Зимний Собор - Елена Крюкова

– Это твой сын? – Нет.

– Возлюбленный? – Нет.

– Что ж ты по нем рыдаешь так много лет?

…Смертью смерть ты попрал.Только это тебя и спасает.Не питье, не жратва, – только тот металлический стол,Где под скальпелем мысли так сердце твое воскресает,Что уж лучше бы ты, изругавшись, под землю ушел.

Нет, еще поживи!Человек, а не Бог ты, бедняжка, –Наспех сладость кафе,наспех – горечь любовных минут,Полумесяцы соли под мышками рваной рубашки,Что сорвут в подворотне друзья и подошвой сомнут.

Но тебя я люблю.В честь тебя прохожу я, босая,На молебен – зимой,в кровь ступни обдирая об лед!Но тебя я – люблю. Только это тебя и спасает.Только это, щенок,и бичует тебя, и ведет.

И когда за веками, с которыми цифрой не слажу,Намалюют тебя на бескровной церковной стене, –Голос мой из-под куполажестко и яростно скажет:

– Это лишь Человек.

Все, что думал,Он высказал мне.

«Блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся».

ПРАВДА

Ярлык прицеплен. Выдан нумер.Заказан погребальный хор.Я знать хочу, за что ты умер,И прочитать твой приговор.

Я знать хочу, какая сила –Пред тем же кованым крестом –Тебя помоями чернилаИ златом мазала потом.

Я знать хочу, как месят войны.Я знать хочу, кто выдал планКонцлагерей в полях привольныхИ гнойных пограничных ран.

Как строят розовые тюрьмыИ сумасшедшие дома.Зачем листы кидают в урны,От выбора – сходя с ума.

Вы, плотники и хлебопеки!Медсестры и гробовщики!Вся ваша правда, человеки.Вам кривда будет не с руки.

И в этом мире, где дощатыйНастил – над пропастью прогнил,Я знать хочу, кто – виновато,Кто – без вины себя хранил!Кто двадцатипятисвечовый,Сиротский свет в ночи лия,Вставал с постели вдруг в парчовой,Заместо нищего белья,В пророческой, рассветной ризе,И разверзалися уста,Чтоб вытолкнуть слова о жизни,Где Правда,Кровьи Красота.

ФРЕСКА ВОСЬМАЯ. КЛИНКИ ЗВЕЗДНЫХ ОГНЕЙ

КСЕНИЯ НА ФРЕСКЕ…Там бесы Адовым покойникам –Льют в глотки татям и разбойникамРасплавленное серебро;А я?! Чем провинилась, Господи?!Одним лишь поцелуем – горечьюСпалившим голое нутро.Одним объятием торжественным,Где не мужчина и не женщина –Две железяки запеклись,Те два гвоздя с Кургана Лысого,Кровь по сугробам – зверья, лисова……На фреске, грешница, меж рисинамиОгня, между котлами, крысами,Кричу, подъяв лицо неистовое:“Ты моя жизнь.Ты моя жизнь”.ВИДЕНИЕ ПРАЗДНИКА. СТАРАЯ РОССИЯ

От звонниц летит лебедями да сойкамиМалиновый звон во истоптанный снег!Девчонкой скуластой, молодушкой бойкоюГляжу я в зенит из-под сурьмленных век.

Небесный прибой синевой океанскоюБьет в белые пристани бычьих церквей!Зима, ты купчиха моя великанская,Вишневки в граненую стопку налей!

Уж Сретенье минуло – льды его хрустнули! –Святого Василья отпели ветра –Румяная, масленая и капустная,И зубы-орехи со сластью ядра,

В платке снеговейном, по коему розами –Малина и мед, раки, окорока,И свечи в приделах – багряными грозами,Белуги, севрюги – кистями платка! –

В брусничном атласе, с лимонными бусами,В браслетах и килечных, и сельдяных,С торосами семги, с варенья турусами,С цукатами тяжких серег золотых,

Со бронзой копчушек каспийских, поморских ли,С застылыми слитками сливок густых,С рассольными бочками, словно бы мордамиВеселых до глупости псов молодых, –

С гудками и крыльями райских раешников,С аджикою плотницкого матерка,С торчащими черными гривами-елкамиНад холкой февральского Горбунка, –

