Меня разбудил кот (сборник) - Михаил Хрипин

Васька вдруг опомнился. «Опять то же самое! — Внутри него что-то дико кричало. — Невозможно. Так дальше невозможно!» Он засуетился на сиденье, перехватил поудобнее рюкзак. В глазах мелькнуло отчаяние.

— Чего удумал? — спросил дед.

— Остановите, — взмолился Васька. — Мне нужно выйти.

Машина остановилась, чуть покосившись на пологой обочине.

— Что, передумал? — спросил дед, хитро улыбаясь. — Иди, иди. Подумай хорошенько!

Васька уже вывалился наружу. Хлопнула дверь, он сделал шаг назад, крепко сжимая в руках рюкзак. Машина сорвалась с места и с торжествующей пробуксовкой выскочила на дорогу. Не стартуют так машины дачников, груженые садовым барахлом. Особенно, древняя «копейка» пенсионера, что старше Васьки раза в два.

Ваську прошиб холодный пот. Мерзкая струйка потекла по спине. Он убедился, что машина уже далеко, лишь пыль взвивается за поворотом, и повернулся к канаве. Примерившись, перепрыгнул ее, оказался по колено в пыльной траве. Пошел торопливым шагом в сторону кустов, росших на краю недалекого леса. Это было именно то, что ему нужно.

Забравшись в кусты, он долго стоял, прислушивался к природе. Изредка проезжали машины, но их не было видно из кустов, а они не видели его. Щебетали птицы. Ветер шелестел в густых кронах недавно одевшихся берез. Чуть поскрипывали стволы.

Ваське стало так спокойно, накатило такое умиротворение, что он понял: не сможет вернуться в город. Все-таки, это не для него. Тут нужна совсем другая подготовка.

Он начал раздеваться. С мягким шлепком в траву бухнулся рюкзак, полетели кувырком кроссовки. Васька одним рывком стянул футболку, скомкал и кинул на рюкзак. Джинсы шлепнулись сверху. Он постоял в одних трусах, словно в нерешительности, потом, вздохнув глубоко, стянул и их.

Панцирь сразу начал разламываться, захрустел, защекотало свежим воздухом.

— Что я скажу, когда вернусь? — промелькнула у него в голове последняя человеческая мысль, а задние псевдоподии уже взрыхляли землю, затаскивая нижний конец тела в мягкую, безопасную, пахучую теплоту свежей норы.

2007 г.

Воробей

Июльское солнце выжигает золотые квадраты на плотных шторах. Тонкий вертикальный луч прорывается в комнату, режет пространство надвое. Он едва заметен, лишь огненная дорожка на ковре. От окна до двери, наискосок. Редкие пылинки вспыхивают, пролетая сквозь луч.

Маленькие, тонкие девичьи пальчики стучат по клавишам.

Vorobey пишет:

V> Многоуважаемая Белочка!

V> Позвольте нескромно полюбопытствовать, вольготно ли вам

V> дышится? Сияет ли для вас солнышко? Не урчит ли в животике?

V> Не устали ли ваши ручки и ножки?

Дышится мне кондиционированно и освежающе. Солнышку никогда не пробить мои бронированные шторы. Животик уединился с пиццей «Пармезан». Ножки скоро отсохнут за ненадобностью. Ручки танцуют чечетку на клавишах, празднуя ваше появление.

P.S. Где же ты был так долго, сволочь?!

–

Белка

Каждый день, еще не успев толком проснуться, Белка тянется включить компьютер. Это не внезапное предчувствие или неотложная жизненная необходимость. Простой рефлекс. Из тех, что заставляют нас моргать, дышать, отдергивать руку от огня. Автоматическое движение: нога еще опускается на ковер, рука уже щелкает выключателем. Глаза открываются позже.

Обходя комнату, Белка включает другие компьютеры. Их пять, на трех столах. Кроме них в доме почти нет другой мебели. Надувной матрас, рабочее кресло на колесиках, коробки вдоль стены, наполненные корпусами системных блоков, мониторами, заваленные карманными компьютерами и мобильниками, дисками, картами памяти, клавиатурами и мышками. Все соединяют провода, образуя конструкцию, которую понимает только Белка.

Уже долгое время от этой конструкции зависит вся ее жизнь. Жизнь продолжается благодаря этому переплетению схем и проводов.

Vorobey: Привет!

Belka: Куда ты пропал?

Vorobey: Порхал, чирикал…

Belka: Я скучала по тебе. А ты исчез. Разве так можно?!

Vorobey: Извини, Белка. Совсем плохо?

Belka: Да как всегда. Просто не делай так больше.

Vorobey: Я подумаю над этим.

