А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Подручный, — говорит он, — вот я о чем подумал. Шкипер Ульсен у меня ни за чем не досматривает. Знай себе гоношится на своем огородишке и растит картошку да время от времени водит жену и детей в кино, а больше ему ни до чего дела нет. Я даже не знаю, в каком состоянии он оставил шхуну.

Подручный молчит.

— Боюсь, там все нараспашку, могут залезть посторонние. Я считаю, мы должны там все запереть.

Подручный молчит.

— Так вот, ты бы не взял это на себя? Не запер бы все от кормы до бака? Ведь там постельное белье, да и другие вещи, которые могут пропасть. Замки возьмешь в лавке.

Подручный:

— Будет сделано.

Консул осматривает гараж:

— А вы продвинулись.

— Если не отрываться, может, и успеем. Нам же предстоит еще один гараж.

Консул было озадачился, а потом говорит:

— Я и забыл!

— Консулу столько приходится держать в голове, — заметил Подручный.

Что касается гаража номер два, рядом с конторой и консульством, то вопрос этот Подручный для себя уже решил: он снесет стену между стойлом и навесом для коляски, на этом месте и будет гараж.

— Такой большой?

— А как же, — отвечает Подручный. — Чтобы было где хранить канистры, запасные камеры, масленки и коврик для радиатора, он понадобится в морозы.

— Ну да. Конечно. А ты умеешь водить?

Подручный:

— Только у меня нет прав.

— У меня есть, — говорит консул. — Правда, английские. Нам нужно с тобой получить права здесь, в Норвегии. Мне хотелось бы, чтобы в случае необходимости ты мог бы меня подменить.

Кивнув на прощанье, консул уходит. Нет, как же ему все-таки повезло с Подручным, все-то он продумывает до мелочей: чудодей, золотая голова и золотые руки. А как держится! Стал ли он поздравлять его с консульством? Нет, просто назвал консулом. Любой другой не преминул бы пожать ему руку и рассыпаться в поздравлениях. Шкипер Ульсен уж точно не преминул бы.

Подручный тем временем заливает цементом пол, и собственное положение представляется ему далеко не радужным. Он ждет денег, которые все никакие приходят, не то чтобы он испытывал недостаток в деньгах, он получает у хозяина жалованье, и сносное, но ему требуется капитал. Кроме того, его буквально рвут на части, он должен всюду поспевать, поэтому у него нигде не получается работать в полную силу. Для того чтобы заняться шхуной, придется хоть ненадолго, но оставить гараж, хотя помощникам одним без него не справиться. А вообще ему позарез нужно в Южное селение, но как выкроить для этого время? Он может сослаться на важное дело, неотложное дело в Южном селении, и никого это не касается. Только днем ему некогда, а вечером она уж ложится спать…

— Вам придется поработать одним, пока я буду запирать на шхуне, — говорит он своим помощникам.

— Ладно, — отвечают они. — Но если б мы продолжали вместе, то, может, когда-нибудь и закончили бы. А ты как думаешь?

— Я ничего не думаю. Это распоряжение.

Александера хозяйское распоряжение почему-то заинтересовало, он говорит:

— Глупость это, запирать.

Подручный пропускает его слова мимо ушей.

— Потому как на всякий запор найдется отмычка, — говорит Александер. Цыган.

Подручный внимательно на него смотрит:

— Я бы не советовал тебе подниматься на шхуну после того, как я сегодня на ней побываю.

— Вон как.

— Да, я бы тебе это не посоветовал. А то как бы с тобой вдруг чего не случилось.

— Чего ты болтаешь? Чего это со мной может случиться?

— Я тебя предупредил, — пробормотал Подручный и вдобавок перекрестился.

Цыган призадумался:

— Да нет… зачем это мне подниматься на шхуну? Я потому об этом заговорил, что хорошо бы нам закончить гараж. Ты уж не обессудь!

В воскресенье Подручный все-таки набрался решимости и отправился в Южное селение. Время, оказывается, выкроить можно. Но где это слыхано, чтобы человек вставал в три часа ночи и брился, когда в Южном ему нужно быть только в десять утра?

Он мог бы разодеться, однако ограничился тем, что обновил красную клетчатую рубаху, правда, для пущего шику застегнул жилет лишь на две нижние пуговицы.

