Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

В хаосе всеобщего страха и безысходности только Фабий Максим сохранял спокойствие, будучи давно готовым к такому ходу событий. Первым делом он разыскал преторов и попросил их как можно скорее созвать сенат, что они и сделали с полной апатией к выполняемым обязанностям. Сенаторы собрались в Гостилиевой курии. В первое время отцы города вели себя так же, как толпа простолюдинов на форуме, не находя воли, чтобы обуздать свои чувства. Но Фабий, проявив терпение и такт, добился некоторого порядка и заставил присутствующих выслушать себя.

Он сравнил положение государства с войском, попавшим в окружение, когда паника и неразбериха означают полное его истребление, но разумному полководцу достаточно разобраться в обстановке, оценить возможности противника и удержать организованный строй воинов, чтобы целенаправленным натиском совершить прорыв вражеского кольца. «Не по нашей вине Отечество попало под удар, — говорил Квинт Фабий. — Всегда найдется множество тщеславных выскочек, готовых погубить государство, но вызволить его из беды способны только истинно первые люди. Теперь, когда посеянная политическая рознь дала кровавый урожай, настала пора сенату приняться за дело, и в первую очередь следует восстановить дисциплину в Городе».

На основе предложений Фабия сенаторы выработали несколько постановлений, которые должны были способствовать возобновлению нормального функционирования государства.

Для более точного определения границ бедствия и уяснения планов противника в Апулию направили гонцов. У всех ворот Города поставили караулы, чтобы население в страхе не разбежалось. Был установлен срок для оплакивания погибших в тридцать дней, после чего выражение скорби запрещалось, причем предаваться печали предписывалось только у себя дома. На площадях и улицах собираться группами не дозволялось. Сами сенаторы целыми днями ходили по городу, успокаивали и утешали людей.

28

Пунийцы в день каннского сражения настолько утомились колоть и резать, что отложили грабеж до утра и вернулись в лагерь. Там они предавались сладким грезам о грядущем богатстве и могуществе под вопли полуживого мяса, покрывавшего огромную равнину. С проблесками рассвета возбужденные африканцы вышли на тягостно вздыхающее и кое-где шевелящееся поле своей славы. Куда бы ни обратился пунийский взор, он неизменно упирался в груды трупов тех, кто день назад еще назывался римлянами. Карфагеняне потеряли восемь тысяч лучших солдат, но их тела терялись в море сраженных противников. Из нагромождения обрубков вдруг поднимался полутруп, в ком холод ночи всколыхнул жизнь и, забыв все, кроме боли, спотыкаясь о мертвых, пытался куда-то идти. Таких пунийцы поспешно приканчивали, поскольку те не годились для продажи в рабство. Другие еще имели силы, но не могли встать на подрубленные в сухожилиях ноги, и, моля закончить их мученья, протягивали шеи к остриям вражеских мечей, а некоторые царапали ногтями грунт и, уткнувшись в образовавшуюся ямку, старались задохнуться. До самого вечера пунийцы ползали по полю и в поте лица своего обирали трупы.

После этого Ганнибал велел ужесточить осаду обоих римских лагерей. Измученные ранами, жаждой и безнадежностью своего положения римляне вскоре сдались на условиях сохранения им жизни и в случае внесения выкупа — свободы. На этот раз Ганнибал был настроен весьма благодушно и проявил готовность отпустить не только италиков, но даже римлян, лишь цену последним назначил более высокую, таким образом разменяв свою ненависть на деньги.

Карфагеняне долго блаженствовали под Каннами, отдыхая от ратных трудов, восстанавливая силы и материальное благополучие. К ним стали приходить послы от италийских народов с изъявлениями покорности. Ганнибал неизменно слышал вокруг себя поздравления и восхваления. Только начальник конницы Магарбал упрекал его в медлительности и призывал немедленно двигаться на Рим. «Через пять дней ты можешь обедать на Капитолии!» — говорил он полководцу. Но Ганнибал считал войну практически законченной и в ответ гордо изрек: «Почему я должен столь дорожить нынешним успехом? Что помешает мне в любой другой момент устроить римлянам или кому-либо другому, кто посмеет сопротивляться, новые «Канны»? — пошутил Ганнибал. Затем уже серьезнее добавил: — Однако с Римом покончено навсегда. От этого добросовестного пахаря-крепыша осталась лишь голова, от которой я отсек туловище». Магарбал понял, что спорить бесполезно, но, уходя, сказал: «Побеждать, Ганнибал, ты умеешь, однако пользоваться победами еще не научился».