Красавица! Радость моя незабвенная!..Соболюшка!.. Черные звезды очей!..В атласах сугробов святая Вселенная!..Твой рыжий торговец, седой казначей,

Твой князь – из Юсуповых либо Нарышкиных,Идущий вдоль рынка под ручку с княжной,Монахиня, что из-под траура – пышкою,В надменных усах офицер ледяной,

Два Саввы твоих – и Морозов и Мамонтов –С корзинами, где жемчуга да икра –Палитрою гения!.. – бархата мало вам?.. –Вот – прямо в лицо!.. – осетров веера,

Глазастый бескостный изюм Елисеева,Бурмистрова радуга звездной парчи,Хвостами налимов – Сияние Севера!..И – что там еще?.. – о, молчи же, молчи,

Рыдай, припаявши ладонь узловатуюК забывшим кипение сбитня губам, –Родная моя!.. Это Время проклятое.Но Праздник я твой никому не отдам –

Прижму его крепко ко впалой, чахоточнойГруди, зацелую в уста и щеку! –Пока не явился жандарм околоточный.Пока не приставили дуло к виску.ВИДЕНИЕ БОГА В АДУ

Ах, черны наши щиколки, руки – сухие березы – страшны.Мы – пепел и прах.Хомуты на шеях да ночлежные сны,Где жив сучий страх –

Что с едой миску – пнут, грубо прочь унесут,Взахлеб хохоча…Мы-то думали, шавки, что вот Страшный Суд:Хвощами – парча,

И с затылков святых виснут куньи хвосты,Тиары горят,Митры сыплют лучи – рубинов кресты,Исусов наряд –

То ли снег!.. то ли мед!..На деле – воткниКулак себе в рот:Все в грязи бычьих торжищ небесные дни.Умрет, кто не врет.

Наш – чугун башмаков. Наши – звоны оков.Наш – голод-чекан.Эй, рабы, сколь в земле ртов, рук и голов!.. –Упомнит, кто пьян…

Наше – месиво тощих, безропотных телИ жирных свиней…Смерды, эй, – а и кто там в ночи полетелВсе горше, сильней?!..

Поднимите зрачки от промывки болот.Нет кладезей там.Гляньте, – что за Сиянье от неба идет,Подобно крестам?!

Содрогнитесь! Морозом спины свело!Следите полет!Сколько вас уже в зимнюю землю легло,В ил, темень и лед, –

Кто не видел Фаворский свет никогда!Кто: грязь по скуле –Вместо слез… – всю размазал; чья горе-беда –Жить лишь на земле!

Бросьте прочь рубило, лом и кайло.Шеи – выломать – ввысь!..Лик задрать! Уж не просто светло:Свет бьет, будто жизнь!

Свет бьет поддых, как смерть, и в ребро и в грудь,В лицо нищеты,В грязью – вдоль колеи – накормленный путьТоски и тщеты!

И толпимся, и тянем руки к любви,В бесплодье небес –Ах ты, Бог, возьми одежонки мои,Всю жажду чудес,

Только ниже шагни… о, ниже спустись,О, дай из горсти…Пожалей мою собачонку-жизнь,Ее – причасти!

На меня, на меня пролей дивный свет!Рабий грех искуплю!..…………………………………………………………..

Он прошел, смеясь, по копьям планет.Кинул в грязь по рублю –

Кинул Сириус, Вегу, Сатурн и Марс,Кинул Лунный Грош…

…Как Он будет там, в черноте, без нас.Как мы будем?!.. – что ж… –

Снова морды опустим, в ночь когти вонзим,И, в поте лица, –Сколько белых лет,сколько черных зим –Вот так – до Конца.

И не вспомним, как Он по небу летел –Хламида синя! –Разрубая мрак побежденных телКлинками огня.

БОРЬБА КСЕНИИ С ДИАВОЛОМВот нож.Вот он – в руце моей, поелику острашеньем владею.Вот дрожь.Я кладу ее ожерельем на тощую шею.Вот жизнь.А вот Диавол. Коротка его резкая стрижка.Держись.Я сражаюсь огнем и мечом. Берегись, мальчишка.

