Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

– Ты один?

– Один, – приглушенно ответил Костя.

– Чего пришел?

– Да по делу, впусти меня. Андрюха, правда, впусти, а то я ничего не пойму.

Я открыл дверь и он с порога спросил:

– Водка у тебя есть?

– Зачем тебе?

– Ну, Андрюха… – мое хамство, как ни странно, успокоило Костю Воронова. Он почему-то почувствовал себя почти в безопасности. – Вот я совсем ничего не понимаю… Вот сегодня явился Долган, я думал, он сразу драться начнет, а его выкинули из «Брассьюри»… Сечешь?… Вошли два пацана и без всяких объяснений выкинули Долгана из «Брассьюри»… Власть, что ли, у вас сменилась?… Говорят, что пацаны весь день ходят за Долганом. Куда он войдет, оттуда его выкидывают… Я так боюсь, что даже говорить трудно…

– Били Долгана? – заинтересовался я.

– Да вроде нет… Ну, попинали, конечно, сунули мордой в снег… Понимаешь, Долган как-то не так держался, не как всегда… Ну, ты ведь знаешь, Долган обычно как цепная собака… – Костя жадно выпил полстакана водки (все в этот день жадно пили мою водку), – а тут был тихий, как птичка… Я не слышал, что ему пацаны говорили, но держался Долган странно… Я правда боюсь, – признался Костя. – А вдруг он подожжет мое заведение?… Я всю жизнь горбился, вот этими руками достиг чего-то, а теперь?… – бывший таксист безнадежно махнул рукой. – Ты хоть скажи, что происходит?…

– Не скажу.

Костя испугался:

– Почему, Андрюха?

– Я теперь отошел от дел.

– А с кем я теперь должен работать?

– А мне все равно, – демонстративно зевнул я, понимая, что пришел Воронов вовсе не просто так. Наверное, Филин сдержал свое слово. Я с уважением подумал о Филине, все же раньше я его недооценивал. А теперь Филин запросто выпер плешивого из команды прямо на улицу и это, пожалуй, будет покруче, чем если бы он просто пристрелил Долгана. – Мне теперь вообще все по барабану, – заявил я Воронову. – У Филина сейчас, наверное, небольшая просадка, вот он и наказывает Долгана, а ты, наверное, оказался не на том месте… Всосал?… Тебя теперь все доить будут.

– Как так?

– Не знаю. Иди к Филину.

– Андрюха, я боюсь Филина. Как я к нему пойду?

– Что за черт? – удивился я. – Почему ты всех боишься?

– А я знаю? – затравленно спросил Воронов. Было видно, что он по настоящему боится. – Помнишь, ты как-то говорил, Андрюха, что ищешь надежное дело, в которое можно вложить бабки?

– А тебе что?

– Ну, так вкладывай в «Брассьюри».

– Это к тебе, что ли, идти? В подручные?

– Да нет, – затравленно оглянулся он. – Совсем на равных паях… Пятьдесят на пятьдесят, никак не иначе… Грузишь пятнадцать тонн зеленых и мы на равных… Все на равных… Собственную конторку оборудуешь наверху, а?… Ну, там, в башенке – прямо напротив моей… Отдельную печать для тебя закажем, – было видно, что печати Воронов придает прямо-таки мистическое значение. – Сечешь, у тебя собственная печать будет?… Ну, а дел… Сам понимаешь… Где отмажешь от пацанов, где товар ходовой завернешь по дешевке… У тебя же связи!.. Если нас не будут драть как липку, если мы отмахнемся, мы скоро вырастем… – это он вспомнил мои слова. – Ты же у нас при Филине!..

– Уже нет.

– Но ты же всех знаешь!.. – взмолился бывший таксист. – И тебя все знают!.. Не будут они доить своего корефана… А увидят, как ты хорошо живешь, может, сами побегут искать хорошее дело…

– Ладно, – как бы заколебался я. – Налей еще водочки. Я присмотрюсь. Мне подумать надо. Ты преувеличиваешь, по-моему.

Но Воронов не преувеличивал.

Через несколько дней мы обговорили все необходимые детали и оформили у нотариуса типовой договор на недвижимость. Пятнадцать тысяч зелеными (из Шуркиного бумажника и из моих накоплений) перешли в общую кассу и я, наконец, совершенно официально завладел одной из башенок «Брассьюри». Буквально через неделю завезли мебель, письменный стол поставили прямо под окном, как мне и хотелось. К сожалению, ударили морозы и кроме густых лиловато-синих разводов, покрывших стекла, я ничего не видел.

Но зато какие разводы!

Я чувствовал себя заново родившимся.

Я сделал важный шаг, оторвавшись от Филина.

Я знал, что некоторое время Филин никому не позволит наезжать на меня, то есть на некоторое время мы с Костей оказались, ну, скажем так, как бы в свободной, как бы в офшорной зоне. Доходили слухи, что Долган действительно полностью отлучен от дел, что плешивого не пускают ни в одно порядочное заведение. Ну, значит, Филин снова в силе, понял я, Шуркина папка ему помогла. По крайней мере, все жесткие приказы Филина очистить территорию от чужих были четко выполнены. Заодно за пределы этой обжитой территории был выброшен Долган.

