Сомнительные ценности - Джоанна Макдональд

И только позже, занимаясь скучной домашней работой, Катриона начала анализировать свои чувства. Почему она должна испытывать благодарность? Благодарность — принижающее, ограничивающее чувство. До сих пор в отношениях с другими мужчинами она никогда не испытывала ничего похожего. Смешно быть благодарной за то, что тебя хотят. Любовь не нуждается в том, чтобы говорить «спасибо». И тем не менее, она чувствовала себя внутренне благодарной Хэмишу за то, что он готов уделить ей несколько часов своего драгоценного времени. Должно быть, это еще один отрицательный аспект связи с женатым мужчиной — Благодарность в дополнение к Угрызениям совести. Большое Б в сочетании с большим У.

Когда он приехал, Катриона с несвойственной ей робостью подошла к двери — так угнетало ее сознание того, что она впускает мужчину, пришедшего сюда с одной-единственной четко определенной целью, причем мужчину, одни часы на руке которого стоили больше, чем все ее скромное достояние, не считая, разумеется, квартиры, но и та не принадлежала ей до полной выплаты ссуды. Она так нервничала и дрожала от страха, что у нее едва хватило сил, чтобы повернуть замок.

— Ты насквозь промок! — воскликнула Катриона.

Все ее страхи мгновенно улетучились, едва она увидела его, с потерянным и несчастным видом стоявшего на коврике около двери. Волосы Хэмиша и верхняя часть плаща потемнели от влаги.

— Там проливной дождь, — уныло улыбаясь, сообщил он, переступая порог. — А я не хотел оставлять машину поблизости на случай, если кто-нибудь ее узнает.

Катриона захлопнула за ним дверь.

— Еще бы, ее трудно не узнать, — согласилась она.

Черный ягуар последней модели, на котором ездил Хэмиш, носил запоминающийся номер ХМ-100. В этом автомобиле вряд ли можно было путешествовать инкогнито.

В ту же секунду, когда щелкнул замок, он схватил ее в объятия и поцеловал долгим, жадным, изучающим поцелуем, развеявшим малейшие сомнения, которые еще могли оставаться у Катрионы.

— Ты промочишь весь холл! — рассмеялась она, когда у нее появилась возможность вздохнуть.

Ее лицо и верх шелковой блузки уже стали влажными.

— Тогда пойдем и поскорее промочим спальню, — предложил Хэмиш, торопливо стаскивая плащ. — Целый день я старался не думать о тебе и вместо этого воображал твою белоснежную спальню со старомодной кроватью и вышитыми льняными простынями.

Спальня находилась как раз напротив холла.

— Что ж, насчет белого ты не ошибся, — усмехнулась Катриона, показывая ему дорогу. — Что касается льна, то позволь представить тебе мою подругу Полли Эстер. — Жестом фокусника она показала на синтетическое белое покрывало. — Работающим девушкам некогда гладить льняные простыни.

С довольной улыбкой осмотрев комнату, Хэмиш сдернул и небрежно швырнув на пол шелковый галстук с маркой «Пако Рабанне». Затем повернулся к ней и, ухватив за полы вышитого индейского жилета, который она надела поверх блузки и джинсов, привлек к себе.

— Какое племя трудилось, чтобы создать такой изумительный наряд? Ориноко?

Крутанувшись, Катриона выскользнула из объятий Хэмиша, оставив в его руках жилет.

— Так ты сможешь лучше разглядеть его. А я пока сварю какао.

— Не так быстро, вертушка Кэт!

Катрионе не удалось проскользнуть мимо него к двери. Издав радостное восклицание, Хэмиш сгреб ее в охапку, бесцеремонно повалил на постель и начал расстегивать пуговицы на блузке. Не прошло и двух минут, как девственно белая и ровная поверхность кровати начала походить на изъезженный горнолыжниками склон. Вскоре покрывало было отброшено в сторону вместе со сдержанностью, и вслед за ним на покрытый зеленым ковром пол полетели брюки, рубашки и индейский жилет. Но потом, когда они затихли, прильнув друг к другу в блаженной истоме, Катриона подобрала покрывало и набросила его на их разгоряченные тела.

— Бр-р-р, — поежилась она, вжимаясь в плечо Хэмиша. — Мне следовало включить отопление. Просто обычно мне не приходится раздеваться средь бела дня.

— Рад это слышать, — сказал он, обнимая ее. — У меня тоже нет такой привычки. Однако во всем есть хорошая сторона: мне нравится, как этот холод действует на твои соски.

Его ладонь легла на ее грудь, нащупывая отвердевший сосок. Вскоре за рукой последовали губы, и они опять были вместе, гладя, лаская и целуя друг друга и сливаясь воедино под белым колышущимся покрывалом.

