Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

Я покосился на Коршуна:

– Есть же у Иваныча сокровенные места?

– Ну, это зависит от настроения…

– Какое, к черту, настроение, когда человек пьет неделю?

– Это точно, – согласился Коршун. Не любил он шефа, и такие разговоры ему тоже не нравились. Он никому не доверял. – В таком настроении шеф сам, считай, не ходит, его бабы таскают. Они как мухи на липучку на него налетают, чуть не в драку. Ну, какая баба пересилит, туда его и тащат.

– На лежбище какое-нибудь?

– Да нет, скорее опять в кабак. Не любит он лежбищ. Да и бабам с ним на лежбище не интересно. Он таких баб находит, которым только бы покрасоваться перед людьми, выделиться каким-то особенным способом. А сам поблюет, поблюет и опять радуется. Как Ванька-встанька, – подумав, определил Коршун. – А бабам что? Им бы повеселиться.

В ночном клубе на Горького Коршун наладился было за мной, но в ярко освещенном холле висела заметная табличка – «Не курить, не плевать». «Это для таких, как ты, написано», – заметил я. Клуб был под кич, табличка соответствовала антуражу, но Коршун обиделся.

Кивнув качкам на входе, я свернул в плохо освещенный (специально, конечно) коридорчик, прошел метров пять и оказался в небольшом уютном кабинете. Костя Воронов, ушастый кабан, владелец ночного клуба, сидел в удобном кресле. Перед ним светился экран телевизора. Костя укоризненно покачал раскормленной мордой, но в маленьких глазках зажглось дружеское понимание:

– Оттянуться решил?

Я кивнул.

Не хотелось ничего объяснять.

С Костей мы расстались почти год назад.

Мою долю он выдавал мне частями, наверное, это длилось бы долго, но неожиданно появился у Кости партнер – дальний родственник, сваливший откуда-то с южных гнездовий, где стало от души припекать. Как ни странно, этот родственник сумел направить скучное воображение бывшего таксиста несколько в сторону – не на сеть мелких продуктовых магазинчиков, а на ночные увеселительные заведения; теперь они процветали. Впрочем, заглядывать в залы заведения мне не хотелось. Меня просто воротило от пронзительных музыкальных всхлипов, доносящихся даже до кабинета.

– Вина у тебя соответствуют? – хмуро спросил я.

– Ценам? – удивился бывший таксист.

– Названиям.

– Обижаешь!

– Тебя обидишь… Вообще не пойму, чего ты сидишь тут?

– А что такое? – насторожился Воронов.

– За углом кино для дураков показывают. Бесплатно. А ты сидишь.

– Ну, вижу, вижу, устал, теперь точно вижу, – нисколько не обиделся Костя. – Поставить тебе столик в маленьком зале? Я Люську специально прикреплю только к тебе. У нее диплом есть.

– От извращенцев?

На этот раз Костя насупился:

– Не хочешь отдыхать, чего явился?

– Иваныча ищу. Младшего. Знаешь такого?

– Да кто не знает твоего поганого Иваныча! – еще больше насупился бывший таксист. – Только я теперь категорически распорядился не пускать твоего Иваныча в клуб. Он прошлый раз дорогую посуду побил, губной помадой расписался на зеркале в туалете. Да и записано в книгах на него… Он, кстати, при расчетах всегда на тебя ссылается…

– Оплатим, не волнуйся, – кивнул я. – Он мне самому поперек горла. Остаться действительно не могу, но если он ненароком появится, Костя, прошу как друга, не поленись, звякни на мой мобильник. И ребятам своим подскажи. Они у тебя звери, искалечат человека не по делу.

Воронов кивнул.

Я попросил кофе и мы немного поговорили.

В отличие от младшего, очень интересовал Костю Иваныч-старший, но тут я был сдержан. Иваныч-старший оказался человеком предельно деловым, предельно ответственным. Жадность в нем тоже была, но уравновешивалась ответственностью. От Иваныча-старшего я получал все обещанное и, в свою очередь, с пониманием относился к его проблемам. Прибыли само собой, как без прибылей? – это понятно, но Иваныча-старшего сильно доставал сынок. А в последние месяцы только я служил для младшего каким-то тормозом. Случалось, что попросту давал ему по морде. После этого он затихал на месяц-другой, потом снова срывался. Подходил какой-то роковой срок и он срывался.

Надоел он мне смертельно.

Висел за спиной, как гнилой хвост.

