Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

А Сергий звался барином потому, что при посещении бедных сельских приходов требовал от настоятелей, чтобы на столе было серебро, серебряные ножи, ложки и вилки подавали. Во время богослужения помпезность себе и другим придавал, необычный внешний блеск. Служил сам часто, все при нем ходили по струнке, поражал он прихожан своим пышным облачением. Но особо любил удивлять местных властей. Уполномоченного по делам церкви терпеть не мог! А что поделаешь? Так он облачался в пышную рясу, увешивал себя наградами и отправлялся с важным видом пешком на прием к чиновнику от Покровского собора до самого Белого дома, а его личный автомобиль, черный шикарный «ЗиМ», следовал за ним тихонько. Народ сбегался поглазеть на великолепие владыки, а начальство с ума сходило от зависти, но ничего поделать не могло. Уполномоченный кусал локти, заходясь в злобе и зависти!..

Илария очнулась от воспоминаний. Ну, слава тебе, Господи! С Лавром все сладилось. Не сбегать ли ей самой к Мунехину? О Златке справиться. Теперь сердце по ней заходилось, застучало…

Но додумать она до конца не успела. Отворилась дверь настежь, занавеска в сторону, Златка с порога:

– Беда, бабуль!

За Златкиной спиной парень молодой, крепкий, рыжий, огнем волос на голове горит, глаза сумасшедшие сверкают.

– Что, детка? Что стряслось?

– У Мунехиных в доме разбой! Кровь! Нет никого!

– Это что ж такое?

– Беда!

– А что же делать? Кто это с тобой-то?

– Это… Это Пашка! Пашка Дубок! Он все знает! В милицию мы, бабуль!

– Стой! Зачем?

– Я скоро!..

И убежали оба.

Тайны за семью печатями

– Я ведь не просто сюда был направлен в качестве ссылки, – внимательно взирал на Кравцова архиепископ Иларион. – Озадачил меня сам Патриарх Светлейший поручением особым, значимым. Задолго до моего назначения в эти края беспокоили Его Святейшество предшественники мои сообщениями о проделках злодейских, воровских в монастырях, храмах церковных, в городище самом, где, ведомо вам, конечно, расположены самые ценные соборы наши, Троицкий и Успенский. Соборы эти до сих пор властью государевой епархии не возвращены, и, хотя в Успенском блюстить стали относительный порядок, оба они совершенно безнадзорны, беззащитны от расхищения и корыстного глаза. А Троицкий собор вообще изгажен и заброшен, используется под склад рухляди. Худшего богохульства не выдумать!

– Николай Петрович, – Кравцов обернулся к прокурору области. – Действительно бесчинствуют бандиты? Много таких краж регистрируется?

– Не о том хотелось мне сказать, – перебил Кравцова архиепископ. – Речь я веду о другом. Беспокойство мое в следующем. Замечены были попытки злодейские проникнуть в подземелья храмовые, обнаруживались из года в год подкопы в монастыри, не охраняемые никем, в соборы. Наглядный пример сегодняшний. Рыщут воры в подземельях кремля, тревожат гробницы в склепах, разоряют захоронения древние, усыпальницы церковных людей. А ведь в подземельях Успенского собора покоятся останки всех владык епархии здешней, почивших в родной земле! Тревожат их прах греховодники! Сеют в сердцах верующих боль великую!

– Факты эти нетерпимы, – обвел прокуроров пристальным взглядом Кравцов. – Я с вами согласен, владыка. И со своей стороны обещаю, что мы примем все меры к тому, чтобы их пресечь. Обеспечим раскрытие этого преступления, я его возьму на контроль. Виновные понесут наказание, и суд организуем выездной сессией. На глазах народа будем судить злодеев.

– Премного благодарствую, Борис Васильевич, – склонил голову архиепископ.

– А скажите мне, пожалуйста, уважаемый владыка, – Кравцов подпер подбородок ладонью, – последние раскопки археологов в Успенском соборе были инициированы патриархом не с этой целью? Действительно имелись серьезные основания считать, что усыпальницы разорены, а одежды и ценности с останков захороненных епископов разворованы?

– Причины раскопок мне достоверно не ведомы, а наговаривать зря не желаю, – помрачнев, ответил архиепископ Иларион. – Скажу точно, последнее время Успенский храм превращен безбожниками в позорное место всяческих выставок и игрищ, затоптали, затерзали его туристы праздные. В конце же зимы тысяча девятьсот семьдесят третьего года под неусыпным присмотром местного КГБ древние усыпальницы архиереев вскрыли. Археологи или ученые из столицы то были, в епархию нашу не сообщалось. Полагаю, не ведал о том Его Святейшество, иначе не допустил бы он неслыханное кощунство и издевательства, которые учинены были над прахом несчастных. После того как с останков почивших напрочь содрали имевшие ценность предметы, те люди лишили их даже облачений, сложили в фанерные ящики и набили ими один из трех сохранившихся склепов. Чего искали власти? Чем интересовались посланные ими приспешники? Не могу даже догадываться. Ибо разум мой не способен справиться с таким надругательством, но душа ропщет!

