Меня разбудил кот (сборник) - Михаил Хрипин

Кайса вдруг поняла, что глаза рутта, прячущиеся под окулярами маски, смотрят прямо на нее. Она не могла понять их выражения, даже цвет затруднилась бы описать, но что-то заставило ее поверить, что он смотрит именно в ее глаза. Кайсе стало очень неловко, она смутилась, лихорадочно подыскивая слова, но не нашла ничего лучше, кроме как произнести типичную фразу:

— Извините.

Так говорили все, кто, подобно ей, натыкался случайно на рутта. Словно наваждение какое-то, ничего другое в голову не приходило. Вдруг она вернулась к своим размышлениям, снова представила ванную, себя на коленях, фамильный меч. «Что я здесь делаю?» — спохватилась она. Кайса только хотела повернуться, чтобы обойти рутта стороной, едва сделала полшага, как вдруг услышала голос:

— Я могу помочь.

Ей показалось, что с ней говорит отец. Внезапно изо всех сил захотелось, чтобы он оказался тут, рядом, в трудную минуту выслушал, сказал что-то доброе, вот как сейчас этот голос, такой похожий, такой добрый, такой сочувствующий… На мгновение она растерялась. Кто же это говорит? Она покрутила головой, но мимо размеренно тек людской поток, огибая ее и рутта, как островок, ни одно лицо не повернулось к ней. Тут нелепая мысль пришла в голову, она обернулась и посмотрела на рутта. Он, как и в самом начале, смотрел на нее. Теперь она не сомневалась. Это он заговорил с ней.

— Помочь? — слово непроизвольно сорвалось с языка. Кайса даже не подумала, а имеет ли смысл отвечать? Да и чем может помочь существо, которое стоит тут, как статуя, и никто до сих пор не сумел понять причины? Причины всего — и их появления, и их поведения, и почему они выбрали именно эти места, и еще миллион других причин.

«Чем же ты можешь помочь мне? — пронеслось у нее в голове. — Что может спасти меня от потери чести, от утраты собственного достоинства? Что может вернуть эти две невинные жизни, пропавшие по моей вине и больше ничьей? Боже, как бы я хотела, чтобы меня действительно что-то могло спасти! Я сделала бы все, что в моих силах, чтобы загладить вину. Помочь! Ведь это именно то, что я сама пыталась делать. Своим трудом, своими идеями. Я только и хотела, чтобы людям стало хоть немного легче, чтобы они взглянули на мир иначе, чтобы обрадовались».

Кайса увидела, как складки одежды рутта чуть колыхнулись. Едва заметно, словно от дуновения еле ощутимого ветерка, но это было самостоятельное движение, идущее изнутри. И снова прозвучали слова:

— Я могу помочь.

И девочке стало очень спокойно от этого звука. Интонация, тембр, какие-то еле уловимые оттенки настроения и мыслей, вложенных в эти простые слова, подействовали на нее. Мрачные мысли, картины последней сцены в ванной словно испарились, растаяли, как туман. В голове осталась кристальная ясность и воспоминание о том, что Кайса собиралась идти домой.

Она сделала один неловкий шаг, потом другой. Ощутила под ногами твердую поверхность, пошла более уверенно, не оглядываясь, смотря только на дверь своего дома, на блестящую ручку, которую надо повернуть влево, и не забыть запереть дверь. Хотя, зачем? Кайса не могла вспомнить. Но лучше запереть. Почему-то ей очень не хотелось, чтобы кто-то видел ее в ближайшее время.

— Ослик, ты готов? — спросил Федор.

— Всегда готов, — бодро отрапортовал динамик на панели.

— Опомнись, — в последний раз попытался вмешаться Саймон. — Это не может сработать.

— Авось сработает, — отрезал командир.

Прошла неделя с момента последней попытки добиться связи с Базой. Федор согласился, что их бросили, но не согласился принять это как должное и смириться. Да и какой русский смирился бы?

Саймон изначально занял скептическую позицию. Выслушав предложение Федора, он выразился в том смысле, что лучше уж просто сидеть и ждать повторения контакта, а затем согласиться-таки на помощь, нежели пытаться сделать то, что пришло в не совсем адекватную голову командира. Федора это не смутило. Не в традиции семьи потомственных космонавтов Задорных сдаваться вот так, после первых признаков неприятности. Федор даже проблемой это не называл. Происшествие его только раззадорило.

