Большое драконье приключение - Наталия Ипатова

У пещеры Санди спрыгнул с дракона и стянул девицу на землю. Привалившись к теплому боку Сверчка, она для оценки обстановки открыла один глаз, оказавшийся изумрудно зеленым. Решив, что сию минуту ее не съедят, и успокоившись присутствием человека, она сказала:

— Дракон?! Настоящий?! Огнедышащий?!

— Сверкающий, Подобно Чаше Из Лунного Серебра, миледи, к вашим услугам, — Сверчок церемонно поклонился. — Я был бы счастлив поцеловать вашу прекрасную руку, сударыня, если бы вы мне ее доверили… и если бы у меня был подходящий для этого рот, но, надеюсь, вон тот невежа сделает это за меня.

— Что? — Санди изумленно обернулся и увидел, что «ведьма» смеется. Адаптация к дракону у нее оказалась мгновенной. Сверчок с явным намеком потерся носом о ее руку, и она сразу догадалась его почесать.

— О, леди, — вздохнул дракон. — Знал бы я, какое сокровище проживает так неподалеку… — дальнейшее потонуло в мурлыкании. Сверчок явно был неравнодушен к женщинам.

— Сожалею, что не удалось спасти вашу бабушку, — нерешительно вставил слово в эту идиллию Санди.

Девица фыркнула.

— Она мне такая же бабушка, как ты — дедушка! Всю жизнь она била меня и морила голодом! Поделом ей! Меня зовут Сэсс, — откидывая за спину вьющиеся мелким бесом длинные волосы, представилась она. — То есть Саския.

— Александр, — растеряно сказал Санди. Он заподозрил, что «ведьма» у них задержится…

7. О ЛЮБВИ И СВОБОДЕ

Небеса словно прохудились, как будто в этот день погода, разухабившись, решила выдать всю накопившуюся за лето мерзость.

Одной из характернейших черт погони является то, что для догоняющих нет ничего важнее поимки беглецов, в то время как у тех имеются собственные планы, коим создавшееся положение мешает осуществиться. К тому же те, кто преследует, заранее знают, что они сделают с беглецами, тогда как убегающие осознают опасность лишь в миг визуального контакта.

Итак — сцена в миг визуального контакта. Не разбирая дороги, по размокшему лугу неслись два всадника. Оба часто оглядывались назад, туда, где на расстоянии в полмили с пылом, который даже ливень не остудил, летела их погоня. Беглецы помалкивали, а преследователи непрестанно оглашали окрестности громовыми проклятиями, что свидетельствовало о их более чем серьезных намерениях.

Одним из беглецов была черноволосая девушка. С лицом, выражавшим отчаяние и решимость, она заставляла лошадь маячить между своим спутником и догонявшей толпой, пытаясь заслонить того от стрел. Такое поведение у второго беглеца — мужчины — возбуждало явное недовольство, но на сей счет у нее было собственное мнение.

— Тебя же убьют, дурень! — крикнула она ему.

— Авось подавятся, — отозвался он, встряхивая головой и разбрызгивая воду с мокрых волос. Голос его звучал бодро, и уловить в нем фальшь мог лишь тот, кто хорошо его знал. Девушка, по-видимому, знала его неплохо.

Две удачливые стрелы, пущенные опытной рукой, воткнулись в землю у самых ног их лошадей, послужив грозным аргументом в пользу правоты девушки. Ее спутник оглядел горизонт и упрямо сощурился. Спасения он не видел.

Но спасение уже спешило к ним, паря в воздухе на могучих чешуйчатых крыльях и почти сливаясь с мрачным небом. Спасение выдыхало дым из широких ноздрей и спускалось с небес по свободной плавной спирали. Оно увесисто приземлилось на луг, зажав беглецов меж собой и погоней. Те растерянно оглянулись.

— Черт возьми! — логично выразился мужчина, а девушка крикнула:

— Лично я предпочитаю дракона! — и ударила ногами без того уже измученную лошадь.

— Чего хочет женщина… — пробормотал ее спутник и флегматично добавил: — Дракон так дракон, — и последовал за ней.

Преследователи были не робкого десятка, они остановились лишь тогда, когда бронированная драконья туша весьма недвусмысленно двинулась в их направлении, и мутная завеса дождя зашипела, испаряясь от гигантского языка пламени, полыхнувшего из устрашающей пасти.

Вооруженные всадники, лишь две минуты назад пьяные от возможности близкой расправы, попятились. Дракон раскрыл рот и внятно объяснил, куда им теперь следует двинуться. Спутник черноволосой девушки, осознав, что присутствие дракона хоть и избавляет его от старых неприятностей, но отнюдь не гарантирует отсутствие новых, уверенным жестом обнажил меч. Обернувшийся к нему дракон вдруг отшатнулся, выгнулся над землей своей средней частью и зашипел:

— Иди отсюда! Проваливай! Из-за тебя у меня до сих пор шея болит!

— Брик!

С драконьей шеи на землю соскользнула небольшая гибкая фигурка. Недавний беглец при звуке знакомого голоса вздрогнул и пригляделся.

— Санди! Да мы ж тебя похоронили!

Меч с размаху был всажен в землю и там забыт, пока Брик от полноты чувств в медвежьем объятии крушил ребра приятеля.

— Ты теперь драконов разводишь?

— Нет, я беру их на перевоспитание.

Это точно был Санди. Загоревший и, кажется, даже чуть-чуть подросший, с тем же безмятежным светлым взглядом уверенного в себе человека, мокрый до последней нитки, но ничуть по этому поводу не комплексовавший.

— Ты изменился, Брик, — сказал он.

Улыбка на лице Брика стала медленно таять. Это верно. Лишь увидев совершенно прежнего Санди, он осознал, как изменился и повзрослел он сам. Витать в облаках — в переносном, а теперь и в буквальном смысле — это было для Санди, а Брик еще тверже встал обеими ногами на землю. И в предчувствии проблем он сказал, не отводя глаз и стыдясь неловкости в голосе:

— Мою жену ты, кажется, знаешь.

— С возвращением! — протянул за их спинами ехидный голосок.

Оба обернулись. Дигэ, уперев руки в бока, стояла перед драконом, как хозяйка перед набедокурившим котом.

— А-а, — сказала она голосом, не предвещавшим драконьему отродью ничего хорошего, — звероящер!

— Сверчок! — торопливо окликнул Санди своего домашнего любимца. — Будешь хамить леди — пну в нос.

— Не надо, — сказал Сверчок. — В нос — не надо.

И только теперь Санди обернулся к Дигэ, будто до этого собирался с духом.

— Брик очень много и хорошо говорил о вас… о тебе, — сказала она, глядя на него с некоторой растерянностью и изрядной долей любопытства. — Он очень переживал. Не могу высказать, как я рада, что моя свобода не стоила тебе жизни.

Она понимала, что ситуация создалась чудовищно неловкая для Брика, но за себя не могла и не хотела испытывать неловкость. Брика, которого полюбила, она встретила первым, и с ним ее связывало больше, чем с этим странным парнишкой. Странным — потому что способность к бескорыстному подвигу есть странность, которую она не могла понять, но все же видела, что он смотрит на нее дружелюбно и ничуть не претендует на какие-то заслуги в том, уже давнем деле. Союз ее и Брика, кажется, не стал для него ударом, а значит, какие бы чувства он к ней ни испытывал, их, по-видимому, нельзя было назвать любовью.