Тополь стремительный - Георгий Гуревич

Сам Щекин позже стал довольно известным селекционером. Но Кондратенкову мало приходилось с ним сталкиваться. Дело народной селекции ширилось, по примеру Ивана Тарасовича, и другие лесоводы начали собирать вокруг себя актив из колхозников. Разобраться в потоке писем с мест было уже не под силу одному человеку, и поэтому Иван Тарасович оставил себе только работу с тополями. Быстрорастущими лиственницами занимался профессор Трофимов из Тимирязевской академии, быстрорастущие сосны взял себе профессор Гаврилов, а дубы и орехи Субботин на Украине. Селекцией же садовых растений руководил академик Щуренков; с ним и работал в дальнейшем Щекин.

Г Л А В А 9

ТЫСЯЧА ДВЕСТИ БИОГРАФИЙ

Рекорд Крюковых, матери и дочери, продержался одну зиму. Весной его побил казахский колхозник Джемал Худайбердыев, вырастивший за один год деревцо в сто девяносто семь сантиметров. Худайбердыеву исполнилось семьдесят семь лет. Больше половины жизни он пас овец у ханов и баев. У него были уже взрослые сыновья, когда последний хан со стадами и женами перекочевал в Джунгарию, и у сыновьев Джемала были сыновья, когда род Худайбердыевых получил землю и в первый раз собрал свой урожай.

За два метра первой перешагнула Зейнаб Ахматова тоненькая и беспокойная шестнадцатилетняя девушка из-под Уфы. Она впервые в жизни получила под свою ответственность самостоятельный участок - восемь полезащитных полос, каждая в полтора километра длиной: в середине тополь, дуб, клен, береза, по краям яблоня и груша.

Двухсотсемисантиметровый тополь вырастила в этом году Люба Крюкова. Мать ее на этот раз отстала на полсантиметра; впрочем, сама она не признавала этого. И, наконец, совершенно удивительных результатов добился председатель колхоза "Червоный незаможник" Харьковской области - демобилизованный капитан Федор Васильевич Гавриленко, вырастивший на своих участках шестьдесят двухметровых тополей.

Новую разновидность тополя комсомольского вывел садовод-любитель Астахов в Ряжске. Астахов сам создал вокруг себя актив. Тополь ряжский выращивали школьники города Мичуринска, знаменитая пятисотница Елена Вайда, Григорий Омельченко на Дону, а за ними десятки и сотни других.

Успехи Кондратенкова были очевидны. Прослушав очередной ежемесячный отчет, начальник управления принял решение передать Институту быстрорастущих лесов целую систему опытных дач. Они были рассеяны от Молдавии до Урала, повсюду, где росли полезащитные полосы. Кондратенков оказался во главе огромного дела руководителем нескольких институтов, и теперь на ученых совещаниях никто уже не решался сомневаться в его методике, ссылаясь на профессора Рогова.

Да, по правде сказать, прошлогодние надежды на Рогова несколько увяли. Хотя попрежнему в печати говорили о работах профессора (именно тогда и я напечатал очерк "Золотое руно Колхиды"), но речь все снова и снова шла о том же бамбуке. Попытка перенести метод "стоящего лета" на эвкалипты не удалась. Особое удобрение Рогова бамбукидин - для некоторых растении было просто ядовитым. Даже у бамбука неправильные дозы этого удобрения вызывали не быстрый рост, а уродливый: получались стебли без листьев или, наоборот, короткие побеги с непомерно длинными листьями, свешивающимися чуть ли не до, земли. Все говорило о том, что профессор Рогов нашел хороший способ удлинять бамбуковые стебли, и ничего больше. И незачем было смотреть на бамбукидин как на всемогущую волшебную палочку.

В истории науки, в особенности в науках, связанных с живыми существами, можно найти немало подобных примеров. Не раз открывались чудодейственные лекарства, которые, по мнению изобретателей, должны были излечивать все болезни. Но проходило время, первые восторги стихали, поступали возражения от других ученых, и в конце концов новоявленный "спасительный элексир" находил свое место - оказывался приличным лекарством для борьбы с какой-нибудь одной болезнью. Да иначе, собственно говоря, и не могло быть. Живые организмы настолько сложны и разнообразны, болезней так много, и у каждой из них своя причина. Странно было бы, если бы все недуги излечивались одним и тем же порошком, если бы развитие всех растений управлялось одним только кварцевым прожектором.

Может быть, меньше всех был удивлен своей неудачей профессор Рогов. У него не кружилась голова, когда на Ученом совете расхваливали его открытия; он не пал духом, когда эти открытия разочаровали тех, кто ждал чудес уже назавтра. "Ведь это же природа, - говорил он Кондратенкову еще в Самтредиа, - здесь все связано. Бьешься годами, чтобы найти ответ, а в этом ответе два новых вопроса". И старик продолжал работать с таким же упорством и настойчивостью, как... я бы сказал, как Кондратенков.

Забегая вперед, можно добавить, что эта работа продолжалась до наших дней. Но чем ближе подходил Иван Тарасович к решению своей задачи, тем дальше уклонялся от нее Рогов. Профессора увлекали лабораторные исследования: теория роста, связь роста с плодоношением, химические изменения в клетках. Бесконечно сложная физиология живого растения выдвигала перед ним всё новые и новые вопросы. "Прежде изучить дерево, затем управлять его ростом" - так определял свои задачи Рогов. Но год проходил за годом. Чтобы довести до конца задуманное, не хватило бы и десяти жизней, а Рогов, как справедливо говорил мне Лева, любил делать все сам, и в конце концов для экономии времени ему пришлось отказаться от всех своих опытных участков, кроме одного курильского.

Сотрудники Рогова разбрелась кто куда. Иные из них самые деловитые-попали к Ивану Тарасовичу, в том чи сле и старшая лаборантка Зоя, которая так старалась примирить непримиримое.

А еще до этого, подавленный фактами, пришел к Ивану Тарасовичу и Борис Ильич - тот самый Борис Ильич, который в свое время громче всех говорил о "партизанском набеге на науку". В лице Бориса Ильича Кондратенков. нашел блестящего помощника.

Борис Ильич был старше своего руководителя и даже некогда, очень давно, преподавал ему на краткосрочных курсах ботанику. Ученик оказался из способных, и в конце концов прежний учитель пошел к нему в помощники. Пожалуй, это было правильно, потому что Борис Ильич, я бы сказал, по складу своему был прирожденным помощником.

У него была великолепная память, он много читал и мог наизусть цитировать целые страницы из научных трудов на трех языках. Он мог методично и усидчиво работать по восемнадцати часов в сутки и никогда не жаловался на скуку н однообразие. В его руках обширная переписка Кондратенкова приобрела порядок. Борис Ильич завел карточки на всех корреспондентов, все выдающиеся саженцы получили свой паспорт. Картотека хранилась в образцовом порядке, хотя сам Борис Ильич почти не заглядывал туда - он помнил ее наизусть.