Экипаж - Даниил Любимов

– Лена, на минутку, – окликнул ее Зинченко.

Она вздрогнула и замерла. Казалось, она сгорала со стыда и у нее не было моральных сил посмотреть Зинченко в глаза. Леонид Саввич сам взял ее под локоть и развернул на себя. Елене в лицо уткнулся его колючий взгляд с немым укором.

– Леонид Саввич, – пролепетала Елена Михайловна.

– Он же тебе в сыновья годится, – не слушая ее, сказал Зинченко.

– Ну уж не так чтобы в сыновья, – моментально вспыхнув, запротестовала Елена Михайловна, проявив неуместное и неожиданное кокетство.

– Лена, у тебя муж – мой товарищ! – подчеркнул Зинченко суть проблемы.

– Я ему расскажу! – вдруг выпалила Елена Михайловна.

– Я тебе расскажу!

Леонид Саввич аж сам испугался – неужели и впрямь хватит ума ей рассказать мужу о том, что произошло. Елена Михайловна всхлипнула:

– Леонид Саввич… – она заговорила уже умоляюще, – может, вы его увезете куда-нибудь? Это пройдет, честное слово! Я же просто хочу, чтобы вот…

Она умолкла, не в состоянии подобрать нужных слов. И лишь постукивала себя пальцами по груди, там, где находится сердце. Из этого Зинченко угадал ее, в сущности, простое и банальное желание – «хочу любви». Что ж, это мог понять даже такой сдержанный человек, как Леонид Саввич. Но не с мальчишкой же школьником, и вообще, о какой любви в этой ситуации может идти речь?!

Елена Михайловна все что-то жалко лопотала, но Зинченко обдумывал про себя, как лучше поступить. Ее он почти не слушал, и суть этих бормотаний была ему понятна. Детский лепет, глупый и наивный, и ничего больше. А решил он про себя – при первой же возможности и в самом деле увезти Валеру куда-нибудь подальше. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. А с Синицыным поговорить отдельно, не посвящая его, разумеется, в ситуацию, от которой самому Леониду Саввичу было тошно. Елена Михайловна тем временем уже не могла сдержать слез и откровенно рыдала, не заботясь о том, что их могут видеть со стороны. Зинченко неловко притянул ее к себе и чуть похлопал по плечу, ободряя как мог.

– Утрись сейчас же, а то муж увидит.

Это было наибольшим утешением с его стороны. На долгие уговоры и поддакивания Леонид Саввич не годился. Но, возможно, Елене Михайловне такой чуть суровый и отстраненный подход сейчас принес больше пользы. Во всяком случае, она собралась, закивала головой, достала из сумочки платок и вытерла слезы.

– Вот и славно, – резюмировал Зинченко, собираясь уходить.

– Простите меня, пожалуйста, – прошептала Елена Михайловна, выдавливая улыбку и, не удержавшись, добавила не к месту: – Он у вас такой способный!

«Видимо, не только в языках», – подумал Зинченко, уходя прочь.

Алексей Гущин с сумкой через плечо пересек пустую площадь, вошел в здание аэропорта и сел на свободную скамью в зале ожидания. Больше идти ему было некуда.

В зале аэропорта Алексей сидел долго. Однако сидел он там не просто так, а целенаправленно. Он поджидал Сашу. Глупо все получилось при их последней встрече, ужасно глупо и даже как-то по-детски. Сейчас, по прошествии некоторого времени, Алексей четко это осознавал. И понимал, что необходимо помириться. Мысленно он в сотый раз прокручивал в голове предстоящий диалог. Завидев идущую по залу Александру, Гущин поднялся с места и торопливо двинулся за ней. В руках он нес папку с документами. Формально его никто не уволил, однако Алексей решил не дожидаться этого.

Решение уйти из компании созрело у него тогда же, когда он покидал квартиру отца, уверенный, что это навсегда. Где-то в глубине души, возможно, помимо его сознания, возникла идея начать совершенно новую жизнь, в которой не должно было остаться ничего из прошлого. И только Сашу он хотел бы сохранить из прежней жизни. Поразмыслив на досуге, благо времени свободного у него было предостаточно, покопавшись в собственных чувствах, Алексей убедился в том, что чувство его к Александре не поверхностно, а вполне серьезно. И тем большей нелепостью и суетой казалась ему их последняя размолвка.

Александра, покачивая бедрами, быстро удалялась, словно не замечая Гущина. Хотя она не могла не видеть, как он торопится догнать ее. Оставив эту попытку, Алексей громко произнес:

– Саша, я попрощаться.

– Прекрасная идея. Прощай, – через плечо бросила Александра.

