Над просторами северных морей - Павел Цупко

…В один из августовских дней в районе Вязьмы экипаж сделал три боевых вылета и так устал, что в бессилии свалился прямо под самолетом. Но потребовалось вылететь еще раз. И они полетели, нашли немецкую мотоколонну, разгромили ее. А потом на отходе в одиночку держали бой с четверкой «мессершмиттов». Как ни вертелся, как ни маневрировал Константин, гитлеровцы подожгли самолет и ранили бомбардира. Диговцев сбил самого назойливого «мессера», отогнал остальных, но прыгать из горящей машины отказался, остался с пилотом до конца, помогал ему советами сбить пламя и довести разбитый Пе-2 до ближайшего аэродрома. В ушах летчика и сейчас звучал резковатый голос адъютанта: «Тяни, Костя! Тяни! Осталось всего двадцать километров…»

Много смертей успел повидать на своем коротком веку летчик Усенко, и всякий раз ему казалось, что товарищи погибали только потому, что что-то было недоучтено, недоделано, что жертв можно было бы избежать. Так и в гибели экипажа Шакуры. На память пришли слова майора Жатькова, сказанные им в день знакомства: «Энск можно назвать аэродромом только при бойкой фантазии». Не в этом ли крылась главная причина потери Шакуры и Диговцева?

Действительно, аэродром находился в очень неудобном и малопригодном месте, не был оборудован. Высокий берег Кольского полуострова не имел навигационного ограждения. В плохую погоду он часто прикрывался туманами и низкими облаками. Экипаж, летящий над водой со стороны моря, не имел никакой возможности заметить опасность своевременно.

Но, с другой стороны, чтобы надежно прикрыть с воздуха корабли в советской операционной зоне, требовалось увеличить радиус действия истребителей. Тогда-то и нашли удобную площадку. И она свою роль сыграла! Конечно, Энск не был рассчитан на длительное базирование, но обстановка заставила пользоваться им часто, почти постоянно. Не будь войны и врагов, кто бы посадил сюда летчиков, посылал их в такую погоду? Диговцев и Шакура пали смертью героев при выполнении боевого задания. Из-за фашистов! Это они и только они виноваты в гибели летчиков!

В глухой тундре под ковшом Большой Медведицы Константин Усенко поклялся отомстить проклятым врагам…

…Позже выяснилось: пара Пе-3 Гаркушенко летала под кромкой низких облаков северо-западнее конвоя на расстоянии видимости кораблей эскорта. Шакура держался от ведущего сзади в трехстах метрах, когда прямо над ним из облаков вынырнул двухмоторный «Хейнкель-111 К». Увидев истребителей, немец рванулся в облака, но его уже обнаружил Диговцев и полоснул очередью из крупнокалиберного пулемета. Правый мотор гитлеровца задымил, разведчик сбавил скорость, но упорно тянул к облакам, хвостовой стрелок вел по Шакуре непрерывный огонь.

Обнаружение немцами QР-14 последнему грозило немалыми бедами. Разведчика следовало уничтожить. Это поняли Шакура с Диговцевым. Круто развернувшись, они устремились в новую атаку. Пушечная очередь «Петлякова» настигла фашиста, и тот, разматывая в воздухе широкий шлейф черного дыма, рухнул в воды Баренцева моря.

Был поврежден и самолет Шакуры, но летчики не прекратили выполнение задания. Уже на обратном маршруте они отстали от ведущего и пропали из поля его зрения. Тщетно экипаж Гаркушенко возвращался, кружил над морем: найти исчезнувших или их следы не удалось. Наступала темнота, и Гаркушенко вынужден был прекратить безрезультатные поиски.

В предполагаемый квадрат падения самолета выходили сторожевые корабли. Но и они вернулись ни с чем…

За ночь конвой QР-14 прошел район острова Колгуев. Опасность вражеского обнаружения и нападения на него не уменьшалась: барражировавшие «Петляковы» отогнали еще одного фашистского разведчика. Он летал на малой высоте, и потому теплилась надежда, что кораблей не увидел.

Погода продолжала оставаться сложной. Правда, высота нижней кромки облаков приподнялась до трехсот метров, а видимость увеличилась до четырех километров. С севера дул сильный ветер. Море пенилось, над ним удерживалась дымка. Усенко с Лопатиным в паре с ведомым Костюком ходили над морем, охраняя дымящийся в стороне QР-14. Воздушная обстановка была спокойной: гитлеровцы в районе не показывались, но настроение у Константина было мрачным. Он плохо спал — гибель друга острой болью отозвалась в сердце. С тихой яростью летчик вел наблюдение за воздухом, втайне надеясь на встречу с врагом и радуясь тому, что сегодня является ведущим и ему не придется, как недавно, оставлять в покое недобитого фашиста, чтобы прикрыть командира. Только бы встретиться!

