Прыжок - Роман Злотников

— Подъем, подъем!

— Встать!

— Взлетели, быстро!

Полторы сотни заспанных Деятельных разумных вскочили с подстилок (!), на которых коротали ночь после прибытия в это дикое место, и ошалело завертели головами. Заснули все очень поздно, спали плохо, да и настроение перед сном у подавляющего большинства было отвратное. Ибо нигде на Киоле ни один Деятельный разумный никогда не устраивался на ночлег в подобных условиях. Но все логичные и разумные доводы, которые приводили вполне состоявшиеся Деятельные разумные людям, отчего-то взявшим на себя смелость назваться инструкторами, игнорировались ими напрочь. Эти дуболомы на любые, даже самые точные и выверенные логические построения, составленные по всем правилам риторики, отвечали лишь всякими идиотскими фразами типа: «Приказ начальника — закон для подчиненного, он должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок», или: «Боец должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы».

Так что вечер и половину ночи новоиспеченные кандидаты в руигат (им быстро разъяснили, что право именоваться руигат не присваивается по собственному желанию, а заслуживается), горячо обсуждали, какие грубые, тупые и необразованные у них инструкторы, и на все лады жаловались друг другу на то, как им холодно, жестко, неудобно, неприятно и так далее. Вследствие чего наиболее недовольные угомонились не ранее чем за час до рассвета. Впрочем, и те, кто успокоился намного раньше, засыпали долго. Потому что спать было действительно неудобно, холодно и неприятно. Да еще и недовольные над ухом зудели. Так что вскочили все уставшими, невыспавшимися и растерянными. Ну, еще бы, до сего момента их никто никогда так не поднимал.

— Ну что, птенцы, — усмехнулся инструктор Линкей, когда все немного пришли в себя, — побежали?

Все недоуменно переглянулись. «Бежать? Зачем? Куда? Вот так, не умывшись, не расчесав волосы, не проведя утренний туалет? Не приняв чашечки утреннего оле? Да что за чушь? Они пришли сюда учиться насилию, а не подвергаться унижениям, и потому к ним обязаны относиться с уважением. А чем еще, кроме как унижением, мог быть такой неожиданный, несвоевременный и дурацкий подъем?» Примерно такими и были мысли у всех в тот момент. Правда озвучил все это «гимнопевец», но сердитый Тиэлу был с ним вполне согласен. Однако инструктор не стал им ничего отвечать, а приказал.

— Давайте за мной. — И легким бегом двинулся к ближайшей границе лагеря. Впрочем, лагерем это место хаотичного ночлега почти двух сотен людей (ну, если считать с инструкторами), назвать было сложно. Скорее просто место беспорядочного ночлега.

К своему инструктору они подтянулись не сразу. Сначала все выслушали гневную речь «гимнопевца», заявившего, что он не собирается «потакать тем, кто не проявляет должного уважения к другим Деятельным разумным», потом обменялись мнениями с Деятельными разумными из других отделений и лишь после этого, нехотя, двинулись в сторону инструктора.

Впрочем, точно так же поступили практически все остальные находившиеся здесь Деятельные разумные. Так что сначала лагерь окружила редкая цепочка инструкторов, и только спустя некоторое время вокруг них стали образовываться группки остальных. Что интересно, похоже, инструкторов это не особенно смущало. Они весело переглядывались и перебрасывались шуточками, не предпринимая никаких усилий для того, чтобы как-то побудить своих подчиненных исполнять их распоряжения. И это довольно сильно контрастировало с тем, что рассказал Тиэлу тот, от которого мастер услышал о руигат. Так что Тиэлу, выплеснув первоначальное раздражение в разговорах, слегка насторожился и решил действовать аккуратно, дабы не обострять отношения с инструктором. Ему тоже, конечно, не нравилось то, как с ними поступают, но… он же приехал сюда обучаться насилию, не так ли? Вот и посмотрим, как его будут практиковать те, кто уже умеет это делать. Причем, смотреть будем молча.

Из-за всего этого в путь (куда и зачем — непонятно) они тронулись только минут через двадцать после того, как инструктор первый раз сказал: «Побежали».