Блеск ножа – то во мраке чехонь. Солона эта вобла.Рукоять. Пот покрестит ладонь. Подворотная кодла.На меня. От меня. Выпад вбок. Это маятник, Дьявол.Нож в кулак мне, смеясь, всунул Бог. Он меня не оставил.Хрип трахеи. Бросок. Получи! За детей под прицелом!Вместо толстой церковной свечи я – сгораю всем телом!Я копыта отрежу тебе! Я рога обломаю!В жалкой жизни, в мышиной судьбе – не тебя обнимаю!Ты сожрал много душ… на, возьми! Мрак. Безвидный. Бесслезный.Поножовщина между людьми в подворотне морозной.Эта баба пьяна, а мужик налил зенки до краю.Ножик – мах-перемах. Ножик – вжик. Я тебя покараю.Я – лишь нож. Лишь возмездье. Я лишьХрип и всхлип в лютой смоли.Ты убьешь меня. Не пощадишь. Я сражаюсь до воли.Я до смертной победы дерусь, и сверкают над намиЗвезды дикие – я их боюсь, волоса-мои-пламя.Выдыхаешься. Выдохся. Вы… – ах ты, Дьявол. Смышленый.Из серебряной, снежной травы пахнет древом паленым.Я сожгла его – яблок не пить!.. – не кидать Змею в яму!.. –Я сожгла его, чтоб накормить мужичонку Адама,Чтоб на страшных углях и огнях, на дровах этих РайскихЯ варила в котле на костях – для зубов наших рабских –Для ввалившихся щек, языков, голодно почернелых –Эту длинную стерлядь-любовь, хорду Божьего тела,Эту, с вонью тузлучной, чехонь – под ребро – узкой сталью…До победы. До смерти.

…………Огонь!Мы зарю проморгали.

Вышел ты из шерстей и из кож. Хохотнул очумело.И горит на снегу черном нож кровью иссиня-белой.И подумала я на краю зимней ночи сожженной:Ты гуляй. Я тебя не убью, разгильдяй, Аббадона.Я тебя так жалею стократ, как убитых тобою.Вон глаза твои в небе горят над звездящей губою.И, закинув затылок, – у, страх!.. – у, захлопнись, как ставни!.. –Я читаю в отверстых глазах боль, которой нет равных,И как плачет он вместе со мной, Вельзевул-Зловодитель,Люциферушка бедный, больной, неба сброшенный житель,Как черно его слезы текут на убийства орудье,На сияющий хлев и закут, на собачье приблудье,Сухожилья камней городских, белоствольные чащи –Горячей всех рыданий людских, всех анафем казнящих.

***

Ночь. Сочится черным рана. Ночью карта жизни бита.Пью из решета и сита. Пью из битого стакана.Из дырявого кафтана – руки – раструбы – развилы:Зареву белугой пьяной лишь о тех, кого любила.Ничего не нажила я: ни бурмистровых жемчужин,Ни куниц, ни горностаев, – волчьих белых шкур без краю,Вьюжных слюдяных остужин.Одесную Тебя, Боже, посижу в хитоне алом.И ошую – в синей коже, в сером бархате подталом.Я болящим угодила. Я кричащим зажималаРты – казенным одеялом.Осужденных – целовала. Обреченных – обнимала.Не себе – чужим хазарам, подаянье им – просила.Я несчастных так любила!.. Я несчастных – так – любила…А сама – несчастной стала.ВИДЕНИЕ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