Пе-3 летали под облаками, опускались почти до воды и вновь поднимались, обгоняя конвой, и возвращались обратно. Время шло, а противника все не было. Константин мрачнел, но самообладания не терял.

— Пришла смена! — показал Лопатин на появившуюся в квадрате пару «Петляковых» и вздохнул: адъютант сегодня тоже переживал, был неразговорчив. — Что ж! Надо уходить, Костя.

Но Усенко не развернул Пе-3 курсом на берег, а продолжал лететь на северо-запад, угрюмо пояснил:

— Посмотрим в последний раз. Может, хоть калоша какая попадется. Обидно возвращаться без ничего…

«Калошами» летчики прозвали вражеские подлодки. С воздуха, если пристально просматривать толщу воды, можно рассмотреть их в подводном положении. Летчикам 95-го удавалось даже атаковать их. Поэтому теперь все экипажи Пе-3 брали с собой по две противолодочные бомбы ПЛАБ.

Истребители обогнули передние корабли эскорта, пролетели положенное расстояние вперед, потом удлинили его. Тщетно! Как же не хотелось Константину подчиняться необходимости! Медленно, очень медленно заваливал он машину в разворот, рыская глазами вокруг. И вдруг Лопатин закричал:

— Есть! Есть, Костя! Она, лодка! Слева от курса бурун от перископа, видишь? «Калоша»! Точно!

Усенко встрепенулся, нетерпеливо водил глазами по волнам, искал в них тот проклятый перископ, которого в жизни никогда не видел и совершенно не представлял, как он выглядит.

— Да вон же! Вон! — подгонял Макар Давыдович, становясь рядом. — Ну-у, черная палочка торчит на волнах. Пена от нее… Скорее же! Заходи на боевой курс, будем бомбить!

Наконец через остекление пола Константин разглядел: из волн действительно торчал темный столбик величиной не крупнее спичечной головки. Узкий белый след от него был почти незаметен. Но под столбиком отчетливо виднелось продолговатое темное пятно — рубка подводной лодки! Пена вокруг рубки загустела; лодка всплывала. Пе-3 был над ней, и Усенко так круто развернулся, что Костюк проскочил вперед.

Константин, не спуская глаз с рубки подлодки, мысленно строил маршрут атаки. Он решил, как учили, сначала обстрелять ее из пушки, чтобы повредить корпус и не дать уйти под воду, а потом добить ПЛАБами.

Гитлеровские подводники, видимо, обнаружили самолеты, прекратили всплытие и начали срочное погружение. Летчик выходил на дистанцию огня, когда рубка врага исчезла в пучине. Расстроенный неудачей, Усенко полоснул из пушки по тому месту, где был перископ. Снаряды вспороли воду, на ней вспыхнули фонтанчики всплесков.

— Костя! Заходи еще. Нужно пробомбить!

Лопатин уже установил прицел и открыл бомболюки.

Новый заход. Бомбардир сбросил бомбы, из воды поднялись и медленно осели два высоких пенных столба. Но признаков попадания в подлодку не было видно.

— Промазал! Ушел, гад! — сокрушался адъютант, с сожалением оглядывая пустое море. — Надо предупредить конвой! — спохватился он, включил радиостанцию и передал кодовую цифру.

В последний раз «Петляковы» прошли над местом погружения врага, вдоль строя кораблей и повернули домой.

Летели, почти не переговариваясь, каждый переживал кажущуюся неудачу по-своему. Хотя оснований для огорчений и не было: подлодка не всплыла, летчики стреляли и бомбили, не видя цели.

Через час с четвертью впереди показался мыс Орлов — острая, похожая на копье полоска земли. До аэродрома оставались считанные минуты.

— Смотри! Опять «калоша»! Эх черт! Бомб нет!

Километрах в пяти от самолетов в волнах чернело сигарообразное тело подлодки. На ее ходовом мостике виднелись люди. От форштевня расходились усы, сзади белел пенный слой — лодка в надводном положении полным ходом входила в горло Белого моря.

— Ну-у, теперь не уйдешь! — проскрежетал зубами Усенко, направляя нос «Петлякова» на рубку корабля.

Подводная лодка вела себя странно. Она не погружалась и не уклонялась от приближающихся самолетов, люди на мостике не прятались.

Константин подводил нити перекрестия прицела на середину корабля, когда с его мостика взвились зеленые ракеты.

— Костя, стой! Не стреляй! — закричал Лопатин и схватил его за плечо. — Наша! Она дала: «Я — свой!»

Летчик почувствовал, как у него сразу ослабли колени: еще бы несколько секунд — и беды не миновать. Он рванул штурвал на себя, истребитель взмыл вверх.