— Господи, я так и не поблагодарила тебя за картину! — воскликнула Катриона, когда их дыхание опять выровнялась и она удобно устроилась, вжав бедра в полукружье его живота. Она встревоженно шевельнулась в кольце его рук. — Это была великолепная идея, но вряд ли я смогу оставить эту вещь у себя.

— Почему же нет? — с обидой и удивлением спросил Хэмиш. — Я считал, что она будет напоминать тебе о доме. Я уже предвкушал, что сегодня увижу ее на стене в твоей гостиной.

— Мне очень жаль. Она все еще завернута в бумагу, — призналась Катриона. — Она… слишком дорогая. Я не могу позволить тебе тратить деньги таким образом. Это ставит меня в дурацкое положение.

— Что ты имеешь в виду?

Испытывая неловкость и смущение, Катриона чуть-чуть отодвинулась от него.

— Ну, как будто меня покупают. А я не хочу ничего в награду за… ты понимаешь, за что. — Она сделала неопределенный жест в сторону постели и их обнаженных тел.

Лицо Хэмиша потемнело от гнева и он в свою очередь отпрянул от нее.

— Я не плачу за ЭТО! — резко произнес он. — Я купил картину, потому что увидел, как много она для тебя значит. Мне не хотелось, чтобы ею владел кто-нибудь другой, кто не будет дорожить ею так, как ты. Это всего лишь скромный подарок, напоминание о нашей первой встрече. Ты должна оставить ее у себя, иначе она просто пропадет, превратится в заурядное украшение стен, вроде репродукции Ван-Гога или картинки с летящими утками!

Катриона прикусила губу. Ей не хотелось обижать его, но, с другой стороны, она еще не до конца пришла к согласию сама с собой. Наступила напряженная тишина.

— Хорошо, я оставлю картину у себя — на память, как ты и предложил, — наконец сдалась она. — Большое спасибо.

И все-таки, как много значит в любви, если никогда не нужно говорить «спасибо», мрачно подумала Катриона.

— Не нужно благодарить меня, — как будто читая ее мысли, предостерег Хэмиш. — Просто повесь ее и иногда бросай на нее взгляд. — Он потянулся к ней и привлек к себе. Подождав, когда она устроится поудобнее, Хэмиш продолжал: — А теперь я могу наконец кое о чем спросить тебя.

Катриона дотронулась до волос на его руке, казавшихся совсем темными на фоне белой кожи.

— Мне казалось, что мы уже без слов сказали это друг другу, — мягко произнесла она.

— Я согласен, что с наиболее насущным вопросом повестки дня мы уже покончили, — серьезно, как будто он проводил деловое совещание, ответил Хэмиш, — но теперь пора перейти к пункту «Разное». Я хочу, чтобы в следующую пятницу ты вместе со мной поехала в Лондон. Мы проведем там вечер, остановимся в каком-нибудь роскошном отеле, сходим в театр, в ночной клуб, куда захочешь. Что ты на это скажешь?

Катриона была взволнована. Неискушенная девушка с острова, сидящая в ней, подпрыгнула от радости и захлопала в ладоши. Она всего лишь дважды была в Лондоне, один раз со школьной экскурсией, второй — на уик-энде с коллегами из того банка, где она раньше работала. Тогда она посмотрела с галерки «Отверженных», побывала в пиццерии на Пикадилли, в диско-клубе возле Лестер-сквера и провела ночь во второразрядном отеле где-то на окраине. И хотя у нее появлялся повод еще раз благодарить Хэмиша, перед идеей совместной поездки в Лондон невозможно было устоять.

— Да. О, да! — сказала Катриона. — Потрясающе! — Она еще сильнее прижалась к нему и закрыла глаза. — Тебе ведь еще не надо уходить, правда? — сонным голосом пробормотала она. — Пожалуйста, скажи, что тебе еще не нужно уходить.

— Пока еще нет, — прошептал Хэмиш, касаясь губами ее волос.

Он думал о том, что они пахнут, как осенние цветы, впитавшие в себя всю мощь летнего солнца. Она была нежной, теплой, спелой, но в то же время сохранившей какую-то нетронутость, как диковинный, еще висящий на дереве плод. Хэмишу хотелось быть тем, кто сорвет его, попробует, будет обладать им и наслаждаться его сладостным вкусом… Катриона была трофеем, призом, золотым яблоком, которого жаждет любой мужчина, но только ему, Хэмишу Мелвиллу, она будет принадлежать…

— Линда сказала, что это вы застукали нас в субботу вечером. — Лицо Брюса, протянувшего Катрионе стакан джина с тоником, выражало одновременно укор и досаду.

Ее рука дернулась, и блестящая жидкость потекла по пальцам девушки.

— Я… гм-м… Да. — Она поспешила поставить стакан на поднос, чтобы не закапать стол, и с виноватой улыбкой лизнула палец. — Прошу прощения. — Было не совсем ясно, просит ли она прощения за то, что проникла в их тайну, или за то, что расплескала джин.