Бежали они… недолго. Уже минут через пять, когда все втянулись в заданный ритм, инструктор начал постепенно, потихоньку, наращивать темп. И уже через десять минут они неслись вперед, едва не ломая ноги. А это было опасно, потому что еще вчера вечером, сразу по прибытию к месту ночлега, все инструкторы провели то, что они называли «маркировкой». Действие это, судя по тому, что рассказали о нем, не только внедряло в плечо каждого из обучаемых некий маячок, позволявший инструкторам точно отслеживать перемещение каждого Деятельного разумного, но еще и полностью блокировало личные «щиты». Так что случайное падение на такой скорости, да на столь неровной и каменистой местности, могло вполне привести к тому, что кто-то мог получить серьезную травму. Но похоже, все остальные напрочь про это позабыли и просто молча неслись за инструктором, тяжело дыша и выкинув из головы абсолютно все мысли.

Впрочем, это продолжалось недолго. Когда горная тропа, по которой они бежали, преодолела котловину и пошла на подъем, «гимнопевец», бегущий в середине изрядно растянувшейся колонны, внезапно остановился и заявил:

— Я устал! Я больше не могу.

Бежавший впереди инструктор остановился и коротко рявкнул:

— Стой!

Растянувшаяся колонна, а, вернее, толпа тяжело дышащих людей, остановилась. Кое-кто сразу же рухнул на землю, а остальные согнулись, опершись руками на колени и опустив головы. Ну да, темп-то был таким, что Тиэлу не мог понять, почему он не упал и не отрубился еще пять минут назад.

— Вот что… курсанты, — негромко начал инструктор, — пришло время… познакомить вас… с некоторыми правилами… нашего учебного подразделения…

Что такое «курсанты» и «подразделение» ни Тиэлу, ни, похоже, остальные себе даже не представляли, но, не смотря на это, инструктора никто не перебил. Уж больно как-то… угрожающе он все это сказал. Впрочем, возможно, дело было не в этом, а в том, что ни один из них (курсантов?) до сих пор так и не сумел отдышаться. Инструктор же выглядел куда как свежее и, хотя тоже дышал довольно часто и глубоко, на его речи это не особенно отражалось. Так, три-четыре коротких паузы в неожиданных местах.

— Курсант нашего подразделения… имеет право… открывать рот… только в том случае… если это… разрешил ему инструктор… Все запомнили? — Инструктор обвел их внимательным взглядом и, не дожидаясь ответа, продолжил, причем с уже куда более редкими паузами: — То есть, для того, чтобы открыть рот… курсант должен сначала спросить разрешения у инструктора… всем понятно?

— Я не согласе… ыхк! — Гневный спич «гимнопевца» был прерван способом, который привел всех в шоковое состояние. Едва только он начал говорить, как инструктор сделал шаг вперед и коротким движением впечатал кулак в центр его корпуса. «Гимнопевец» захрипел и, согнувшись, рухнул на землю. Тиэлу окаменел, впрочем, как и все остальные.

— Я что-то не ясно сказал, курсант? — эдак вкрадчиво произнес инструктор.

— Акха-кха, — жалобно закашлялся «гимнопевец». Но на инструктора эта его демонстрация того, как ему плохо, как он страдает, как все вокруг должны немедленно его пожалеть, не произвела никакого впечатления. И на всех остальных, вероятно, тоже. Но не потому, что в отделении не нашлось ни одного жалостливого и милосердного. Просто… все они находились в глубоком шоке. Только что на их глазах один Деятельный разумный применил к другому Деятельному разумному насилие.

Нет, все они до сего момента видели те или иные проявления насилия. Более того, кое-кто из них даже и сам имел опыт его практикования. Во всяком случае, «гимнопевец» утверждал это вчера вечером, когда ругал инструкторов и заявлял, что не потерпит подобного отношения «к состоявшимся Деятельным разумным». Но во-первых, у большинства все-таки не было личного опыта столкновения с насилием, они видели его только в записи. А тут оно произошло буквально на расстоянии вытянутой руки. И во-вторых, до сего момента считалось, что для практикования насилия Деятельному разумному сначала требуется привести себя в особенное психическое состояние. Ему уже даже придумали название — «бхадха», это слово на одном из забытых древних языков означало «безумие». Здесь же в глазах совершившего насилие инструктора не просматривалось никакого «бхадха». В них не было даже обычного гнева или злости. Они были совершенно спокойны.

— Встать, — все так же негромко и совершенно спокойно произнес инструктор.

— А-а-а-ай-и-и-яй! — тоненько стонал «гимнопевец», никак не реагируя на команду. Инструктор вздохнул, а затем поднял ногу и сильно засветил ею в бок лежащему на земле.

— И-и-и-и! — тоненько заверещал «гимнопевец», выгибаясь дугой. Похоже, инструктор попал ему по какой-то болевой точке.