Божья коровка-2 - Анатолий Федорович Дроздов

– Только оправдание, – сказал в ответ защитник. – Причем, по реабилитирующей статье. За отсутствием состава преступления.

– Вы многого хотите, – хмыкнул прокурор.

– Я? Хочу? – Коган улыбнулся. – Это в ваших интересах, Станислав Адамович и Николай Сергеевич. Если вы забыли, я напомню: на суд приехала корреспондент «Известий». Представляете статью в газете? В Минске осудили невиновного по сфабрикованному делу! И кого? Героя-пограничника, защищавшего Отчизну на острове Даманском и проливавшего там кровь. Реакцию вы представляете? Комиссия приедет из Москвы и станет головы рубить. Вам своих не жалко?

– Статью не напечатают, – возразил Савчук.

– Вы так считаете? – хмыкнул Коган. – Ход ваших мыслей понимаю. Из Минского горкома позвонят в «Известия» и чего-то скажут… Зря надеетесь. Я еще не все сказал. Скажите, вас не удивило, что освещать процесс прислали юную девчонку? Скажу вам больше, студентку-практикантку?

– И что? – спросил Петренко.

– А то, что так бывает лишь тогда, когда за ней стоят большие люди. В нашем случае – отец девчонки, Нил Семенович Ковалев. Он зам заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Там дело на контроле.

– Это правда? – глаза у Савчука полезли ко лбу.

– Я уточнял, и люди подтвердили. Не верите – спросите у девчонки.

Внутри у Савчука заледенело. Похоже, что не только у него.

– Пи…дец! – вздохнул Петренко. – Блядь, вот же не свезло! Башку нам точно оторвут, – он посмотрел на адвоката: – Матвей Моисеевич, подскажите, что делать?

– Предлагаю поступить красиво, – ответил Коган. – После перерыва суд приступит к прениям сторон. Вы, Николай Сергеевич, объявляете, что отказываетесь от обвинения. После выступаю я. Подсудимый в своем последнем слове говорит, что невиновен. Суд удаляется на совещание. Понимаю, Станислав Адамович, – он посмотрел на Савчука, – что приговор у вас уже написан.[9] Его придется выбросить в корзину. Чтобы сэкономить время, огласите лишь резолютивную часть, мотивировочную составите потом. Вам хватит тридцати минут, – он бросил взгляд на часы. – Как раз успеете к возобновлению заседания.

– Хорошо, – кивнул Петренко. – Но вы взамен поговорите с журналисткой, чтобы нас в статье не сильно разносила.

– Поговорю, – пообещал защитник. – Чтобы даже похвалила. Милиция слепила дело в отношении Героя, но суд с прокуратурой разобрались и прекратили беззаконие.

– Спасибо! – Петренко протянул руку адвокату. Тот ее пожал. – Я ваш должник.

– Я – тоже! – подскочил Савчук. Схватив обеими руками ладонь защитника, потряс ее.

– Не буду вам мешать, товарищи!

Коган встал и, прихрамывая, удалился.

– Пиши, мой друг! – сказал Петренко. – Теперь только от тебя зависит, быть нам с тобой юристами и дальше или переквалифицироваться в дворники. Ты понял, Станислав?

– Не сомневайся! – закивал Савчук. – Все сделаю, – он вздохнул. – Как ни суди, но Коган спас нас от гнева по партийной линии. Ведь Григорович против Ковалева как лейтенант против генерала.

– Обстоятельство непреодолимой силы, – подтвердил Петренко. – Ковалев по должности вхож в Политбюро. Горком утрется, как узнает. Где он, а где ЦК КПСС?

Коган же тем временем, шагая коридором, довольно улыбался. Все получилось лучше, чем надеялся. Согласившись защищать Коровку, он рассчитывал на вариант, предложенный Петренко. Дело возвращают на доследование, где потихоньку прекращают. Клиента освобождают от ареста в судебном заседании. Но обстоятельства сложились по-другому. «Известия» откликнулись на телеграмму и отправили собкора, им оказалась дочка Ковалева. Узнав об этом, Коган воспарил душой. Добиться оправдательного приговора для клиента при противодействии горкома партии дорогого стоит. Коллеги позавидуют. Что в результате? Мальчишка сдержит свое слово насчет ходатайства, и адвокату сделают титановый протез – он наконец-то перестанет ковылять на деревянном. Это раз. Второе. Девчонка непременно упомянет его в статье, а это всесоюзная известность и приток денежных клиентов. Хорошо б с Кавказа. Там много предприимчивых людей, организовавших производство вопреки советскому закону.[10] За это их пытаются упечь в тюрьму. Клиенты не скупые, благодарные, защитника, который вытащит их из-под статьи, готовы на руках носить. Добавим должников – судью и прокурора. Ведь сами обещались, и наступит время – Коган об этом им напомнит. Закон суров, но он предоставляет судье и прокурору широкие права. Подследственного можно посадить в СИЗО, а можно дать подписку о невыезде. Решает это прокурор. Ему всего лишь подписать бумажку, а человеку, в отношении которого ведется дело, большое облегчение. Во-первых, будет дома до процесса, во-вторых, суд к тем, кто не пребывал под стражей, довольно снисходителен. Не стали арестовывать – значит, не опасен обществу. Судья же волен определить клиенту наказание по низшему пределу, а порой и меньше. Он руководствуется внутренним убеждением…

Кто-то из его коллег, конечно, скажет, что Моисеевичу снова повезло. Они не понимают, что везет лишь тем, кто не жалеет сил и много трудится. Непросто было отыскать дружинников, участвовавших в задержании студентов, и девчонку, но Коган справился. Уговорил их стать свидетелями на процессе, рассказал о подсудимом. Узнав, что он Герой Советского Союза (Коган показал дружинникам награды парня), мужчины возмутились и на суде сказали то, что нужно. И Петрик молодец. Сначала не хотела быть свидетелем – инспектор запугал, но все же согласилась. Сказала то, что нужно. Судья мгновенно понял – дело пахнет керосином, и пригласил защитника на разговор. На это Коган и рассчитывал, и не ошибся. Пусть эти встречи запрещает УПК, чай, не в Америке живем,[11] но, если подгорает, о законе забывают. Пригласили. А Коган им плеснул бензинчику в костер, сказав о Ковалеве. Пускай теперь штаны стирают…

Коган хохотнул и вошел в зал заседания, где застал умилительную сцену. Подзащитный и его конвой сидели за одним столом и поглощали бутерброды, доставленные Валентиной Алексеевной. Ее об этом Коган попросил. Подзащитный – в центре, сержанты – по бокам, все трое уминали бутерброды с колбасой и сыром, запивая газировкой из бутылок. В зале – больше никого – его очистили от зрителей, поэтому никто не удивится такому нарушению инструкции. Коган сел за столик адвоката и развернул пакет из оберточной бумаги, оставленный все той же Алексеевной. Надо подкрепиться…

[1] В СССР того времени яростно обличали «реакционную и агрессивную политику сионистского государства Израиль», соответственно поощряя предрассудок, что все евреи – сионисты.

[2] ЦУ – ценное указание.

[3] В то время подсудимых еще не засовывали в стальные клетки, они сидели на скамье под надзором конвоя.

[4] Во времена СССР обвинительное заключение оглашал судья,