Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ) - Радов Константин М.

С отрадою я смотрел на это разорение. Довольство и процветание, опорой коим служит работорговля, нисколько не веселят мой глаз. Напротив, разжиревшие на человечине двуногие свиньи лишь одно желание будят: обрушить на их мирные кровли огонь возмездия! После венецианской тюрьмы и турецкой неволи, сие стремление обратилось в подлинную страсть. Иной раз едва удается сдержаться, чтобы не сотворить какую глупость.

С потерей магометанами Темрюка и Тамани, самый доходный здешний промысел перехватили жители Гелин-Ишика и Суджу-кале, сделавшихся главными пунктами поставки белых рабов в Константинополь. Считая по головам, черных из Африки везли больше; но по размеру выручки — картина виделась иная. Мальчики-черкесы и прекрасные черкешенки своею небесной красотой настолько возбуждали османскую похоть, что цена их порой взлетала до небес. Дикие обитатели окрестных гор азартно и увлеченно резали друг друга, детей же плененных с удовольствием продавали на берегу.

Посему, ни малейшая капля жалости к врагам не портила мне боевое настроение. Войск для предстоящего дела взял с большим избытком: хотелось посмотреть, кто чего стоит, в действительном военном походе, устроив своего рода экзаменацию. А кроме того, если уж быть до конца честным, то собственные мои навыки вождения большой армии полезно было освежить. Отвык за время опалы, что скрывать!

К счастью, больших ошибок не наделал. Неразбериха иной раз случалась, особенно по утрам, при выступлении в путь — однако не поставлю сие в грех ни себе, ни подчиненным офицерам. Просто иррегулярная конница, составлявшая дозоры и охранение, непривычна оказалась к узким дефиле. Понятно, после бескрайней-то степи… Лишь в конце похода казаки с калмыками начали помаленьку к горам привыкать. Это еще горы невысокие, примерно так в полверсты вышиною, и большею частью лысые. Обычно по ним бродят черкесские овцы и козы, теперь же сами жители убрались от греха подальше с нашего пути, и скотину с собой забрали. Лишь изредка где-то вдали показывался одинокий всадник. Следят? Разумеется, как же без этого!

С моей стороны, строго-настрого было приказано черкесов не разорять и не грабить, дабы сохранить добрые отношения с этими племенами, и в любых столкновениях с Портой или Крымом иметь их, как минимум, нейтральными. Кстати, удалось найти горских юношей, подаренных мною когда-то преосвященному Феофану: несколько из них сделались учеными богословами. На ловца, как говорится, сии зверьки и набежали: я как раз собирался устроить в Темрюке духовное училище для туземных детей-сирот. Соперничая в сих краях с турками, отнюдь не лишним было прибавить к мечу воинскому — меч духовный.

Но этот план обещал дать первые плоды не ранее ближайших десятилетий. Ныне же счет шел на дни. И вот в лучах осеннего солнышка перед нами открылся вид на просторную бухту, плавно расширяющуюся к зюйд-осту, и на крепкую кирпичную фортецию, стерегущую вход в нее. Впрочем, горловина залива слишком широка, чтоб ее можно было перекрыть артиллерией, кораблей же турецких в пределах видимости не обреталось. Капитан полковничьего ранга Несвицкий, возглавлявший гребную флотилию, беспрепятственно привел к нашему лагерю свои дубель-шлюпки, оснащенные слишком тяжелыми для них пушками: по паре выстрелов кораблики еще, пожалуй, выдержали бы, а потом — рассыпались бы к черту. Как-никак, всю прошлую войну пережили.

— Князь Михаил Федорович, благополучно ли дошли? Турок видали?

— Видали, Ваше Высокопревосходительство, и даже бегали от них — согласно Вашему приказу. Сразу, как в море вышли, на весте усмотрен был малый линейный корабль с латинской бизанью; ушли от него курсом левентик. С рассветом вернулись к берегу, корабль же сей не усмотрели. Видно, турецкий капитан решил, что мы на Кафу идем.

— Ну, слава Богу, что легко отделались. Знаю, ты и на этих дровах охотно атаковал бы турка — да, пожалуй бы, и побил, — но сейчас другое важнее. Снимай двадцатичетырехфунтовки немедля; лошадей к месту выгрузки пригонят часа через два. Куда тянуть — мой порученец покажет.

