Дед (роман нашего времени) - Эдуард Лимонов

Немцов никогда за решёткой не был, поэтому он взахлёб пересказывал Деду свои новые знания. Причём таким поучающим, что ли, тоном, как будто Дед ничего этого не знал («Вот дурак-то, – подумал Дед»).

Говорил с восторгом о сокамерниках, его посадили с двумя кавказцами, и он ликующе был убеждён, что обратил их в протестную веру.

– Эти ребята думают только о том, как вас использовать, Борис, – не удержался Дед.

– Почему? – изумился Немцов.

– Вы для них – удача. Очень известный человек, они уже обдумывают, как вас использовать.

Я, правда, не думаю, что такого опытного парня, как вы, легко использовать.

– Да уж, непросто, – согласился Немцов.

– А вот ваш друг и тёзка Бревнов отлично вас приспособил для собственных нужд.

– Ну нет, я до сих пор убеждён, что выбор был правильный. Борису, впрочем, нужно было ещё немного времени, чтобы акклиматизироваться в РАО ЕЭС.

– Начал он борзо. На субботу-воскресенье летал в Соединённые Штаты на корпоративном самолёте за счёт государства.

– Это неправда, вот это точно неправда…

Было не холодно, несколько градусов мороза. В нескольких камерах были открыты форточки. В одной из них появилось девичье лицо.

– Мужчины, сигареткой не угостите?

– Не курю, – сообщил лицу Дед.

Немцов бросил барышне сигарету. Первый раз она упала в снег. Немцов подымать её не стал. Бросил вторую. Вторую девица поймала в лапки. Рассмотрела.

– Ух ты, «Парламент»! А вы, с бородкой, на Ленина похожи…

– Так это он и есть! – развеселился Немцов.

И они продолжили ходить туда-сюда в щели. Кирилл разговаривал о чём-то с кавказцами, сокамерниками Немцова. Все трое не хотели мешать первым лицам беседовать с глазу на глаз. Может быть, предполагали, что речь идёт о важных вещах. На самом деле – о неважных. О политике они не говорили.

Только один раз, перед тем как покинуть Немцова в прогулочном дворике, Дед упрекнул его в предательстве 31 октября.

– Вы поддержали раскол «Стратегии-31», осуществлённый Администрацией Президента с помощью Старухи Алексеевой. Вы не должны были этого делать…

– Ну мы же потом пришли на ваш митинг! – почти простодушно заявил Немцов. И даже остановился во дворике, якобы обиженный.

Дед подумал: «Сука ты, Борис. Вторгся в чужое политическое пространство, поддержал Алексееву, а через неё – власть. И ещё тут разыгрываешь голубя мира. Ельцин твой – ублюдок, и тебя он выбрал за твои неприятные качества».

– Я пойду, – сказал Дед. – Замёрз. Кровь не греет.

И он поднялся по ступеням и несколько раз очень сильно ударил в двери кулаком, вызывая конвойного, чтоб открыл дверь.

Не быстро, ему открыли. Кирилл, затоптав сигарету, присоединился к нему. И, громко стуча ногами, чтобы отлип от обуви снег, они ушли во внутренности маленькой тюрьмы.

– Накурился ты как, воняешь!

В камере они сняли верхнюю одежду, и от Кирилла вдруг потянуло неуютом, мужским общежитием. Казармой.

Дед вздохнул о своей девке. Девки вообще существа нежные. Потому о них и вздыхают в казармах и в тюрьмах.

Евреи – это египтяне!

Кирилл покинул спецприёмник 8 января.

Дед был даже рад, что Кирилл уходит. Ну не то чтобы рад, но Кирилл был свой, а когда путешествуешь в чужие земли, то, чтобы лучше разглядеть город, или страну, или племя, лучше быть одному. Тогда больше увидишь. А спецприёмник был и город, и страна, и племя, в котором путешествовал Дед. Ну и что, что Дед уже побывал здесь, всё равно страна осталась полузнакомой.

С Кириллом они пожали руки, прилегли на мгновение друг другу на грудь и хлопнули пару раз по спине друг друга.

– Скажи там пацанам, пусть ничего не присылают, зазря деньги не тратят, – сказал Дед. – Мне ничего не нужно, всего вдоволь. Мыла одного три куска. И еды не надо, тюремной хватает.

– Скажу, – заверил Кирилл и ушёл вечером около 18 часов, хотя их задержали-то раньше, в 17 часов. Государство украло у Кирилла ещё час свободы.

10 января ушел на свободу Владимир Тор. На кухне остались десятки начавшихуже подванивать пакетов с нарезанной колбасой. Поскольку он с 6-го держал не сухую, но мокрую голодовку, пакеты сдал на кухню. Kitchen boys догадались, впрочем, освободить колбасу из плена пластиковой упаковки, и она, быстро подсохнув, годилась в пищу. Стояла в сковороде на цинковом прилавке раздаточной. Кто хотел, тот брал, но не все брали, русский арестант придирчив.