Больше всего эти события радовали Костю Воронова.

Он тоже ожил, он сильно изменился, особенно по отношению ко мне: теперь ведь мои бабки работали на него, теперь я считался его человеком. У него глаза жадно горели: «Вот хочу еще один магазинчик?…» – «Да не потянем мы вдвоем сразу несколько магазинчиков», – предупреждал я. Воронов щурился: «Я шурина приглашу».

Идея с шурином мне не сильно нравилась, но я не противился.

Все равно к тому времени у Воронова появился продуктовый магазинчик на улице Карла Маркса.

Там он и посадил шурина.

Да и сам часто пропадал там же.

А я обживал красную кирпичную башенку.

Морозы в ту зиму здорово сгустили воздух. На отсутствие клиентов никак нельзя было жаловаться. Приятно с мороза вбежать в уютный зал, сесть у камина, расслабиться, заказать горячий кофе, съесть отбивную, а то и сто граммов пропустить. Проститутки наладились сидеть по углам, мы их не гнали. Иногда приходили пацаны – кто развлечься, кто за советом. Мы всех привечали. А если вся эта возня надоедала, я поднимался в башенку. Там тоже было чем заняться. Я накупил всяких умных книжек по экономике и по бухгалтерскому делу и освежал накопленные знания. Изредка (действительно изредка) навещал Юху. Деньги, полученные от меня и от бандитского врача, он давно и беспощадно пропил, но это Юху нисколько не угнетало. «Свободный в свободном мире» – так любил повторять он.

А в башенке было тепло и сухо.

Ледяные лишаи красиво расползались по промерзшим стеклам.

В зале внизу топился камин из красного кирпича, смонтированный уже при мне, столиков было много, но ни один не пустовал. Хорошо бы узнать телефон Нюрки, думал я иногда. Я бы ей позвонил: это, мол, общество охраны животных? А она бы ответила: а ты, козел, на что жалуешься?

Однажды тайком (узнав, что нет Воронова) забежал Долган.

Серый, как мышь, он скромно заказал кружку пива и присел рядом со мной на краешек стула у окна, чтобы держать под контролем вход, хотя специально за Долганом пацаны уже не ходили. «Ну, конкретно, козел, хорошо устроился, умеешь устраиваться в жизни!» Услышав это, я остановил бармена, цедившего для Долгана пиво. Потом сказал Долгану:

– Тебе сюда приходить не надо.

Он оглянулся на дверь:

– Ну, я знаю.

И сменил тон:

– Пацаны намекают, что за тобой кто-то стоит, Андрюха… Вон тебя Филин не трогает и другим не дает трогать… Филин тебя даже отпустил из команды… А меня выгнал… Видишь, как нехорошо получается?… Андрюха, возьми меня к себе! Хоть вышибалой.

– Не могу.

– Ну, дай полтинник.

– Не могу, – повторил я.

– Да почему?

– Филин слово с нас взял не иметь с тобой дел.

– Да он не узнает.

– Не могу, – повторил я. – А полтинник ты все равно пропьешь.

– А ты с бабками что делаешь?

– Пропиваю.

– А мне почему нельзя?

– А ты сам подумай, – загадочно ответил я. И поцарапав ногтем мерзлое стекло, заметил: – Ты, Долган, бдительности не теряй, тепло расслабляет. Налетят пацаны, не отмахнешься. А задержишься на лишнюю минуту, решат, что ты переговоры со мной ведешь. А мы не ведем переговоров.

И посоветовал:

– Сходи к Филину. Поговори, покайся.

– Меня какая-то сука ему заложила на блефе, – злобно ответил Долган и плюнул, поднимаясь со стула: – Это все тот дед… Помнишь мочищенского деда Серафима?… Шлепнуть надо было сразу старого дурака, это он навел порчу. Помнишь, все твердил: «Время придет, тебя ни в один дом не пустят»? И на тебя тоже указывал. Что копейки никогда не подашь. Получается, что все предвидел старый. Как сказал, так все и случилось. Помнишь, мы тогда уезжали от него как пьяные, а ведь что пили, кроме чая?

И взмолился:

– Андрюха, поставь на меня!

– Ставят на лошадей, – возразил я.

– А на людей? – возмутился Долган.

– А на людей кладут, будто не знаешь?

И выдал Долгану любимую поговорку Вадика Голощекого:

– Если с первого раза не получилось, значит, парашютный спорт не для вас.

Одно дело, размышлял я в башенке под заиндевевшим окном, ворочать делами крупного банка или, скажем, приватизировать нефтеперерабатывающий завод, или получить в руки всю энергетику, влиять на экономику страну, искать выхода на зарубежные рынки, и другое – скупать мелкие магазинчики. Вот Вадик Голощекий был дерьмо, он всех кинул, но у него была идея. У него не было средств провести ее в жизнь, но идея была сильная – выйти на зарубежный рынок, заставить Азию, а потом и Европу обратиться к русской продукции, а потом и работать на Россию. С какой стороны ни подходи – сильная идея. Не по плечу она оказалась Вадику, и не могла, конечно, оказаться по плечу, но он стремился к ней.