Над просторами северных морей - Павел Цупко

Слушая эти рассказы, летчики восторгались героизмом и мужеством моряков и зимовщиков и требовали команды на вылет. Но летчиков ОМАГ привлекать на другие задания было категорически запрещено Ставкой ВГК. Ждали.

И дождались. В первых числах сентября на базе какими-то путями узнали, что авиация Северного флота и бомбардировочная дивизия АДД возобновили удары по вражеским аэродромам и военно-морским базам. За этим следовало ожидать возобновления движения конвоев. Догадка подтвердилась, когда эскадрильям 13-го и 95-го авиаполков приказали снова перебазироваться в Энск. Люди воспрянули духом. «Петляковы» перелетели и изготовились.

Ждать пришлось недолго. Командованию стало известно, что 7 сентября из Исландии вышел к нам конвой РQ-18.

Тем временем в Мурманском и Архангельском портах заканчивалась погрузка судов и начал формироваться обратный конвой QР-14. Над портами и рейдами закружились в барражах истребители прикрытия. Настал день, и группа транспортов в охранении кораблей выстроилась в походный ордер и направилась в Белое море. Пока конвой находился вблизи береговых аэродромов, его прикрывали одномоторные истребители. Потом подключились двухмоторные «Петляковы».

Полярная осень вступала в свои права: к середине сентября дни настолько укоротились, что светло было около шести часов. В плохую погоду это время сокращалось. По существу, Пе-3 взлетали утром, летали над конвоем весь день и садились вечером.

Погода держалась неустойчивой. Это заставляло командование ОМАГ придерживаться прежнего решения: на боевые задания выпускать наиболее подготовленные экипажи. Основная нагрузка по прикрытию судов опять легла на плечи руководящего состава. Сменяя друг друга, летчики 95-го авиаполка Жатьков, Кирьянов, Гаркушенко, Пузанов, Стрельцов, Рудаков обеспечивали проводку судов. Наравне с ними теперь летали Богомолов, Щербаков, Шакура, Устименко, Усенко и Костюк из 13-го Люди уставали, изматывались до предела, но не роптали и отдыха не просили: память о трагедии РQ-17 заставляла их выносить нечеловеческие перегрузки.

С 14 сентября эти перегрузки удвоились, так как командующий ОМАГ часть экипажей перенацелил на поиск подходившего к нашей операционной зоне конвоя РQ-18. И опять люди восприняли этот приказ как должное: в море на дальнюю разведку немедленно полетели пары Жатьков — Стрельцов, Щербаков — Устименко. Готовились вылететь Усенко с Новиковым и Пузанов с Рудаковым, но погода ухудшилась, и им пришлось остаться на земле.

Впрочем, отдыхать Константину не довелось: командир полка взял его с собой на дальнее прикрытие уходящего QР-14. Усенко обрадовался и помчался к «семерке».

Александров был у машины. Летчик с техником еще раз осмотрели все узлы самолета и присели перекурить.

— Что-то Гилим задерживается! — беспокоился Усенко, поглядывая в сторону землянки, куда полковой врач Ивченко зачем-то увел бомбардира.

Мимо «семерки», одетый по-летному, спешил к самолетной стоянке адъютант Диговцев. Константин сидел спиной к нему, не видел.

— Привет будущему гвардейцу! — на ходу крикнул тот.

Усенко живо обернулся, встал, ответил с радостью:

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Куда это руководящий состав так спешит? Проверочка?

— Не угадал! — остановился адъютант. Был он, чувствовалось, в приподнятом настроении, оживленный. — Лечу с Шакурой! Не все тебе да твоему дружку Устименко. И мы сами с усами! Комэск, правда, заартачился, не пускал. Еле уговорил. Эх, с этой штабной службой скоро разучишься отличать нос самолета от хвоста. Брошу! Возьмешь к себе?

— С превеликим! Если по-серьезному. Кто еще летит?

— Капитан Гаркушенко. Он — ведущим.

— Погода плохая, — предупредил летчик.

— А мне в диковинку, что ли? К тому же я твердо знаю: не боги горшки обжигают! Кстати, знаешь, что твоего бывшего комэска забрали из полка?

— Кого? Челышева? Разве он прилетел?

— Прилетел, только не сюда, а в Москву. Там и остался. Помнишь, как он нас лихо водил на Западном? Вот денечки были! Разве сравнишь с теперешними? А бои уже под Сталинградом идут. Ефим, наверное, туда рванет.

Диговцев ненароком затронул больное место Константина, и тот помрачнел. Но адъютант не заметил смены настроения друга, продолжал все тем же бодрым тоном:

— А командиром второй утвержден Жора Кузин. Во-о, брат, растут кадры! Давно ли он был, как ты, командиром звена? Теперь комэск! Старайся, казак, атаманом будешь! Да своих не забывай… Ну-у, Костя, будь здоров и не кашляй!

