Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков

Однако Вильмонт скептически отнесся к наводке начальника, сообщив:

— Встречался я с ним и спрашивал: не прибывали ли в город за последнее время подозрительные пассажиры или грузы. Так он отделался от меня формальной справкой.

— Он такой, — понимающе ухмыльнулся Эристов, — прижимистый мужик! Своего просто так не отдаст. В лоб его не возьмешь.

Эристов обнадежил ученика, что поможет ему войти в доверие к нужному чиновнику, действуя через его знакомую поэтессу, у которой с мужем имеется дачка как раз в пригороде Гельсингфорса. Вокруг хозяйки дачи сложился кружок из представителей городского общества. Интересующая их персона тоже входит в число местных почитателей таланта питерской литераторши.

— Я договорюсь с Анной Константиновной Вельской, чтобы она представила вас Кошечкину своим верным поклонником и другом. Вот увидите: после этого отказу вам уже не будет.

— Рискую показаться Фомой-неверующим в ваших глазах, — недоверчиво покачал головой Вильмонт, — но мне трудно представить, чтобы этот скряга так просто открыл мне свои сундуки.

Но собеседник Вильмонта хорошо знал, о чем говорит:

— Когда мужчине за пятьдесят и он влюбляется в молоденькую, то часто совершает странные поступки.

Откуда-то Эристову было известно, что Кошечкин давно и всерьез увлечен поэтессой. Правда, чувство его носит скорее платонический характер, нежели является той горючей страстью, от которой случаются романы и измены. Так что даже муж литераторши со снисходительной иронией относился к неловким ухаживаниям солдафона за своей женой.

— Любая ее просьба, — пояснил Эристов, — является для Гаврилы Афанасьевича законом. Этим мы и воспользуемся.

Сразу после разговора с командиром Вильмонт отправился на Финляндский вокзал, чтобы сесть на обратный поезд до Гельсингфорса.

Глава 5

Рано утром, в начале пятого Вильмонта разбудил сильный грохот, похожий на взрыв. Где-то рвануло так, что задребезжали оконные стекла. Анри вскочил с кровати и подбежал к окну. Окна гостиницы выходили на залив. На горизонте несколько раз полыхнуло зарево, сопровождаемое новыми громовыми раскатами. На этот раз они прозвучали приглушенно, но отчетливо. Интуиция подсказывала Анри, что это не обычная природная гроза. Мужчина оделся и поспешил в штаб военного порта и броненосной дивизии.

Несмотря на ранний час, возле штаба было по-дневному оживленно — в здание постоянно входили поднятые по тревоге офицеры. Предъявив документы на посту охраны, Вильмонт поднялся по широкой лестнице, прошел длинным коридором мимо многочисленных дверей, из-за которых доносились возбужденные голоса и стук печатных машинок. Перед приемной адмирала Анри едва не столкнулся со служителем, в руках которого был огромный поднос, полный стаканов чая. Открыв перед ним дверь, Анри вошел следом и увидел знакомого румяного офицера. Они встречались неделю назад на катере. В данный момент адъютант адмирала Александр Гейден сидел в красивой позе, закинув нога на ногу, и небрежно листал иллюстрированный журнал «Нива». Он тоже быстро вспомнил Вильмонта и, как показалось посетителю, даже обрадовался ему. Несмотря на царящее в здание оживление, приемная была пуста. Адъютант же относился к породе людей, которые страшно тяготятся даже коротким одиночеством.

Эта встреча упростила контрразведчику задачу, ибо он мог получить свежие новости из самого лучшего источника. Адъютанты — народ осведомленный. А этот к тому же был чрезвычайно словоохотлив. Юнцу было приятно осознавать, что ему ведомы такие подробности случившегося, о которых никто более, кроме его шефа и непосредственных участников событий, еще не знает.

Они поздоровались как знакомые. Причем адъютант протянул Анри для рукопожатия левую руку. Вильмонта это озадачило. В их прошлую встречу он не обратил внимание на то, что адмиральский адъютант левша. Заметив его растерянность, довольный юноша с гордостью сообщил:

— Раньше я очень переживал из-за своей непохожести, пока однажды мой дядюшка не принес мне книгу, в которой рассказывалось, что в прежние времена левшей хотя и боялись, но считали непревзойденными воинами. В Древнем Риме обычных людей-правшей называли «dexter», а тех, кто одинаково хорошо владел обеими руками, «амбидекстер». Императоры и короли нанимали их в качестве телохранителей, ибо человек, способный держать меч в любой руке, практически неуязвим.

— Выходит, вы опасный человек, — уважительно улыбнулся Вильмонт. — Можете одновременно здороваться правой рукой, а левой сжимать кинжал.

