Зимний Собор - Елена Крюкова

– Ни за что тебе не поверю.

Ты, цербер, цензор,ты плевал мне в спину.Но распахиваю золотые двери.За тебя поклонюсь Отцу и Сыну.

Поклонюсь вам направо и налево –И учительнице музыки первой,Что от рака печени умирала,А Бетховена мне до конца играла…

Поклонюсь вам земным поклоном,Ибо земное зачатие –тоже чудо:Матери, меня исторгшей из лона,И отцу, не продавшемуся иудам.

И святому Василию в синем,И святому Владимиру в красном,Ибо были, как небо в звездах – красивы,Ибо любила их – не напрасно.

В мире дольнем можно все опошлить.Поклонюсь вам налево и направо –Торговец, весь в мозолях от госпошлин,Честный аптекарь, продающий отраву.Поклонюсь в детской колонии детям,Знающим палочные удары.Поклонюсь тем, кто еще жив на свете –Старикам и старухам очень старым.Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,Во тьме пекарни ругаясь матом.Кто корабли к Юпитеру запускает.Кто раздает противогазы солдатам.И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку –Допрежь Суда,допрежь ВоскресеньяДозволь войти мне туда,Человеку!И облече бо мя в ризу спасенья!Яко жениху, возложи ми венец,И яко невесту, украси мя красотою…Это мое начало. Это еще не конец.Препояшусь синею лентою святою –Синим лентием неба, где свищет морозХулигански,в два пальца,под облаками..

…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,Мертвую медь окладащупая живыми руками –Той девчонке, худой,будто ковыль,Взявшей двоих из детдома на воспитанье…

И надену подризник и епитрахиль,Ратоборствуя против тленья – пыланьем.

БОГОМАТЕРЬ ВЛАДИМИРСКАЯ. ИКОНА

Очи ее – сливовые.Руки ее – ивовые.Плащ ее – смородиновый.Родина.

И так ее глаза печально глядят,Словно устали глядеть назад,Словно устали глядеть вперед,Где никто-никто никогда не умрет…

А мы все уходим. И мы все – уйдем.…Лишь одна в Успенском соборе своемГлядит печально, зная про то,Что никогда не умрет никто.

Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.

Милые, спите. Вас не тревожу.Кто-то отходит – кто-то родился.Просто – душа меняет кожу.Каждый из нас на страданье сгодился.

Из кожи и меди, из матерьяла,Коий наждак и алмаз не брали,Мы возродимся! Начнем сначала –Как будто мы и не умирали.

Все вам наврали! Не типографскойКраской – а темперой златовласойНас обозначат! Не радиосказкой –Правдой архиерейского баса.

Мы возвращаемся. Поглядите:Это я –со шрамами пыток.Это я – в побоях подпитий.Это я – помнящий свиток –

Список тех, кто убит при попыткеК бегствукто позорно стыл дезертиромВ зимней землянкемокрый до ниткиПеред воюющим наглым миром

***

– Мне в алтарь нельзя было– а я сюда влезла.

А ты кто?

– Чай, не признаешь меня, болезной,

драно пальто?..

– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…

А здесь – вино да просфоры…

– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы –

юного Времени воры.Я ведь побирушка. А звать меня Елена Федоровна.А мать моя была графиня.

Над алтарем под куполом – серебряные звезды.

– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.

…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.

– Иди сюда.

– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!.. В грязном тряпье-то моем!..

– Иди. До Страшного Суда здесь будем стоять вдвоем.

ВЕЛИКАЯ ЕКТЕНЬЯ. МОЛИТВА ЕЛЕНЫ ФЕДОРОВНЫ

Господи, дай Ты мне силы еще пожитьИ у соседки на кухне вприкуску чайку попить.А так мне больше ничего и не надо. Солнышко горит зимой –И в сумке моей согревается черствый хлеб ледяной.Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.

А я слышала другое:

О тех кого давно убиликого давно пережилачьи в мерзлых северных могилахистлели вечные телаО маме розовой графинехрусталь очей пшеница косчье тело расстреляв в полыниногой спустили под откосОна Флоренского читалаона в бессмертие душитак верилаона считалана масло постное грошиО тех кто плакал на трибунахо тех кто хохотал внизуо тех, кто нас пугал коммунойцитатой вышибал слезупод грузом лжипод грузом правдыпод электрическим бичом

О тех что были Солнцу радытам за тюремным кирпичом –оx как молюсьox как страдаюда только проку ли им в томчто я себя здесь осеняюуже нездешним тем крестом –железным, хлебным, сыромятнымбез яхонтовбез бирюзы

О тех что плакали стократно –лишь две слезылишь две слезы

…Риза расписная мне спину жжет.Рядом с графской дочкой на колени – бух!Я еще молюсь о том, чтобы мой народне был больше слеп,не был больше глух.

