Эксперимент N 1 - Владимир Фильчаков

Я смастерил хитроумное устройство, заблокировал его колышком и оглядел работу рук своих. В день "Ч" я вытащу колышек и достаточно будет наступить на вот эту шатающуюся доску и пласт штукатурки рухнет наступившему под ноги. А уж я позабочусь о том, чтобы наступил на эту доску именно Объект -1 и никто другой. Когда я вернулся в гостиницу, с магнитофоном в коробке, мой котенок мяукал. - Сейчас, сейчас, - бормотал я, лихорадочно распаковывая аппарат и проклиная японцев, придумавших все эти полиэтиленовые пакеты и пенопластовые коробочки. Котенок замолчал именно тогда, когда я наставил на него микрофон. Все правильно, это закон такой, от него никуда не денешься. Ничего, я терпеливый, я подожду. Не дождавшись молока, котенок принялся рыскать по комнате, обнюхал пустое блюдце, взглянул на меня. Я сопровождал его движения микрофоном и делал страшные рожи. Котенок обиделся. Он уселся и принялся умываться. Умылся, посмотрел на меня, еще раз обнюхал блюдце и замяукал.

- Давай, давай, - говорил я мысленно, следя за индикатором, - пищи, да пожалобнее пищи, отрабатывай свое молоко, тебе это зачтется. Я выключил магнитофон, ласково посмотрел на котенка. - Молодец, артист! сказал я начальственным голосом и налил молока. Э, а ведь так, пожалуй, я его избалую и он привыкнет пищать, требуя еды. Да ладно, там разберемся. Подумаем лучше о том, что в дом-то я Объект заманю, а как его заманить на ту улицу, где дом стоит - это вопрос. Это, друзья мои, следует хорошенько продумать.

Глава 9. Организатор.

- Ну здравствуй, сынок. - Здравствуй, Отец. Я выполнил свою миссию. - Знаю. Наблюдал. Было очень больно? - Было невообразимо больно. Так больно, что приходила мысль покончить с этим. Я боролся не столько с болью, сколько с этой мыслью. Кроме того, была и душевная боль. Я выдержал.

- Что твои ученики?

- О, ученики! Они так радовались, когда я пришел к ним. У них гора свалилась с плеч. Они затеяли веселье. Они были в полном восторге от этого последнего чуда, а Симеон просто светился от счастья.

- А Фома?

- Фома, как всегда был настроен скептически. Он осмотрел меня с ног до головы, каждую рану пощупал, убедился, что это я и помрачнел.

- Помрачнел? Почему?

- Он объяснил, что считал меня все-таки человеком, а не сыном Бога, и ему трудно привыкнуть к мысли, что он ошибался и недостаточно почтительно разговаривал со мной во время наших многочисленных споров. Я успокоил его, сказал, что очень ценю его скептицизм и что наши споры ни в коей мере не были напрасными. Все равно он оставался мрачным и униженно просил о прощении.

- Они наивны как дети.

- Они и есть дети, Отец.

- Но казнить они умеют, как взрослые.

- О да. Очень изощренный метод казни. У них еще есть и пытки.

- Тебя пытали?

- Нет, потому что я ничего не отрицал. Меня били. Надо мной издевались. Но не пытали.

- Вообще говоря, за богоубийство их следовало бы примерно наказать. Нет-нет, я пошутил.

- Это не было богоубийством. Римляне вообще верят в каких-то своих богов, которых у них великое множество, а иудеи... они просто не поняли, кого казнили.

- Не ведали что творят?

- Именно. Разве можно наказывать ребенка за то, что он разбил дорогую вазу, если он не понимает, как эта ваза дорога родителям? Его можно только пожурить...

- Но люди наказывают детей.

- От недомыслия, Отец, исключительно от недомыслия. Но мы-то не можем им уподобляться.

- Хорошо. Отныне - Эксперимент твой. Бери его в свои руки. Владей. Понадобится помощь - зови. Да, пойдут теперь по свету гулять сказки о тебе.

- Зря ты так говоришь, Отец. Если бы ты видел глаза моих учеников, ты так не сказал бы. Они жизнь свою положат за идею.

- Многие, сынок, будут умирать за идеи, причем за такие идеи, за которые умирать совсем не стоит. Много будет еще несуразиц, много горя и страданий. Путь человечества тернист и сложен.