Вижу… вижу… Силки крепа… кости крыжа…Витые шнуры… золотые ежи на плечах… китель режут ножи…Пули бьют в ордена и кресты… Это Царь в кителе. Это Ты.Это Царица – шея лебяжья. Это их дочки в рогожке бродяжьей…Ах, шубка, шубка-горностайка на избитых плечах…А что Царевич, от чахотки – не зачах?!Вижу – жемчуг на шее Али… розовый… черный… белый…Вижу – Ника, Ваше Величество, лунь поседелый…Вижу: Тата… Руся… Леля… Стася… Леша…Вы все уместитесь, детки, на одном снежном ложе…Кровью ковер Царский, бухарский, вышит…Они горят звездами, на черное небо вышед…Царь Леше из ольхи срезал дудку…А война началась – в огне сгорела Стасина утка…Изжарилась, такая красивая, вся золотая птица…Стася все плачет… а мне рыжая утка все снится…Ах, Аля, кружева платья метель метут…А там, на небесах, вам манной каши лакеи не дадут…Вам подсолнухи не кинут крестьяне в румяные лица…Ты жила – Царицей… и умерла – Царицей…А я живу – нищей… и помру – опять нищей…Ветер в подолах шуб ваших воет и свищет…Вы хотите пирогов?!.. – пальчики, в красном варенье, оближешь…С пылу-жару, со взрывов и костров… грудь навылет… не дышишь…Кулебяки с пулями… тесто с железной начинкой…А Тата так любила возиться с морскою свинкой…Уж она зверька замучила… играла-играла…Так, играя, за пазухой с ней умирала…А Руся любила делать кораблики из орехов…У нее на животе нашли, в крови, под юбкой… прятала для смеху…Что ж ты, Аля-Царица, за ними не доглядела…Красивое, как сложенный веер, было нежное Русино тело…Заглядывались юнцы-кадеты… бруснику в фуражках дарили…Что ж вы, сволочи, жмоты, по ней молебен не сотворили?!..Что же не заказали вы, гады, по Русе панихиду –А была вся золотая, жемчужная с виду…А Леля все языки знала. Сто языков Вавилонских, Иерусалимских…Волчьих, лисьих, окуневских… ершовских… налимских…На ста языках балакала, смеясь, с Никой и Алей…Что ж не вы ей, басурманы, сапфир-глаза закрывали?!..Там, в лесу, под слоем грязи… под березкой в чахотке…Лежат они, гнилые, костяные, распиленные лодки…Смоленые долбленки… уродцы и уродки…Немецкие, ангальт-цербстские, норвежские селедки…Красавицы, красавцы!.. каких уже не будет в мире…Снежным вином плещутся в занебесном потире…А я их так люблю!.. лишь о них гулко охну.Лишь по ним слепну. Лишь от них глохну.Лишь их бормотанье за кофием-сливками по утрам – повторяю.Лишь для них живу. Лишь по ним умираю.И если их, в метельной купели крестимых, завижу –Кричу им хриплым шепотом: ближе, ближе, ближе, ближе,Еще шаг ко мне, ну, еще шаг, ну, еще полшажочка –У вас ведь была еще я, забытая, брошенная дочка…Ее расстреляли с вами… а она воскресла и бродит…Вас поминает на всех площадях… при всем честном народе…И крестится вашим крестом… и носит ваш жемчуг… и поет ваши песни…И шепчет сухими губами во тьму: воскресни… воскресни… воскресни…ВОСКРЕСНИ…

ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ

Вселенский холод. Минус сорок. Скелеты мерзлых батарей.Глаз волчий лампы: лютый ворог глядел бы пристальней, острей.

Воды давно горячей нету. И валенки – что утюги.Ну что, Великая Планета? На сто парсек вокруг – ни зги.

Горит окно-иллюминатор огнем морозных хризантем.И род на род, и брат на брата восстал. Грядущего не вем.

Как бы в землянке, стынут руки. Затишье. Запросто – с умаСойти. Ни шороха. Ни звука. Одна Египетская Тьма.

И шерстяное одеянье. И ватник, ношенный отцом.Чай. Хлеб. Такое замиранье бывает только пред Концом.

И прежде чем столбы восстанут, огонь раззявит в небе пасть –Мои уста не перестанут молиться, плакать, петь и клясть.

И, комендантский час наруша, обочь казарм, обочь тюрьмыЯ выпущу живую душу из вырытой могильной Тьмы!

По звездам я пойду, босая! Раздвинет мрак нагая грудь!…Мороз. И ватник не спасает. Хоть чайник – под ноги толкнуть.

Согреются ступни и щеки. Ожжет ключицу кипяток.Придите, явленные сроки, мессии, судьи и пророки,В голодный нищий закуток.

И напою грузинским чаем, и, чтобы не сойти с ума,Зажгу дешевыми свечами, рабочих рук своих лучамиТебя, Египетская Тьма.

МОСКВА. XVII ВЕК

Купола над площадью золотым дымились.Небо черно-синее — ворона крыло…Под парчовым платом боярыня томилась,Перстень кусала — тусклое стекло…Чернобурый хвост метели в сбитенщика — пухом!

-         Сбитню горячего — глотку обожжешь!..