правое запястье защемилось в отверстии кровати и обруч кандалов еще сильнее разодрал плоть.

Синее, вспухшее лицо, бурный выброс из пениса, вслед за которым хлынул поток мочи. Выпученные глаза с проступившими жилками вен – вскоре белки глаз стали багровыми…

Она смотрела ему в глаза. Смотрела, отыскивая душу, пытаясь скрестить взор с его жалкой, мерзкой, гибнущей душонкой.

«Я убила тебя. Убила тебя. Убила!» – так бессловесно рычал ее зверь.

Дикая, радостная уверенность зверя. Ее глаза кричали на него, кричали ему в душу. «Танал Ятванар! Я убила тебя!»

Таралек Виид сплюнул на ладони, сложил их, растирая слизь, и провел по волосам. – Я чувствую дым, – сказал он.

Старший Оценщик – он сидел напротив него у маленького стола – поднял тонкие брови: – Удивительно, что ты вообще что-то чувствуешь.

– Я вел жизнь дикаря, кабалий. Я могу найти антилопу по вчерашнему запаху ее желез. Город рушится. Тисте Эдур бежали. А император вдруг изменил планы и перебил сразу всех поединщиков. Остались только двое. Но разве они волнуются? – тут он резко встал и подошел к кровати, на которое лежало оружие. Вытащил скимитар из ножен, в очередной раз вгляделся в острое лезвие.