Пьяный прятался, сутками не показывался на глаза, зато трезвый не отходил в сторону ни на шаг. Его тоскующее недреманное око заглядывало в каждую бумажку. Только теперь я начал понимать тайное раздражение Кости Воронова, которое он испытывал, когда я ходил в его партнерах. У меня тоже всякое случалось, понятно, расхлебывать приходилось Косте. Зато «Стройинвестсервис», истинный предмет моей гордости (как когда-то Воронов – «Брассьюри») создал я сам. Сам написал устав предприятия, сам нарисовал печать и зарегистрировал в милиции, сам подписывал каждый договор, сам нашел классных трудяг-прорабов с нормальными головами, непьющих, не поглядывающих на сторону. Только этим прорабам я доверял набирать временные строительные бригады, хотя при удобном случае внимательно присматривался и к ним. Утро в главном офисе «Стройинвестсервиса» начиналось с обязательной планерки: что успели сделать за прошлый день, а что из запланированного осталось не завершенным? Соответственно, выяснялись причины. Ну там, электроды не подвезли, соседи каток сперли, дождь обрушился, помешал укладывать асфальт. Затем – материалы, что понадобится сегодня? Арматура, трубы, дерево? Затем – оплатить счета, получить разрешение копать на определенном участке, закрыть вместе с ГАИ какой-то участок дороги, подключить или наоборот отключить электричество. Ну, само собой, наличка для прорабов – что-то купить, кому-то дать взятку.

И все такое прочее.

Дня не проходило без проблем.

То техника придет не вовремя, то сломается кран прямо с зависшим в воздухе грузом, то понадобится срочно складировать привезенные трубы, чтобы их не разворовали. А то неожиданный ливень затопит канаву, срочно нужна помпа. Понятно, наезжали иногда без предупреждения представители городской администрации: вот, дескать, люди жалуются, что ограду зацепили у детской площадки…

Ни дня без проблем, зато голова занята.

За деньги, которые нам шли, имело смысл волноваться.

Технику мы арендовали через Иваныча-старшего, по самым льготным ценам, через Иваныча шли и заказы. При этом, самые оплачиваемые, самые выгодные заказы, чаще всего те, что связаны с подземными работами – канализация, теплотрассы. Попробуй, отследи каждый метр, если трубы укладываются под землей тысячами метров. Черная касса в сейфе «Стройинвестсервиса» скоро достигла у нас пол-лимона.

Опять же, не в рублях.

Это были уже нормальные, это были серьезные деньги и ключ от сейфа хранился у меня (на этом настоял Иваныч-старший); свою часть младший получал из моих рук. Как контролер, Иваныч-младший вполне, в общем, выполнял возложенные на него отцом обязанности, но меня его присутствие скоро начало доставать. Я действительно понял, наконец, истинную природу чувств, мучивших когда-то Костю Воронова. Вот он, значит, горбатился, пробивал, развивал свое несчастное «Брассьюри», а какой-то бандос сидит в кирпичной башенке да покуривает, как хозяин!

Иванычу-старшему я ни в чем не перечил.

Какой смысл перечить? Ведь он был бугром, в тени которого мы укрывались. И следовало признать, был бойцом, на которого можно положиться. Немало ходило слухов про интриги и подкопы, которые велись под Иваныча-старшего, но на своем месте в городской администрации он сидел уже второй срок и, кажется, твердо настроился на третий.

Перевыборы, кстати, назначены были на лето.

Когда Коршун развернулся перед ночным клубом «Синильга», я сказал:

– Во-первых, не вздумай уснуть. – Я знал о феноменальном умении Коршуна впадать в спячку при первом удобном случае. – Во-вторых, кати сейчас вниз по Красному и внимательно присматривайся ко всем кабакам, расспрашивай знакомых человечков. Наткнешься на шефа, сразу выходи на меня. Я буду здесь. В «Синильге». Есть вопросы?

– Нет вопросов, – ответил Коршун. Но не выдержал: – Ты бы его подшил.

– Я тебя подошью.

Надраться бы…

Найду младшего, решил я, отдам санитарам, тогда надерусь.

Думая так, я самому себе не хотел признаться в том, что остаюсь в «Синильге» по самой банальной причине: не хочу нарваться на Нюрку. Она обязательно осваивает сейчас ночные точки. Ну, скажем так, показывает их одному заезжему гостю. Дошли до меня такие слухи. Продолжая объезд, я непременно рано или поздно нарвался бы на Нюрку.

А я этого не хотел.

Я не видел Нюрку почти три недели, но все равно не хотел нарваться на нее в каком-нибудь задымленном баре в обнимку с умным фуфлом, выкуривающим трубку, и обязательно похожим на веник из-за усов или бороды. Она таких любила, называла друзьями, а все, что они умели – писать нелепые картинки или такие же нелепые стишки, да пить на ее счет. При этом про Нюркины картинки они, как правило, хранили молчок. Наверное, понимали, что она и в этом их обскакала.