Когда на следующее утро два турецких корабля и шебека вошли в залив и вознамерились было бросить якоря вблизи крепости, устроенная за ночь батарея заставила их искать другое место. Потом, повернув орудия, демонстративно перенесла огонь на крепостные бастионы.

— Ваш-в-с-п-р-ство! Шлюпку с белым флагом спустили! — Адъютант поручик Петухов вообразил, наверно, что турки с ходу запросили капитуляции. Но я остудил его юношескую горячность, послав на берег грека-толмача, заблаговременно на сей случай инструктированного. Не давши турецкому капитану даже ступить на берег, бывший соотечественник объяснил ему, что Российская империя с Портою Оттоманской не воюет, а всего лишь наказывает хана за обиду, нанесенную русскому консулу ханскими подданными, на что имеет несомненное право. Посредничество ничье не надобно; если же почтенный реис желает предотвратить кровопролитие, пусть убедит татар дать полагающееся удовлетворение.

После продолжительных сношений между кораблями и крепостью (по шлюпкам огонь мы не открывали, потому как с полутора верст попасть в такую мелочь вовсе нет шансов) переговоров запросил уже тот, кому надлежало: Касым-Булат-бей, татарский комендант сей фортеции. К этому времени по его бастионам била не одна, а две батареи, и еще двум готовили позиции.

Растерянный молодой татарин, назвавшийся племянником Касыма, и сопровождающий его турок с кораблей (само собою, без соглядатаев крымцам и шагу ступить не позволят) покорно уселись на коврики перед моим креслом. Я напомнил историю Шульца, и без того им, несомненно, знакомую; воздал должное долготерпению императрицы, ожидавшей сатисфакции от Его Ханского Величества столько времени, сколько надобно женщине, чтоб выносить ребенка; а в заключение подал знак секретарю, который немедля развернул исписанный арабскими каракулями коротенький свиток.

— Здесь имена тех, кто посеял вражду между нами. Как только я увижу этих людей у своих ног в оковах, осада тот же миг будет снята. При невозможности заполучить их живыми — отрезанные головы тоже годятся. Однако, дабы не было соблазна действительных виновников подменить какими-нибудь безродными сиротами, держать оные головы надлежит во льду, смешанном с солью, для надлежащего сохранения. Передайте: у меня найдется, кому сих преступников опознать.

Секретарь с поклоном протянул бумагу послу. Тот принял несчастный лист с таким видом, словно брал в руки ядовитого паука; отказаться, однако ж, не посмел. Потом покосился на своего спутника и дрожащим голосом попросил о замирении на время пересылок с Бахчисараем. Но встретил безоговорочный отказ:

— Его Ханскому Величеству было предоставлено более чем достаточное время для урегулирования сего прискорбного случая. Теперь оно истекло. Мне довольно недели, чтобы подавить артиллерию сей крепости и сокрушить ее стены. Успеет хан раньше — ваше счастье. Если дойдет до штурма, навряд ли кто из гарнизона останется жив.

Как только ворота Суджу-кале закрылись за неприятельскими посланниками, обстрел возобновился с новою силой. Мои артиллеристы умело воспользовались паузой для выравнивания и трамбовки площадок под осадные пушки, и теперь почти не давали промаха. Неделя? Хм… Ежели не жалеть солдат и решиться на штурм — пожалуй что, и лишко будет.

Крепость здешняя, хоть и строилась недавно, всецело принадлежала прошлой эпохе фортификационного искусства. Европейских архитекторов либо инженеров в этакую глушь черти пока не заносили, а восточные их коллеги — отстали безнадежно. Впрочем, в оправдание крымцам можно сказать, что против воинственных черкесов сии укрепления достаточны. Но стоит явиться неприятелю, обладающему тяжелой артиллерией, как сразу становится заметно: стены слишком высокие и тонкие, кирпич слишком хрупок в сравнении с диким камнем, бастионы малы и не способны вместить достаточно пушек для отпора серьезному противнику.

Турецкие моряки в меру сил помогали осажденным, подкрепляя орудиями и людьми. Тщетно: уже на третий день бомбардировки батареи вражеские были совершенно разбиты, а трапециевидные зубцы на башнях, прикрывающие канониров от наших ядер, полностью обвалились. Огонь защитников ослаб до такой степени, что сие избавило меня от необходимости вести апроши в здешнем каменистом грунте. Оборудовал одни лишь только батарейные позиции, придвинул свои двадцатичетырехфунтовки на дистанцию бреширования и начал разрушать бастионы.