Все получилось не так, как он предполагал. Не с ней он пришел прощаться, а с этим вот аэропортом, залом ожидания и самолетами за окном и, возможно, с небом. Александра же расценила все по-своему. И то, с какой легкостью она бросила это свое «прощай», задело Алексея. Словно и не было между ними так много значащих взглядов и слов, словно не было той ночи в ее квартире в мерцающем свете льющейся с неба луны…

Им пришлось задержаться возле металлоискателя, и Алексей воспринял эту остановку как спасительную, как возможность продолжить этот важный для них обоих – он был убежден в этом! – разговор.

Александра изо всех сил делала вид, что ее это не интересует, но слишком уж старательно. Алексей понял и почувствовал, что она играет и выдерживает характер. Выложив телефон на панель, Александра прошла через металлоискатель, уступив место Гущину. Чтобы пройти за ней, ему пришлось в спешном порядке потрошить свои карманы. Выкладывая завалявшуюся там мелочь, Алексей продолжал говорить:

– Я не об этом, Саш! Я забираю документы – все равно выгонят!

– Очень жаль, сочувствую.

Никакого сочувствия в ее интонациях не было. Один только лед. Но Алексей уже знал, что она любит поиграть роль снежной королевы. Эта маска была уже однажды сорвана им у нее в квартире, и он уже не верил в эту роль. Да и самому ломать комедию и что-то изображать ему совершенно не хотелось. Наплевав на ложную гордость, Гущин произнес:

– Саш, прости, я был не прав. Прости меня.

Он не был искренен до конца. Насчет ситуации в Африке он чувствовал себя и сейчас правым. А прощения просил лишь за грубость перед Сашей.

– Прощаю, – снисходительно ответила Александра и, давая понять, что разговор окончен и исчерпан, пошла дальше.

Охранник, ощупывавший карман Гущина, с удивлением констатировал, что там ничего не звенит, и пропустил его. Алексей почти бегом пустился за Александрой. На ходу ухватив ее за плечо, он резко спросил:

– Мы можем нормально поговорить?

– О чем?

– О нас.

– О вас?

Глупая шутка. Пытается язвить на ходу, но получается плохо. Это опять же убедило Алексея, что разговор между ними значит для нее больше, чем она пытается показать. Вот только дурацкая гордыня никак не дает ей быть искренней. Желая быть выше этого, Алексей откровенно произнес:

– О нас. Мне плохо без тебя. Я тебя люблю.

– Я знаю, – проговорила Александра, и это была первая ее не фальшивая фраза за эти несколько минут.

Повисла пауза. Она должна была решить многое между ними. Алексей ждал. И она решила.

– Прости, у меня рейс, – произнесла Александра снова отчужденным голосом.

– Саша, – воззвал к ней Алексей.

Но та тихо, но твердо произнесла:

– Леша, я все понимаю. Честное слово, ты хороший, просто я, наверное, взрослее.

Она пошла вперед, к самолету. Алексей уже не догонял ее.

Зинченко стоял возле лифта, погруженный в свои мысли. Вокруг него собралась разношерстная толпа, также ожидавшая лифт. Многие, знавшие Леонида Саввича, поглядывали на него со стороны, тихонько переговариваясь между собой. Зинченко, казалось, ничего не замечал. Вдруг в один миг все резко умолкли и подтянулись. Зинченко не заметил и этого. Он очнулся от своих мыслей только тогда, когда увидел подходившего к нему Шестакова. Леонид Саввич протянул ему руку для приветствия, однако Шестаков проигнорировал этот жест. Он сильно сжал Зинченко за локоть и сквозь толпу, расступавшуюся перед ними, провел его к лифту – тот как раз подъехал.

Шестаков завел Зинченко внутрь, остальные переминались на месте не решаясь пройти следом. Шестаков не стал никого дожидаться и молча нажал кнопку. Едва двери лифта закрылись, Шестаков мгновенно перешел на крик, совершенно не заботясь о том, что их уединение с Зинченко лишь формальное – сквозь тонкие стены лифта все было наверняка хорошо слышно.

– Ты командир или кто? – орал Шестаков. – Ты как этого сопляка из кабины выпустил? Весь Интернет в роликах – драка на воздушном судне! Я только что из министерства, там такая атака на компанию идет – мы живыми хрен выберемся.

Шестаков на мгновение умолк, набирая воздух. Зинченко успел лишь развести руками, как Шестаков возобновил свой гневный монолог, еще больше повысив уровень децибелов.

– Это правительственный уровень! Этот… он же на все кнопки нажал! При мне сверху звонили, замминистра по телефону разговаривал и по стойке «смирно» стоял. А я перед ним.

Шестаков снова взял паузу, восполняя запасы воздуха в легких. После этого он грозно произнес:

– Выгнать тебя, что ли, к чертовой матери?