Но дрожит глухой, щупая струну.Но бредет слепой, простирая длань.

…Только отведи, коли сможешь, – войну.Там – любою мукой мученической стань.

И вбежал в церковь подросток худой.Глаза васильковой плескали водой.

– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! –

пронзительно закричал.

– За станцию, вокзал, разъезд, причал!

За пятна мазута на шпалах.За проводниц усталых.За опилки чая в квадратах бумаги.За трусливых снегов белые флаги.

За скамейки где спиможидая поездЗа буфеты где буфетчица в жирной помадешарит собачьим глазом по полкаму сметы расчетливойне в накладе

Нас много – у ржавых рельс на приметев пасынках у расписанийв крестниках у тебяожидальный зал

– Бог с вами, беспокойные дети.

Хотите – превращу эту церковьв вокзал?

АНТИФОН: Благослови, душе моя, Господа, и не забывайвсех воздаяний Его, и да обновится, яко орля, юность твоя…

ИРКУТСКИЙ ВОКЗАЛ

Скамья ожидальная. Грязи полно.И чистое небо в дверях.За пазухой греет сухое виноБезумный старик в газырях.

Татарские лица, бурятская кровь,Монголия рядом, – гляди!Гляди – крест холодных полярных ветровНа гордой байкальской груди.

И, углем груженный, проходит состав.И скорый, где люди не спят,А курят, над сальной колодой уставКлясть мир, что не нами заклят!

Вокзальные лики! Мой люд золотой!Сибиринка горестных скул!Пройдешь – и усну под Твоею пятой,Как дед, как отец мой уснул.

Из кружки напиться. Достать из мешкаХвост омуля, черный ломоть.О, жизнь так мала. А земля далека.И каждый транзитный – Господь.

Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,В мазуте мозольных кистей,Он в спящем, усохшем как хлеб старикеИ родинках тощих детей.

И я так спала! И я так же плылаВ ковчеге, где холод и грязь –За крохою счастья! За блесткой тепла,И плача во сне, и смеясь!

А счастье – насыпать песчаную сольНа черствый дорожный ржаной…Душа моя, вспомни – доселе, дотоль –Кто ехал и плакал со мной.

ХЛЕБ

В золотой епитрахилия стою одна.А в оконную решетку – яблоком – Луна.Лью вино в святую чашу.В хлеб вонжу копье.Вот и вся тут радость наша,счастие мое.Хлеб отрежет нож кухонный.Запахи вдохну.На стекле – узор морозный…Дань отдам вину.Чтоб забыть, как на вокзаледевочка спьянаБормотала: «Поглядите,что же за Луна!..Ах вы, кобели слепые, –что за желтизна!..Вот закуской лезет в руки!..Только – без вина…Не тяните!.. Вам бы – лапать…Я сама пойду…»Ей бы где-нибудь поплакать.Повыть на звезду.Смех упорный во все горло:“И пила, и пью!..»

Я с вином и хлебомголов алтаре стою.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. ИКОНА

Ты в парке городском – один.Ты – бакенщик. А что зимою?Нельзя же по миру – с сумою…И сам себе ты господин.За пазухой согреешь то,за чем в толпе огромной, втертыйВ нее винтом, порвал пальто,а вышел вон – добычей гордый.

С тобой хочу я есть и пить.Меня никто здесь не осудит.Ведь зельем стужи не избыть,а старость щиколотки студит.Стакан буфетный… Ветер, вей!О бакенщик, ты зимний житель.Да нет. Ты первый из людей –последний Иоанн Креститель.

Рабочей выгнутой рукойты сцепишь кружку, как клещами.Ты зажигаешь над рекойогни, чтоб путь нам освещали.О бакенщик, скажи мне путь!Предтеча – тот, кто рядом с нами.Давай – за тех, кому уснутьв ночи под царскими снегами.

И выпил он, и мне сказал:

– Согрелась?.. – и рукав понюхал.