Пересекая комнату, Белка переступает через груды книг. Они лежат почти на каждой горизонтальной поверхности. Одни никогда не открывались, другие постоянно открыты на одном и том же месте. Есть книги, затертые и ветхие от постоянного перечитывания. Есть книги, спрятанные за стекло. В дальнем углу стоит давно переполненный книжный шкаф, который трудно открыть: снаружи он завален грудами книг.

Книги занимают в жизни Белки особенное место. Это единственная вещь, не имеющая никакой связи с электричеством, которой Белка придает такое же важное значение, как и компьютерам. Прочитанная книга становится толще. Белка обожает делать книги толще. Они словно распухают в ее руках, наливаются силой, питаясь ее эмоциями. Книги приобретают запах, тяжелеют от прикосновений. Книги помнят пальцы Белки, с готовностью раскрываются на том месте, где остановился ее взгляд в последний раз.

Пальцы скользят по бумаге. У каждой книги свой рельеф, цвет, звук перелистывающейся страницы, звук, с которым книга ложится на стол, с которым открывается и закрывается. Читая, Белка проводит подушечками пальцев по полям, изучая фактуру листа, как слепая. Каждая книга в представлении Белки уникальна, как папиллярный узор. Чтение с экрана не дает и половины требующихся Белке ощущений. Когда исчезнут бумажные книги, Белка начнет печатать их на принтере.

BookWorm: А я таки одолел эту галиматью.

Belka: Ты меня поражаешь. Разве можно так над собой издеваться?

BookWorm: Могу и тебе подкинуть, занятная книженция, как показало вскрытие.

Belka: Издеваешься? У меня восемь книг начато.

Belka: Одна на кровати, другая — на кухне, третья — в туалете, четвертая — на полу…

BookWorm: Можешь не продолжать. Я все равно не смогу оценить проблему.

BookWorm: Я исповедую раздельное питание и не смешиваю продукты.

Belka: Слабак!

BookWorm: Обжора:) Смотри, не лопни…

Так получилось, что в распоряжении Белки очень рано оказалось самое важное, то, на чем основывается вся ее жизнь — квартира, где обитает только сама Белка, и компьютер, которым она владеет в совершенстве.

Окна всегда занавешены: по ту сторону — неподконтрольный Белке мир. Белка давно обнаружила, что ей достаточно смотреть на мир через экран. Через множество экранов, совершенно разных, но имеющих неоспоримое преимущество — они не могут причинить беспокойство, их можно отключить. Когда мир проходит через экран, он становится безопасен, и тогда его можно впустить в комнату, в зрачки, в сознание.

Vorobey: Не пора ли вон из клетки?

Belka: Ты опять за свое? Ты же знаешь, что я отвечу.

Vorobey: Я упрям не по годам:)

Belka: Не трать зря время.

Vorobey: Сегодня особенный день.

Belka: И чем же он особенный? Меня ждет сюрприз?

Vorobey: Возможно.

На стенах комнаты висят несколько страниц, вырванных из сборника задач по физике для 9−11 классов общеобразовательных учреждений. Москва, «Просвещение», 1996 г. На каждой странице фломастером обведены несколько строк.

Выходя из комнаты, Белка обычно цепляется взглядом за лист, на котором написано:

Задача 371. Белку с полными лапками орехов посадили на гладкий горизонтальный стол и толкнули по направлению к краю. Приближаясь к краю стола, белка почувствовала опасность. Она понимает законы Ньютона и предотвращает падение на пол. Каким образом?

«Выключая программу», — иногда отвечает Белка.

Vorobey: Что если мы сегодня увидимся?

Belka: Перестань. Мы прекрасно общаемся. Зачем нам видеться?

Белка полностью предоставлена самой себе. Она не нуждается в присутствии другого человека рядом. Так много лишней, ненужной информации — жесты, мимика, интонации. Ей вполне хватает символьных обозначений, которые можно выразить двумя или тремя словами. Интонации могут исказить информацию. У печатного текста нет интонации, его проще понять. Мимика имеет слишком много градаций. Белке достаточно нескольких типов — улыбка, обида, злость.

Белка смотрит фильмы. Она видит, как много проблем рождает непонимание, неправильное восприятие из-за отвлечения внимания на второстепенные, лишние действия. Люди не могут понять друг друга, когда глаза смотрят в глаза. Они думают: «он сказал так, но посмотрел эдак». Они думают: «она говорит одно, но жестами показывает другое». Белку раздражает отсутствие единства в попытках выражения смысла. Она хочет кристальной прозрачности и цифровой четкости передачи сути. Она хочет избавить информацию от шума. Белка ненавидит слова «какой-то», «где-то», «почему-то». Это мусор, отвлекающий от главного, не добавляющий ничего нового.