Тор попрощался с Дедом за руку, сверкнув (или блеснув) чёрными глазами, пошёл в камеру собираться. Будет уже близко к полуночи, когда его выпустят, потому что взяли его ближе к полуночи в районе Манежной площади 31 декабря.

«Тор, хм, бог войны у древних германцев. Детство какое-то, ей-богу. Он же русский националист, а не германский, отчего же “Тор”? Пристало бы русскому националисту что-нибудь вроде Перуна. “Владимир Перун” звучит, впрочем, ещё инфантильнее. Ну, может, он псевдоним в детстве избрал, – простил Тора Дед. – “Перун” звучит близко к “пернатый”». «Двум пернатым в одной берлоге не ужиться!» – вспомнил Дед остроту покойного генерала Лебедя…

Вот кто был народная фигура… Убили ли Лебедя? Якобы вертолёт задел за линию высоковольтных передач и рухнул… Вот генерала Рохлина убили точно. Смерти трёх генералов… Это что же, все три случайности? Все, что называется, были непутёвые, все могли возглавить армейский мятеж; смерти эти подозрительны. Рохлин, Лебедь и третий, как его? Ты же у него, Дед, был в Ростове-на-Дону, в кабинете, перед самым твоим большим арестом в марте 2001-го. Как его? Трошев! Вот, Трошев! Крушение самолёта в Перми…

10-го ушёл на свободу и Костя Косякин. Ушёл в таком состоянии, что Дед подумал, разглядывая Костю в последний раз в столовой, тот с трудом поднялся, чтобы попрощаться, что Дед подумал: «Костя не жилец». Ссохшийся и зелёный, Костя собирался прямо из спецприёмника ехать в знакомую ему больницу.

– Сука судья, закрыл вас больного. Не имел, вообще-то, никакого права, – сказал Дед. – Зная, что вы больны.

– Да он не знал, судья-то, – виновато сообщил Костя. – Я не сказал.

Дед покачал головой. В этом одном поступке как на ладони весь Костя. Стеснительный старый мужик, пришедший в «Левый фронт», где он оказался среди мальчишек-комсомольцев. Старше всех, из КПРФ. Промолчал, что болен, промолчал, что онкологический больной, что где-то в 2006-м перенёс, как тогда казалось успешную, операцию по удалению раковых клеток в желудке… В 2009-м, когда они познакомились, Костя Косякин был крепким таким мужиком, коротко остриженная седая щетина головы, крепкие руки бывшего боксёра. «Левый фронт» отправил Костю своим представителем в «Стратегию-31». Костя прижился, связал свою судьбу со «Стратегией» и с Дедом. Вместе они пережили Старуху, раскол. Либералы прислали своих представителей в оргкомитет, девчонку Настю Рыбаченко и рыжего Севу Чернозуба, но долго инфантильные либералы не удержались, их унесло боковым течением. А Костя пришёл, и как краб являлся на все 31-е числа и, в ту же пору, крабом разбрасывал милиционеров и когда они были милиционерами, и после того, как их переименовали в полицейских.

Дед узнал о том, что Косякин борется с раком, не от него самого, но от левофронтовских комсомольцев. Бесшабашные, в ответ на вопрос: «А с Костей серьёзно?» левофронтовцы брякнули: «Костя? Так он же от рака умирает!». И заговорили о своём.

Дед подумал тогда об их бесчувственности некоторое время, но пришёл к выводу, что такими они и должны быть, хлопцы-комсомольцы. Бесчувственными. Считая себя наследниками комиссаров гражданской войны, ребятки эти должны были презирать всякие сопли и слюни, и сочувствие должно бы рассматриваться как слабость.

Дед тоже не был сентиментален, однако со старым Костей было другое дело. За несколько лет участия в «Стратегии» Дед проникся уважением к нему. «Честь в верности» – вполне относилось к Косте. Незлобивый, но твёрдый, Косякин был как старый, мощный, обросший мхом гигантский валун, который никаким современным способом не своротишь. В десятках случаев он занимал бескомпромиссные позиции, а раза два проявил себя бес-компромисснее Деда.

Угольщик, а позже чиновник в министерстве угольной промышленности, Костя по происхождению и биографии…

– Чёрт! – вспомнил Дед, – он же не рассчитывал дожить до прошедшего лета, точно, весной ты подвозил его, Дед, на твоей «Волге» от здания мэрии, где вы подавали уведомление на проведение следующего митинга на Триумфальной, до ближайшего метро, так вот весной он же тебе сказал, что плохо, дерьмово себя чувствует, в ответ на твой вопрос: «Вы чего так исхудали, Костя?». Он же ответил тебе тогда: «Дау меня большие проблемы с желудком. Несколько лет назад делали операцию. После чувствовал себя хорошо. Теперь вот рецидив».

После, когда выходил из «Волги», сказал грустно: «Дай Бог до лета дожить!» Дед и его парни дружно возразили: «Не позволяем, Костя, вы нам нужны, живите долго!» Костя грустно улыбнулся. До лета дожил и не позволял себе больше ни одного упоминания о своей болезни. Вот и до нового 2011-го дожил.