Что ему понадобилось в новом доме Тобиаса, какое у него такое неотложное дело? Никого не касается. Август есть Август. Старый холостяк, моряк, выброшенный на берег, он все умеет, везде приживается, живет сегодняшним днем. Не спрашивайте, что у него за дело. Он сам горазд задавать вопросы. Он устроен так же, как все, просто у него больше способностей и смекалки, он любит размах, авантюры и приключения, он вынашивает планы и приводит их в исполнение, закваска у него подходящая, и тем не менее…

Он мог бы спросить: все, что ему задолжала жизнь, — где это? куда подевалось? Мошенник и враль, преступник, игрок, хвастун и паяц, но беззлобный, невинный, преисполненный доброжелательности, от души радовавшийся всякой удаче, — сейчас, достигнув старости, он задолжал жизни куда меньше, чем она ему.

Он кругом потерпел поражение: не преуспел в любви, не обрел счастья, на которое, казалось бы, имел бесспорное право. За каждый выигрыш судьба предъявляла ему внушительный счет. Им злоупотребляли, вослед ему не раздавались благословения, повсюду он оставлял после себя развалины, хотя руководствовался самыми что ни на есть благими намерениями. Разве он всякий раз не расшибался в лепешку? Разве когда-нибудь от чего отлынивал? Где уж там наслаждаться жизнью, жизнь была бременем, он нес это бремя все эти годы. Теперь-то уж время его миновало, он это знает, ему вряд ли грозят какие-то перемены, жизнь не погасит свою задолженность, он не ждет никакой справедливости, даже пощады и той не ждет. И тем не менее…

Тем не менее он направляется в Южное селение к Тобиасу под тем предлогом, что ему необходимо поглядеть на лошадь — которую он уже видел. Но это никого не касается.

Его появление вызвало переполох. По случаю воскресного дня домашние были худо-бедно, но приодеты, у Корнелии на пальце красовалось даже серебряное кольцо, но нашлось ли у них чем его попотчевать? Да что там, хозяйка застыла в растерянности и, прижав к груди руки, все причитала: «Какой у нас гость! Ну какой же гость!» Корнелия сдернула с головы косынку, обтерла ею стул и предложила Августу сесть.

— Не стоит из-за меня беспокоиться, — сказал Август. Хотя в глубине души ничего не имел против того, чтобы его принимали с таким почетом.

Вообще-то он успел познакомиться с Тобиасом и его женой, когда они приходили к нему в город и благодарили и благословляли за лошадь. Они и в тот раз пребывали в немалой растерянности. Оно и неудивительно, ведь лошадь-то они получили даром, а когда заикнулись о расписке, богатый незнакомец только отмахнулся. Они стали перечислять достоинства лошади, рассказали, что она попалась им на глаза в соседнем округе и они купили ее не раздумывая: кобыла, стольких-то лет, гнедая, с черной гривою и хвостом, во лбу звездочка, четыре ноги… вестимо, четыре, они хотели сказать, крепкие ноги, ну что твои столбы, четыре столба. Единственно, она маленечко нелюдимая, потому как маленько прядет ушами, да это почитай что и незаметно, жена и Корнелия завсегда могут подманить ее клочком сена. Так что им вовек не отблагодарить его за лошадь, они благодарны ему по гроб жизни… «Я приду погляжу на нее», — пообещал Август. И вот — пришел.

Младшенькие вчетвером сбились в углу, смотрят на него большими глазами. В худой одежонке, босоногие, лица серые, голодные, у всех длинные ресницы, это семейное. Мальчонка на вид посмышленее своих сестренок. Вместе с Корнелией, старшим сыном, перебравшимся на Лофотены, и еще одной взрослой дочерью, которая прислуживает в аптеке, детей получается семеро. Большая семья.

Август углядел божественные брошюры и книжечки, оставленные крестителем, он неприятно поражен и спрашивает с досадой, что это за человек и стоило ли пускать его в дом?

— Да, он человек солидный.

— Что значит — солидный? Разве он не опасный шарлатан и бродяга?

— Нет, — отвечает Тобиас, — он молодчина.

— Он что-нибудь вам заплатил?

— А как же, за целую овцу. Мы для него забили овцу.

Август ничего не достиг, они защищают крестителя и не дают в обиду. Заплатил за овцу — подумаешь! Так он небось успел ее и сожрать, прежде чем уехал. Август не раз порывается прекратить этот разговор и попросить, чтобы ему показали лошадь, однако все сидит и выспрашивает:

— Он молод? А как он выглядел?

Эти вопросы не дают ему покоя вот уже третью неделю. Крестителю здесь чистили обувь, Корнелия, возможно, пришивала ему пуговицы, его провожали на пристань — что-то за этим да кроется!

— А еще он подарил мне вот это кольцо, — говорит Корнелия.

— Что?! — возопил Август. — За какие такие услуги?