Саймон с некоторой долей испуга смотрел, как нарастал в командире энтузиазм, как все чаще сыпал он идеями, вариантами, способами решения. Саймон довольно быстро понял, что ему не угнаться за полетом командирской мысли. Слишком неожиданными были повороты, слишком резкими скачки. Федор всерьез насел на ослика. Тот оказался более открытым к обсуждению и даже согласился предоставить вычислительную мощность для авантюрных расчетов Федора, правда, после упорных переговоров.

Переложив на Саймона обязанность слушать мертвую тишину эфира, Федор все свободное время проводил снаружи станции. По выполненным осликом расчетам командир размещал в определенных точках дополнительное оборудование. Сдвинуть с места орбитальную станцию — это не на санках с горки. Тут требуется особенное умение и еще нечто, что присутствует только в характере русских космонавтов, но пока еще никаким словом не называется.

Основой замысла были четыре аппарата для забора грунта. Суммарная тяга их двигателей вполне должна была сгодиться, чтобы отправить Горизонт-29 прочь со стационарной орбиты. Затем, по замыслу Федора, они должны были сжечь восемьдесят процентов топлива для достижения нужного ускорения, а остальное приберечь, чтобы было чем тормозить.

Саймон в первую очередь указывал на невозможность синхронизации четырех двигательных комплектов, но, поскольку в какой-то момент в это поверил даже ослик, Саймону пришлось перейти от активного несогласия к оскорбленной отстраненности. Самый увесистый довод, который Саймон приберег на крайний случай, что «невозможно усидеть на четырех реактивных табуретках», разбился о небрежное замечание Федора, что «ты плохо знаешь историю моих предков». Спорить с предками Федора у американца не было никакого желания.

Дальнейшее нагромождение баллистических хитростей, ответственное теперь за выживание экипажа, Саймон даже не попытался понять. В конце концов, он ведь дипломированный космонавт-геолог, а не слесарь по сборке небесных колесниц. Там вступали в действие многомерные системы взаимодействующих масс, подпитка от прогнозируемых — всего лишь прогнозируемых! — солнечных вспышек, и много еще такого, что могло прийти в голову только русскому, которому очень хочется попасть домой.

— Отдать концы! — скомандовал командир.

— Я сейчас сам концы отдам, Федя, — проскулил Саймон.

— Двигатели запущены, — доложил ослик.

Станцию мягко толкнуло и потащило прочь с насиженного места.

— Лишь тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет… — пропел Федор, но дополнить танцем свой номер не смог из-за нарастающего ускорения.

Оба напарника поплотнее уселись в кресла и принялись молча ждать, когда ослик закончит дожигать топливо.

— Я лечу! — сообщил ослик.

— Не обольщайся, — осадил его Федор. — Мы тоже.

— Тедди, если мы доберемся до дома, я не стану подавать на тебя в суд, — сказал Саймон осипшим голосом.

— У тебя все равно не получилось бы, ты же на российской территории.

— Все рассчитал, да?

— Ну я же командир, меня даже компьютеры слушаются, правда ослик?

— Я это сделал исключительно из любви к искусству, — напомнил ослик. — Вы же вернете меня обратно?

— Конечно вернем, кто бы спорил, — успокоил Федор. — Вот только спросим, как там дела на Базе, и сразу обратно!

Саймон укоризненно покачал головой. Федор развел руками, мол, что еще остается делать?

— Признайся, Сеня, — сказал он. — В глубине души ты же чувствуешь, понимаешь, что у нас просто не было другого выхода.

— Возможно, ты и прав. Давай вернемся к этому разговору, когда прилетим.

— О! Это уже прогресс, — улыбнулся Федор. — «Когда» вместо «если», — за это стоило бы выпить, если бы этим заправляли тюбики! Хотя, — тут он нахмурился, — если бы заправляли, можно было бы и не лететь.

Саймон на секунду скосил глаза на напарника и вдруг взорвался в приступе хохота.

— А что? Надо будет подумать над этим. — Федор был очень серьезен. — Если База теперь собирается такие фортели выкидывать, то пусть хотя бы озаботятся созданием уюта на борту.

Держась за живот, Саймон вывалился из кресла и пополз в свою каюту. Некоторое время по отсекам еще гуляло эхо раскатистого смеха. Потом все стихло.

Федор закинул руки за голову, прикрыл глаза и мечтательно произнес:

— Домой летим…

— Ну, это кому как, — парировал ослик. — Хотя должен сказать, что мне это начинает нравиться.

Кайса вошла в дом и заперлась на ключ. На душе было спокойно, но как-то непривычно пусто. Или, может быть, это всего лишь последствия недавних переживаний? Но каких переживаний? Кайса не могла вспомнить.