Архиепископ Иларион смолк на минуту-другую, продолжил, горько досадуя:

– Могу предположить: не затеяно ли сие было ради останков двух грузинских царей, хранившихся в тех же подземельях? Их ведь удостоили более почетной участи. Оставили в прежних дубовых гробах, хотя тоже полностью раздели.

За столом нависла напряженная тяжелая тишина.

– А мне приходилось читать где-то, – вдруг подал голос все это время не проронивший ни слова Колосухин, – будто искали какую-то ценную историческую реликвию. Золотой крест или посох древнего архиерея времен Степана Разина? Вроде сомневались ученые, здесь ли захоронена та неординарная личность или все вымысел.

– За этим золотым крестом и охотились, видно, криминальные кладоискатели? – тут же подхватил Игорушкин, поощрив догадку заместителя взмахом руки. – Разин архиерея тогда с колокольни сбросил. А захоронили его у нас, в Успенском соборе.

– Злодеяние сие разбойники учинили над митрополитом Иосифом, – согласно кивнул архиепископ Иларион. – В книге священника Благонравова, изданной в вашем городе в тысяча девятьсот втором году, доподлинно писано, что возвели святителя на раскат и оттуда сбросили вниз по приказу сподручного Разина, разбойника Васьки Уса. В соборную ризницу положили золотой крест убиенного, украшенный жемчугом, яхонтами и восточным хрусталем. Ни золотого креста, ни посоха, которым святитель разгонял бунтовщиков, столичные раскопщики не нашли. Однако, разорив погребение епископа Иоанна, умершего в тысяча девятьсот двадцать втором году, они обнаружили осеняльный крест с длинной рукоятью, чеканный, обложенный серебряной басмой. Этот крест и был объявлен крестом убиенного Иосифа.

Архиепископ горько вздохнул и закончил:

– К сказанному мне добавить нечего. Злая шутка то была или злодейский умысел? Пусть потомки гадают.

– Но ведь вскрытием усыпальниц занимались и сами здешние архиереи? – снова скромно подал голос Колосухин. – На архиепископа Любарского даже в Синод доносы посылались чиновниками местными. Жаловались, что ломал тот надгробия архиерейских усыпальниц, разорял могилы. Он ведь и повредил тогда гробницы грузинских царей!

Кравцов и Игорушкин с любопытством уставились на заместителя.

– Может быть, это и послужило причиной вмешательства археологов? – смутившись, быстро закончил тот.

– Наш Антоныч-то, глянь! – Шаламов, бросивший дремать, лишь речи пошли о подземелье, толкнул ногой под столом Ковшова. – Подготовился к совещанию. Литературку краеведческую всю ночь ворошил, небось?

– Знать надо, – шикнул на него Ковшов. – Такой литературы не найти. К тому же за ночь только студенту можно к английскому подготовиться.

– Да-да!.. – восхищенно поцокал языком криминалист. – Открываются скрытые таланты! Грузите, Шура, апельсины!

– А вы, глубокоуважаемый Виктор Антонович, на досуге-то не с Иоанном Саввинским[13] беседы ведете? – улыбнулся лукаво архиепископ Иларион.

– Он у нас университет имени Михайлы Ломоносова закончил! – вступился за заместителя Игорушкин. – Это, я скажу, не нынешние институты.

– Кладезь науки, – милостиво согласился архиепископ. – Однако, глубокочтимый Виктор Антонович, наверное, имел в виду Платона?

Колосухин закивал.

– Незаурядной личностью слыл архиепископ Платон, в миру Петр Любарский, – продолжил Иларион, – много сил и здоровья потратил на улучшение состояния церквей и духовенства. Справедлив был, но суров. А освидетельствовал он гроб митрополита Сампсона для подтверждения его святости и нетленности, а не корысти ради. Сампсон митрополитом служил во времена императора всероссийского Петра Великого. Прославился и почести заслужил тем, что личной отвагой и мужеством прекратил бунт в городе в то время, как воевода Ржевский в курятнике прятался, где и был убит толпой бунтовщиков. Главным же памятником жизни Сампсона служит до сих пор величественный Успенский собор, который он воздвиг, несмотря на бедствия и лишения. И горел храм, и рушился свод его, и денег не хватало, однако ничто не остановило митрополита. Сам Петр Великий, когда посетил город за три года до кончины, молвил императрице на молебне: зри, мол, прекрасное здание сие, во всем государстве моем нет такого лепотного храма. Не щадил жизни пастырь Сампсон ради Отечества.