— Ну что вы! Я и мухи не обижу, — зарделся смущенный и довольный произведенным эффектом Гейден и, между прочим, пояснил, что по совету дядюшки его родители не стали в детстве переучивать его, чтобы он был как все.

— Я из револьвера выбиваю пятьдесят семь очков из семи выстрелов. И все с левой руки.

— Недурственно! А с правой.

— Не знаю, — задумавшись, поджал плечами адъютант. — Давно не пробовал. Привык уже как-то все делать левой.

Вильмонта так и подмывало поинтересоваться у этого «амбидекстера»: «А как же умение ловко управляться оружием обеими руками?» Но он промолчал, чтобы не обижать горделивого юношу.

Адъютант предложил Вильмонту пока располагаться на диване под огромным подлинником Айвазовского и сообщил, кивнув на плотно закрытые двери адмиральского кабинета:

— Второй час совещаются. Уже два раза доктора к адмиралу приглашал. Опасаюсь, как бы со стариком беды не случилось. Сильно переживает…

— А что случилось?

— Беда у нас. На выходе из базы подорвался на мине эсминец из конвоя царской яхты.

Произошло следующее: император внезапно принял решение покинуть порт на рассвете. Скорей всего таким образом царь или начальник его личной охраны генерал Черевин намеревались избежать всегда существующей угрозы со стороны террористов. Несмотря на все заверения контр-адмирала Закселя, что в Гельсингфорсе и его окрестностях император чувствует себя в полной безопасности, события этой ночи говорили об ином. Правитель самой могущественной империи в мире собирался тайком выскользнуть из порта, совсем как страшащийся любого лесного шороха, затравленный охотниками лис покидает нору. И это было объяснимо. Из-за хронического ужаса перед террористами Александр III даже не рисковал жить в собственном доме — официальной императорской резиденцией, коей с XVIII века всем царствующим Романовым служил Зимний дворец. Не чувствуя себя в безопасности в собственной столице, государь затворником жил в Гатчине фактически на осадном положении, окруженный тысячами полицейских и солдат отборных гвардейских полков. Не только сами революционеры, но и многие сановники рассказывали анекдоты о «гатчинском пленнике революции». Однако для сверхосторожности у государя имелись все основания. Поставившие убийство первых лиц империи практически на промышленную основу, организаторы революционного террора старались идти в ногу со временем.

Более того, порой своими делами эти гении тайной войны обгоняли смелые прогнозы знаменитых фантастов. Десять лет назад произошло событие, которое породило много домыслов, но в целом способствовало укреплению мнения, что небольшая группа активных противников существующего строя может если и не все, то очень многое. Это случилось 23 мая 1881 года на площади Коннетабля рядом с Гатчинским дворцом. В четыре часа утра, почти в то же самое время, что и теперь, со страшным грохотом обрушился огромный обелиск. Судя по всему, в медный шар, венчавший обелиск, попала молния. Однако в Петербурге все — от министров до лавочников — были уверены, что обелиск был уничтожен бомбой, сброшенной народовольцами с летательной машины. Александра Викторовна Богданович — жена генерала от инфантерии, товарища министра внутренних дел Богдановича, записала в тот день в своем дневнике: «Не дай бог, что б это была правда, но от нигилистов всего можно ожидать, они до всего дойдут».

А вот как прокомментировал это событие один из журналистов в своей статье, написанной по горячим следам загадочного события: «Вечно направленная в одну точку, «злая воля» делается крайне изобретательной, и нет возможности предохранить себя от ее все преодолевающей силы». К слову сказать, в императорской армии до сих пор не имелось ни одной подобной машины, разве что за исключением привязных воздушных шаров, применяемых для корректировки артиллерийского огня и примитивной разведки.

Как-то Вильмонту довелось читать выдержки из заседания руководства террористической организации. Дело было за границей, так что ораторы говорили максимально откровенно, не опасаясь, что их отправят на эшафот за сказанное: «Человеческая изобретательность бесконечна: террористическая борьба представляет то удобство, что она действует неожиданно и изыскивает способы и пути там, где этого никто не предполагает»; «Террористическая революция, в отличие от гражданской войны, где одни граждане тысячами убивают друг друга, представляет собой самую справедливую “чистую” форму борьбы, ибо она (революция) избирательно точно казнит только действительно виновных»; «Не бойтесь царей, не бойтесь деспотических правителей, — говорим мы рядовым солдатам революции и тем, кого только призываем встать под наши знамена, — потому что все они (цари и министры) бессильны и беспомощны против тайного, внезапного убийства!»