Москва - Андрей Белый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще говорили, что был он когда-то причастен к содомским грехам.
1 1000 6.
- Пожалуйте кушать.
Мандро поднялся; и - несладко взглянул:
- Кушать, кушать идемте.
И фиксатуарные бакенбарды прошлись между ними - почти что сквозь них.
Проходили в столовую, где прожелтели дубовые стены: с накладкой фасета: везде - желобки, поперечно-продольные; великолепный буфет; стол, покрытый снеговою скатертью, ясно блистал хрусталем и стеклом; у прибора, у каждого по три фужера: зеленый, златистый и розовый; ваза; и в ней - краснобокие фрукты; и - вина; и - сбоку, на маленьком столике яснился: холодильник серебряный.
- Суп с фрикадельками, - смачно сказал фон Мандро.
Он засунул салфетку за ворот: умял; и взглянул на Лизашу - с заботливой и с неожиданной лаской:
- Не хочется кушать?
- Ах, нет:
- Вы б, Аленушка, хлорал-гидрату приняли.
Лакею дал знак: и лакей, обвернувши салфеткой бутылку, ее опустил: в холодильник.
- Да, да, молодой человек: фрикаделька... Что я говорю... Познается по вкусу, - и пальцами снял он помаду губную, - а святость - по искусу.
Пальцы помазались.
И завлажнил он глазами - такой долгозубый, такой долгорукий, к Лизаше приблизился клейкой губою.
Ответила: сверками.
Вот перекинулся он к Вулеву:
- Как с летучею мышкой, мадам Вулеву?
- Наконец, догадалася я, Эдуард Эдуардович, - сунулась быстро она, - это Федька кухаркин поймал под Москвою: и - выпустил: в комнаты... Я же давно замечала: попахивает!
- Попахивает?
И с особенным пошибом молодо голову встряхивал он, заправляя салфетку.
- Что ж вы, молодой человек, - не хотите тетерьки: вкусите ее... Мы вкушали, от всяких плодов, когда были мы молоды.
И обернулся к тетерьке.
Лизаша ударила кончиком белой салфетки его:
- Вот же вам!
Он - подставился.
С явным вкушал наслажденьем тетерьку: тянулся к серебряному холодильнику он: за бутылкой вина; и Митюше фужер наливал - до краев: золотистой струею.
Тянулся с фужером: обдал согревательным взглядом: но взгляд - ледянил; и вставало, что этот - возьмет: соком выжмет:
- Так чокнемся!
Он развивал откровенность.
Так было не раз уже: будто меж ними условлено что-то: а если и нет, то условится; это - зависит от Мити; Лизаша - ручательство: впрочем, - условий не надо: понятно и так.
Они чокнулись.
В жестах отметилось все же - насилие: стиск, слом и сдвиг.
В то же время кровавые губы улыбочкою выражали Лизаше покорность: казалось, - глазами они говорили друг другу:
- Теперь - драма кончена.
- Что это?
- Как, - мне еще?
- Ну же, - чокнемся!
- Я, Эдуард Эдуардович, - я: голова моя слабая!
- Не опьянеете!
Видел, пьянея, - в движеньях Лизаши - какое-то: что-то; во всей атмосфере стояло - какое-то: что-то... душерастлительное и преступное.
Дом с атмосферой!
Лизаша сидела с невинным лицом:
- Митя, - вы что-то выпили много: не пейте!
- Оставь, - снисходительным жестом руки останавливал Эдуард Эдуардович.
Митя бессмыслил всем видом своим:
- Так ваш батюшка - что?
- Говорите: бумаги свои держит дома?
- Так письменный стол, говорите?
- Что?
- Все вычисляет?
- Когда его можно застать?
- Поправляется?
- Эдакий случай несчастный!
Хладел изощренной рукою (с поджогом рубина), которою он протянулся за грушей.
"Лизаша, Лизаша", - кипело в сознании Мити.
И видел: мадам Вулеву и Лизаша - исчезли.
- Лизаша!
Мандро развивал откровенность - так было не раз уже: будто меж ними условлено что-то; а если и нет, то - условится; это - зависит от Мити; Лизаша - ручательство; впрочем - условий не надо.
Понятно и так.
17.
Голова закружилась: и чувствовал - вкрап в подсознанье. Вина? Или взгляда Мандро? Он - не помнил: в ушах громко ухало; помнил - одно, что условий не надо: понятно и так; очутился в гостиной; наверно в сознании был перерыв, от которого он вдруг очнулся: пред зеркалом.
Кто это?
Красный, клокастый, с руками висляями, - кто-то качнулся у кресел, кругливших свои золоченные, львиные лапочки; Митя склонился на кресло: пылало лицо; и в мозгах копошилось какое-то толокно, 1000 из которого прорастало желанье: Лизашу увидеть, сказать про свое окаянство; за этим пришел.
Точно сон, появилась Лизаша.
Она, как водою, его заливала глазами: стояла в коричневом платьице, с черным передником - на изумрудном экране, разрезывая златокрылую птицу.
- Вы, Митенька, пьяны.
