АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

Не открывая глаз, Эркин потёрся щекой о подушку. Женя… Женя здесь. В безопасности. Она жива, здорова… будто ничего и не было, будто забыла… это. Он и не говорит ей ничего про Джексонвилль, и письмо поэтому не отдал, чтобы не вспоминала. Пусть всё идёт, как идёт.

Сквозь сон он слышал, как встал Анатолий, зевнул, достал из тумбочки бритвенный прибор и вышел. И сразу заворочался, завздыхал Грег. Сейчас закурит. Да, зашелестел пачкой, щёлкнул зажигалкой. Сейчас проснётся Костя и отпустит замечание насчёт жлобов, что удавятся, а не поделятся, а Грег, нарочито перемешивая русские и английские слова, спросит, что это такое. И начнётся утро.

Эркин потянулся и открыл глаза. Пора. Под одеялом поправил трусы и сел на кровати.

— С добрым утром, — весело сказал Костя. — Сны хорошие видел?

— И тебе с добрым. Лучше всех, — ответил Эркин.

Грег в знак приветствия пыхнул сигаретой, пробурчал что-то невнятное, засовывая голову под подушку, Роман, засмеялся над немудрёной шуткой Фёдор. Всё как обычно.

Эркин в трусах босиком прошлёпал к батарее, взял свои портянки и трусы, заложил их в тумбочку и достал чистую смену. Быстро и незаметно переодел трусы, грязные сунул на нижнюю полку в тумбочке, натянул джинсы и стал обуваться.

— Чудной ты, — ухмыльнулся Костя. — Баба есть, а сам стираешь.

— Это я трусы менять в бабский барак бегать буду? — поинтересовался Эркин.

— Утречком да по ледку, — засмеялся Фёдор.

Эркин достал из тумбочки мыльницу, сдёрнул со спинки кровати полотенце и пошёл в уборную.

Народу много, но подолгу никто не задерживается. Все постирушки вечером. Эркин умылся, как всегда обтёрся до пояса и, растираясь полотенцем, отошёл от крана. Если не по имени, то в лицо он здесь почти всех уже знает. Вошёл Флинт, покосился на него, на энергично фыркающего под краном мулата и молча занял соседнюю раковину.

Когда Эркин вернулся в свою комнату, встали уже и остальные. Грег брился, осторожно обводя бритвой шрам на подбородке. Костя сокрушённо рассматривал свои рваные носки. Роман застелил постель и, сидя на ней, читал газету, которую, как обычно, принёс вчера из города Фёдор. Анатолия и Фёдора уже не было.

Эркин расправил полотенце на спинке кровати, аккуратно, как ему объяснила Женя, убрал кровать и достал из тумбочки чистую рубашку. Красно-зелёную ковбойку, что у Роулинга на перегоне купил. Тогда, на следующее утро после завтрака он с Женей пошёл в камеру хранения, где Женя взяла его мешок и армейский рюкзак из Бифпита. А потом у неё в комнате они разобрали и по-новому переложили вещи. Он хотел взять рубашку поплоше, но Женя запротестовала:

— Не позорься. Что ты, не работал, что ли, что оборванцем ходить будешь? И мне это старьё тяжело стирать.

И он взял обе красно-зелёные ковбойки, а третьей оставил тёмную — Женя зовёт её креповой — в которой тогда ушёл, а нарядные, конечно, здесь ему ни к чему. Двое трусов, портянки и носки под сапоги, а остальное пусть лежит. От шлёпанцев он отказался: ни у кого такого нет, так что нечего выделяться. Выпендрёж нигде не любят. Кроссовки, джинсовая куртка, старые джинсы, рабские штаны, остальное бельё — пусть лежит. И платки шейные здесь никто не носит, так что тоже ни к чему. И джинсовая куртка тоже. Холодно, дожди, в рабской намного удобнее. Женя настояла, чтобы он мешок со своим расхожим на свой номерок сдал. А то в её ячейке и так битком, а ему вдруг что понадобится, чтоб не бегать и не искать её, по чужому же номерку не дадут.

Эркин, держа в кулаке зеркальце, провёл расчёской по волосам и привычным взмахом головы уложил прядь волос на место. Мог бы без этого и обойтись, но тоже чтоб не выделяться. Ну вот, зеркальце и расчёску в ящик, розовый талон в карман. Куртку на плечи и вперёд.

— К своим или сразу в столовую?

— А что?

— Рыженьким шумни, что я их жду, — ответил Костя.

— А то носки продрались, заштопать надо, — закончил за него Грег.

Заржали все.

— Так и передам, — с трудом сохраняя очень серьёзный тон, сказал Эркин.

— Ладно вам, — буркнул Костя. — Сам скажу.

Снаружи было уже светло, прожекторы вдоль забора выключили, на лужах хрустел ночной ледок, но, похоже, днём развезёт. У столовой толпился десяток самых нетерпеливых. А на крыльце семейного барака зевал и тёр кулаками глаза Терёха, как всегда поутру хмурый и не выспавшийся. Обгоняя Эркина, Костя на бегу бросил:

— Эй, Терёха, никак десятого заделал?! Глаз не продерёшь.

Терёха на такое, как и на многое другое не отвечал. За него это делала его Доня. И сейчас она вывернулась из-за его широкой спины и зачастила… И по Косте, и по евонной родне, и по всем мужикам…

— Терёха, пулемёт заткни! — крикнули от столовой.

Терёха проигнорировал и это, буркнув Доне:

— Готовы? Пошли.

И вперевалку побрёл к столовой, а Доня, не переставая трещать, гнала за ним весь их выводок: девятерых мальчишек и девчонок в заплатанном, заштопанном, подшитом и надставленном. Примерно половина этой разновозрастной компании не походила ни на Доню, ни на Терёху. Но такие мелочи, в чём Эркин уже убедился, здесь никого не волновали. Говоришь, что твоё дитё, ну, так, значит, твоё. И все проблемы тоже твои.

Эркин подошёл к женскому бараку и остановился в шаге от крыльца. По неписаным правилам до завтрака и после ужина мужикам ходу туда нет. Это только в первый вечер ему с Женей поблажку дали. Чтобы не стоять совсем без дела, Эркин вытащил сигареты, и почти сразу открылась дверь, выпуская облако душистого пара и Лариску-Белобрыску. Стрельнуть сигарету она никогда не упустит.

— Привет, дай подымить.

— Привет, — Эркин показал ей, что у него в пачке осталось всего две сигареты и протянул свою.

— Ага, спасибо, — Лариска жадно глубоко затянулась. — Фу, хорошо как. Твои выйдут сейчас. Ну, не паскудство, бабам сигаретных талонов не дают, а? А ежели я курю, а денег ни хрена?!

Эркин сочувственно хмыкнул, привычно глядя чуть в сторону от неё: уж больно она белая.

— Хорошо ещё, мужики душевные попадаются, понимают, каково без курева, — Лариска вернула сигарету и пошла к столовой.

На крыльцо вылетела Алиса и сразу ринулась к нему.

— А сколько часиков, Эрик? Покажи.

Эркин опустил левую руку и помог ей оттянуть рукав его куртки, открывая чёрный циферблат. Его часы так потрясли Алиску, что она теперь вместо игры в щелбаны требовала при каждой встрече показать часы. Особенно, когда темнело, чтобы насладиться волнующим зрелищем светящихся стрелок и цифр. Жене часы тоже очень понравились…

— Ой, Эркин, откуда?

Они сидели вдвоём. Алиса убежала во двор, девочки тоже ушли куда-то. Женя двумя руками держала его запястье, рассматривая часы.