29

Узнав, что карфагеняне пока не собираются идти на Город, римляне несколько воспряли духом и увереннее стали готовиться к продолжению борьбы. К войску в Канузии был направлен претор Марк Клавдий Марцелл, до этого командовавший флотом в Остии. Клавдий Марцелл был опытным воином и полководцем, который обладал неукротимым духом, не знающим робости ни перед людьми, ни перед богами. Он отличился еще в первую войну с пунийцами, но особую славу заслужил, разбив галлов в неравном бою и посвятив доспехи поверженного им лично вражеского вождя Юпитеру Феретрию, совершив таким образом то, что за многие века, пока стоит Рим, удалось только Ромулу и Корнелию Коссу. Теренций же вернулся в Рим.

Варрону народ вместе с сенаторами устроил торжественную встречу, толпою выйдя к воротам. Все радовались, что у государства еще остался консул, благодаря чему положение казалось не совсем безнадежным. В понимании римлян, консул был не только должностным лицом, но и гражданином, ввиду особого религиозного статуса осуществляющим контакт общины с богами. Одним из первых подошел к Теренцию Фабий Максим. Он ободрил консула, высказав в более мягкой форме то, что в Канузии говорил Сципион, но в его устах такие слова звучали гораздо уместнее, чем произносимые юношей. Старец ни единым намеком не упрекнул Варрона в происшедшем. Всеобщие устремления были сейчас обращены только в будущее. Самого Фабия непостоянная толпа ныне превозносила до небес, уподобляя богам, восхищаясь его нечеловеческой прозорливостью и мудростью.

Как ни поддерживали Теренция, было ясно, что он деморализован случившейся трагедией и не годится для больших дел. Сенат поручил ему назначить диктатора. Диктатором стал Марк Юний, а начальником конницы — Тиберий Семпроний.

Марк Юний сразу объявил набор в войско. Призывали юношей даже моложе семнадцати лет. Поскольку граждан не хватало, пошли на чрезвычайные меры и выбрали для воинской службы восемь тысяч добровольцев из рабов, обещая им в случае успеха свободу и гражданство. Государство выкупило их у хозяев. Расходы при этом превысили сумму, требуемую Ганнибалом за каннских пленников, но римляне брезговали пленными, ставя их ниже рабов. Делегацию от тех, кто сдался карфагенянам, из десяти человек, прибывшую договариваться об условиях выкупа соотечественников, сенат отправил обратно, заявив, что римскому государству нет дела до пунийских рабов, несмотря на то, что многие сенаторы имели родственников среди пленных. Один из посланников решил остаться в Городе, считая себя свободным от клятвы вернуться, данной Ганнибалу, так как, едва выйдя из лагеря африканцев, он немедленно возвратился, якобы забыв какие-то вещи. Однако граждане, возмущенные недостойной римлянина хитростью, в оковах отослали его к пунийцам.

Ганнибал не очень расстроился, узнав, что Рим отказался выкупать соплеменников, запятнанных трусостью, и всех их продал в рабство во многие страны Средиземноморья.

Вместе с посольством пленных явились и карфагеняне с предложением мира побежденным, но их не допустили в Город и велели немедленно покинуть Лаций.

В результате всех усилий римлянам удалось собрать четыре новых легиона. Это вселяло некоторые надежды, но ситуация в Италии после «Канн» резко ухудшилась. Прежде Ганнибал, отвергаемый италийцами, скитался по чуждой ему стране, как разбойник с гигантской шайкой грабителей, теперь же на его сторону перешли многие местные народы, в том числе и такие крупные как самниты, луканцы, бруттийцы, а также греческие города Кротон, Локры и другие.

30

К такому положению привели три неполных года войны, которую разожгли карфагеняне, но открыто и прямо объявили римляне.

Карфаген был образован за несколько десятилетий до Рима переселенцами из финикийского города Тира, возглавляемыми политической партией, проигравшей борьбу за власть на родине. В то время Западное Средиземноморье населяли в основном разобщенные низкоорганизованные народы, что и определило быстрый расцвет Карфагена. Благодаря выгодному географическому положению и опыту своих граждан в морском деле финикийская колония легко достигла торговой гегемонии в регионе и стала посредником между богатым сырьевыми ресурсами Западом и высокоразвитым Востоком, не брезгуя при этом и пиратством. Единственными конкурентами карфагенян были сицилийские и италийские греки, с ними и воевали испокон веков пунийцы, как называли потомков финикийских эмигрантов римляне.