- Нет, знаете, - дело не в этом, а в том, что мне очень, - вы знаете.
Тут он качнулся, схватившись за кресло.
- Ну да: говорили вы это уже.
- Нет, Лизаша, - послушайте: я - ничего не сказал: я пришел говорить: и вы знаете сами, что я ничего не сказал.
- Что такое?
- Подделал, Лизаша!
Она посмотрела вполне изумленно:
- Подделали! Вы? Что такое подделали?
Руку взяла и погладила:
- Подпись отца я подделал.
- Да нет!
И Лизаша погладила щеку, рукою холодной, как лед, поднимая в пространство какие-то неморожденные взоры:
- Несчастненький.
Он за нее ухватился: она - отстранялась.
- Нет, - тише... Вы, бог знает... Пьяны...
Лицом подурнела: и - дернулась, видя, что Митя идет на нее: отступала к портьере.
- Нельзя!..
Он схватился рукою: рвалась; не пускал.
- Ах, жалким вы жалкехонек, Митенька.
И унырнула за складки портьеры, оставивши ручку свою в его цепких ладонях; он к ручке припал головой, покрывая ее поцелуями; ручка рвалась - за портьеру:
- Пустите же, - раздавался обиженный голосок, как звоночек, за складкой портьеры.
И тут же на голос пошел быстрый шаг.
Ручка выдернулася.
Между складок портьеры наткнулся на... крепкий кулак, его больно отбросивший: тут растопыривши пальцы, скользнул: и - откинулся: складки портьеры разрезались; ясно блеснули - манжетка, рубин и линейка: линейка рассвистнула воздух, врезаяся гранью в два пальца.
И пальцы - куснуло расшлепнутым звуком: они - окровавились.
Точно раздельные злые хлопочки отчетливо так раздалось за портьерой:
- Ха-ха!
Перекошенною гримасой оттуда просунулася седорогая голова и две иссиня черные бакенбарды.
Тут Митенька бросился в бегство: за звуком шагов раздавалась пришлепка.
Сразбегу наткнулся на лысого господинчика он.
...............
Господин Безицов разлетелся к порогу гостиной.
Там встретил его фон-Мандро, оборудовав рот белой блеснью зубов, и втыкаясь глазами бобрового цвета; сжал руку, затянутый позою, найденной в зеркале.
...............
Ацетиленовый свет, ртутно-синий; и там - розовенье: реклама играла: фонарные светы казались зелеными: окна вторых этажей утухали; а выше, в багровую тьму уходя, ослабели карнизов едва постижимые линии; шлепало снегом холодным в ресницы: бессмыслилось, рожилось, перебегало дорогу; отбитые пальцы горели; душа изошла красноедами; щеки пылали; и ухали пульсы.
Бежал, заметаемый снегом, сметаемый вихрем: все пырскало - крыши, заборы, углы: порошицей, блистающей ясенью: крылья снегов зализали круги фонарей; и все - взрезывало; перебегали дорогу: шли - по-двое, по-трое: шли - в одиночку; шли слева и справа - туда, где разъяла себя расслепительность; шли перекутанные мехами мужчины; шла барышня в беличьей кофточке; дама, поднявшая юбку, с "дессу" бледно кремовым, - выбежала из блеска; за нею с серебряным кантом военный, в шинели и в - розовордяных рейтузах.
Там шуба из куньего, чернобелого меха садилась в авто - точно в злого, рычащего мопса, метнувшего носом прожектор, в котором на миг зароилась веселость окаченных светом, оскаленных лиц, - с золотыми зубами.
Побежал мужичок.
- Эка студь!
И морозец гулял по носам лилодером.
...............
Лизаша была у себя: ей представился Митя; его стало жалко: того, что случилось в гостиной, она не видала: видала мадам Вулеву.
От мадам Вулеву же ничто не могло укрываться.
18.
Форсисто стоял Битербарм; ферлакурничал перед мадам Эвихкайтен: форсисто вилял, и локтями, и задом:
"Энтведер" - не "одер".
Мадам Эвихкайтен плескалася в сером в тени тонконогой козеточки, приподымавшей зеленое ложе, как юбочку нежная барышня: в книксене:
- Великолепно: "энтведер" не "одер"...
Энтведер, затянутый в новенький, синезеленый мундир ( 1000 с белым кантом), - вмешался:
- На этот раз вы, Битербарм, оплошали: ведь предки мои проживали на Одере.
Вот ведь судьба.
Битербарм - поле прыщиков: зубы и десны: и - что еще? Род же занятия спорт: но не теннис, - футбол: про себя говорил он: - Я - истый гипполог.
- Послушайте, - вдруг обратился он к Зайну, - скандал с Кувердяевым? Правда, что в классе ему закатили пощечину?
Зайн, тонконогий воспитанник частной гимназии Креймана, очень витлявенький щеголь, с перетонченным лицом, отозвался.
- Ну да, - что-то вышло!
- Как что? - удивился Энтведер. - Вполне оплеуха.
- В чем дело?
- История грязная!
Зайн отошел; уже с Вассочкой Пузиковой разводил фигли-мигли; ведь все говорили, что он - содержанец.