— Новость ошеломила летчика. Он, раздумывая над ней, смотрел вслед быстро удаляющемуся адъютанту и вдруг почувствовал необъяснимую грусть, словно видел Диговцева в последний раз. Константин отогнал это чувство, но испугался и закричал вдогонку другу:

— Счастливо, Гриша-а!

Тот услышал, обернулся, махнул рукой и зашагал дальше. Через несколько минут два «Петляковых» взмыли в серое небо и растаяли в туманной дымке.

Усенко все стоял и не сводил глаз с севера, куда умчались самолеты, когда перед ним появился посыльный.

— Товарищ лейтенант! Вас срочно к командиру эскадрильи.

Капитан Щербаков встретил летчика вопросом:

— Знаешь, что у тебя Гилим заболел! Открылась рана на бедре. С тобой просится Лопатин. Возьмешь?

— Макара Давыдыча? Да с радостью!

Полет выдался на редкость трудным. Погода все ухудшалась. Низкая облачность прижала самолеты к воде. Видимость сократилась до километра. Истребители с трудом отыскали конвой в океане, пробарражировали над ним положенное время и полетели домой. Посадку совершили в полутьме.

Захватив планшет, Константин направился на капе. Неподалеку в окружении толпы стоял Щербаков. Никто не бросился по обычаю к подошедшему Усенко. Все молчали, всматривались в густеющие сумерки, к чему-то прислушивались.

— Товарищ капитан! — громко начал доклад летчик. На него зашикали:

— Тише ты! Тише!

Почувствовав неладное, Константин дернул друга за руку.

— Что такое, Саша?

Устименко отвел глаза в сторону:

— Шакуры нет.

— Как нет? Он же с Гаркушенко улетел раньше нас.

— Гаркушенко вернулся один.

— Может, ушел на базу? — высказал слабую надежду летчик, сразу вспомнив о своем предчувствии, и ужаснулся.

Так и не дождались летчики заместителя командира эскадрильи лейтенанта Шакуры. Вместе с ним не вернулся с моря и старший лейтенант Диговцев. То была первая тяжелая потеря 13-го авиаполка на Севере.

Гибель боевых товарищей и командиров угнетающе подействовала на летчиков и техников полка. Все ходили замкнутые, мрачные, а Константин Усенко от горя не находил себе места. В поисках уединения он забрел в тундру и там, забившись между замшелых камней, предался горестным воспоминаниям. Перед ним неотступно, как живой, стоял образ начальника, друга Григория Диговцева.

Диговцев был всего на три года старше Константина, но эскадрильей руководил с 1940 года. Это он встречал прибывших из училища молодых летчиков, с ним они познали первые радости и огорчения, чувствовали его твердую руку и дружеское участие в трудную минуту. Диговцев взыскивал строго, но на него никто не обижался: начштаба эскадрильи обладал редким даром справедливости, любимчиков не водил и терпеть не мог подхалимов. В то же время он умел поддержать у подчиненных служебное рвение; в нем все видели не только начальника, но и боевого друга, умелого советчика и стойкого бойца.

Усенко вспомнил пережитую им душевную травму в марте 1941 года, когда во время учебной воздушной разведки он с Гилимом из-за плохой маскировки наших войск вскрыл их дислокацию на всем «белостокском выступе». Эти секретнейшие данные молодые летчики не рискнули записать в донесение для сбрасывания вымпелом, а бывший начальник штаба полка расценил это как невыполнение задания. Тогда только Диговцев оправдал действия экипажа и взял его под защиту. Летчиков не наказали.

Потом на долю авиаполка выпали тяжкие испытания: началась война, и полк подвергся внезапным вражеским ударам. Диговцев провожал экипаж Усенко в первый боевой вылет на разведку; позже, когда полк остался без самолетов и летчики зашагали по дорогам отступления, адъютант шел рядом, отказываясь сесть в автомашину для начальства.

…Вспомнился последний июльский день 1941-го, когда восемь Пе-2 во главе с капитаном Челышевым летали бомбить железнодорожный узел Ярцево. При возвращении домой на отставший экипаж Устименко напали два «мессершмитта», положение его стало катастрофическим. Тогда Константин самовольно вышел из строя и бросился на помощь другу, спас его. Но на земле Челышев обвинил Усенко в невыполнении приказа и угрожал трибуналом. Диговцев, тоже летавший на задание, смело взял на себя все последствия, заявив, что пилот выполнил его, адъютанта, приказ. Вмешался капитан Богомолов и прекратил «дело».