* * *

Приятно, все-таки, возвращаться домой, особенно после хорошо выполненной работы. Я поставил чемодан, снял плащ, выпустил котенка из кармана и подался в ванную. Долго отмокал, нежился в пушистой пене, терся жесткой мочалкой. Потом облачился в халат, выбрался в спальню и возлег на кровати с сигареткой. Приятно, черт возьми. Дело свое я обтяпал наилучшим образом. Парень ухватился за книгу обеими руками и не выпустит ее. И плевать ему, что он латыни не знает, узнает. Я пошел бродить по квартире, зашел в гостиную и остановился на пороге. На столе лежала Бумага. Вот тебе! Не успел человек приехать, не успел, можно сказать, ванну принять и обсохнуть, как ему уже следующее задание. Вот тебе. Я закурил еще одну сигарету и с ненавистью посмотрел на Бумагу. Первой мыслью было: перед прочтением - сжечь. Откуда это? Не помню. Я выругался про себя, взял Бумагу и сел в кресло. Читать Бумагу совсем не хотелось. Нет, ну совсем не жалеют человека! Вот ну ни капельки жалости. А я не буду читать! Я швырнул Бумагу и она плавно спланировала на пол. И все! И к черту! Сегодня я отдыхаю. Завтра - пожалуйста, прочитаю. А сегодня - ни за какие деньги. Ни за миллион. Долларов, да. Я поплелся на кухню, достал консервы и принялся с ожесточением есть. Они там думают, что меня можно нещадно эксплуатировать. Они там думают, что я железный и прыгнуть из одной командировки в другую для меня ничего не стоит. Они ошибаются! Я - слабый человек, я люблю покой и уют, и мне совсем не улыбается снова трястись в поезде, или, чего доброго, в самолете. И на край света я давно уже не хочу. Чего я там не видал, на краю света?

Я съел две банки лососины, банку сардин и банку говяжьего паштета, запил все это двумя стаканами крепкого чая, и подобрел. Ладно, не так уж страшно. Чего я на них взъелся - ну срочное дело, а послать больше некого, а тут я объявляюсь. И я пошел читать Бумагу. Прежде всего меня поразило, что почерк был корявый, а вовсе не каллиграфический, как всегда, стремительный, падающий и совершенно незнакомый. Организатор так не пишет. Я взглянул на подпись, да-да, на Бумаге была подпись, дело тоже совершенно невиданное. Так вот, я взглянул на подпись, и обомлел, и стал жадно читать.

Браво, Исполнитель! Совершенно доволен выполненной Вами работой! Имею удовольствие сообщить, что моим распоряжением вы переводитесь в Организаторы, на место Вашего Организатора, выбывающего по причине преклонного возраста и усталости. Поздравляю! Передача дел - на квартире у Организатора 30-го мая сего года. Отдыхайте, готовьтесь к новым делам. Еще раз поздравляю. Желаю всего. Искренне восхищенный Вами,

Магистр.

Вот так-так! Мною, стало быть, довольны. Чудесно, прекрасно, великолепно. Сам Магистр соизволил написать. Вот как. Стало быть, меня переводят с повышением. Стало быть, теперь я буду Организатором. Заметили меня, заметили, что я свои задания выполняю не кое-как, лишь бы отвязаться, а с фантазией, с изюминкой, так сказать. О! По этому поводу надо выпить! Я открыл бар и достал бутылку старого французского коньяка, до сих пор не пойму, как он называется, на этикетке нарисованы виноградная лоза и девушка с полной корзиной, именно нарисованы, а не напечатаны, потому что коньяк старый, его делали еще тогда, когда про печатные станки и слыхом не слыхивали. Так вот, я взял бутылку старого коньяка, нарезал лимон, налил рюмочку и со вкусом выпил, чокнувшись с воображаемым Магистром. Хорошо. Хорошо, когда тебя хвалят. Чувствуешь этакий подъем. И плевать на то, что Магистра я никогда в глаза не видел, и не знаю, что он за человек такой, и приятно ли от него получать благодарности. Я в который раз попытался вообразить себе Магистра во плоти, и, в который раз у меня это не получилось. Я не мог представить себе Магистра. Ну и Бог с ним. Зато Организатора я знал. Виделись мы с ним один раз, когда он меня вербовал в Орден. Звали его Фрол Митрофанович. Тихий такой старичок, седой, маленький, с очень интеллигентным лицом. Такие старички никогда не сидят на скамеечке во дворе в компании других старичков, и никогда не перемывают косточки соседям, и никогда не исходят в бессильной злобе, ругая правительство. Такой старичок предпочитает уединение и книгу вместо пустых разговоров. Он очень похож на учителя словесности, не русского языка и литературы, а именно словесности. Мне он тогда очень понравился. Мы с ним долго тогда беседовали, он меня уговаривал, я не верил и не соглашался. А ведь уговорил же! Никаких чудес не показывал, в воздухе не таял, через зеркало не проходил, и ведь уговорил! Мотаюсь я теперь по России и устраиваю чьи-то судьбы. Я налил себе еще рюмочку, выпил, откинулся на спинку своего любимого кресла и незаметно заснул.