«Матросская тишина» - Б. Седов

На последних проблесках сознания скрюченный, густо измазанный кровью Грек услышал произнесенную кем-то из ментов реплику:

– Мочить его, гада, надо! При попытке к бегству! И весь х… до копейки, – после чего стремительно рухнул в вязкое, пульсирующее и отчего-то не чернильно-черное, а багрово-рубиновое забытье.

«Наверное, уже замочили», – равнодушно подумал Артем, и время окончательно остановилось.

Часть 2

«Матроска»

Глава первая

Порнокиллер

Пробуждение было болезненным, мысли в черепной коробке ворочались с трудом, как тонущий в болоте бегемот. Сначала вернулась боль, резкая, заставляющая ежесекундно морщиться и чем-то напоминающая зубную, только во всем теле сразу. Чуть позже слух начал различать окружающие скудные звуки, преимущественно шорохи. Потом появился странный металлический привкус во рту. Зрение включилось последним и не сразу. Артем поднял весящие добрую тонну веки, но увидел лишь размытые бесформенные кляксы. Проморгался – не помогло. Тогда протер глаза саднящими, покрытыми коростой ссадин руками. Опухшие пальцы прикоснулись к чему-то вязкому и липкому. Это была засохшая кровь. Ею было покрыто все лицо, включая волосы. Хорошо постарались, сволочи.

– Очнулся, брат? – совсем рядом с Артемом неожиданно послышался голос, как сразу отметил Грек, с явным кавказским акцентом. – Подожди, я сейчас…

Возникла какая-то возня, слух уловил шаги – сначала отдаляющиеся, затем приближающиеся.

– Не трогай лицо руками, заразу занесешь, – властно посоветовал голос. – Лучше вымыть и протереть чистым куском одежды.

На лицо Грека неожиданно стекла холодная влага. Вода. Попав в сочащиеся, едва покрытые корочкой свернувшейся крови раны, она вызвала новый приступ боли.

– Терпи, – спокойно сказал незнакомец. – И не вставай пока. Сейчас слегка оботру, легче станет…

Артем почувствовал, как расстегивается «молния» на его груди, как сухо трещит разрываемая по швам майка, стараниями добровольного санитара превращаясь в относительно чистый кусок хлопчатобумажной ткани. Незнакомец аккуратно, стараясь причинять минимум страданий, промокнул влажное лицо Артема и прежде всего густо залепленные бурой пленкой веки.

Грек открыл глаза и увидел склонившееся к нему болезненно худое, поросшее сантиметровой щетиной мужское лицо. На вид – лет сорока. С чуть тронутыми сединой вьющимися волосами, умными карими глазами и гордым орлиным профилем. Типичный горец. За спиной мужчины виднелся закопченный, в сырых плесневелых разводах потолок с тускло горящей лампочкой в сетчатом металлическом наморднике.

– Где я? – с трудом разлепив разбитые в лохмотья губы, прошептал Артем.

– В камере, брат, – сдвинув к переносице густые брови, спокойно сказал кавказец. – В изоляторе временного содержания.

– Давно? – Грек попытался подняться, но зверски избитое тело слушалось его плохо. На помощь пришел незнакомец. Он бережно взял соседа по камере под микитки, приподнял без видимого усилия и прислонил спиной к стене.

– Со вчерашнего утра, – сообщил кавказец. – Так что вторые сутки пошли, как тебя цирики приволокли. Ну, слава Аллаху, хоть очнулся. Значит, выкарабкаешься…

Артем огляделся. Камера, где он находился вдвоем с этим человеком, была похожа на каменный мешок. Размером три на четыре метра, с кое-как оштукатуренными лет полста назад кирпичными стенами, высоким потолком, забранным решеткой изнутри и «ресничками» снаружи крохотным окошком. В углу, рядом с дверью, располагалась дырка-параша, из стены куском торчала ржавая труба без вентиля, из которой капала на рыжий кафель и сбегала к дырке в полу мутноватая вода. Больше в камере не было ничего. Даже нар. Он сидел прямо на холодном каменном полу, на котором кое-где просматривались кляксы запекшейся крови. Видимо, его собственной, накапавшей, пока его тащили сюда из коридора. Рядом, на том месте, где он только что лежал, валялся мятый дорогой пиджак цвета «соль с перцем» с торчащим из кармана галстуком. Артем перевел взгляд с подстилки на стоящего рядом соседа по камере. Тот был в одной рубашке, расстегнутой на три верхние пуговицы. Из образовавшегося треугольника торчала буйная растительность.

– Спасибо тебе, – поблагодарил сокамерника Грек. – Меня Артем зовут.

– Не за что, брат, – вздохнул кавказец и опустился рядом, тоже прислонившись спиной к стене. – Я Иса Сухумский. Слышал о таком?

– Нет, – покачал головой Грек. – Я из Питера.

– Хороший город, – кивнул Иса. – Только сырой и холодный. У меня там девушка есть, стюардессой в «Пулково» работает. Марина.

Минуты две дружно молчали. Первым не выдержал кавказец. Спросил вежливо:

– За что тебя легавые так уделали, брат? Артем задумался. Действительно, за что?

Ведь когда эти гоблины в бронежилетах начали его всем скопом в подъезде гасить на глазах у перепуганной консьержки, никто из них еще не знал, какая участь постигла лейтенанта Уварова. Это потом, уже в автобусе, по новой навалились, суки. Однако пересказывать свои злоключения кому бы то ни было, кроме адвоката, Артем не собирался. Поэтому ограничился частично правдивым, предельно коротким ответом:

– Мента одного отметелил. Омоновца.

– Насмерть? – деловито уточнил Иса.

– Да нет, – выдохнул Артем. – Уже наверняка очухался. Падла.

– Можешь на пятерку раскрутиться, – прикинул Сухумский. – Если не зашлешь, кому надо.

– Это вряд ли, – честно высказал свое мнение о грядущих перспективах следствия Грек. – Здесь особый случай. – И почему-то вдруг вспомнил о спасенном им из Москвы-реки молодом парнишке-водителе. Как вскоре выяснилось, родном брате жены Уварова. Бывшего сокурсника по физинституту. Который, в свою очередь, оказался не кем иным, как лейтенантом ОМОНа. Вот тебе и столица, с десятью миллионами жителей! А еще говорят, мол, Питер город маленький. Тесный. Куда ни плюнь – знакомые рожи. И вдруг – здрасьте вам… Все-таки точно за пределами Кольцевой дороги подметили еще в давние времена: Москва – просто большая деревня, хоть и с понтами.

– Знаешь, брат, а я бы на твоем месте Аллаха благодарил, – оскалился Иса. Однако в глубине его умных, чуть прищуренных глаз Артем увидел отблески льда. Помолчав немного, сокамерник повернул к нему лицо и выдавил, скрипя зубами:

– Мне легавые изнасилование детей шьют. Двух сестер-близняшек. Двенадцати лет. С такой поганой статьей даже те, кто «при своих», больше суток в общей камере не живут…

Судя по реакции Исы, сразу отведшего взгляд в сторону и нервно, словно прогоняя наваждение, дернувшего головой, на лице Грека после его признаний отразилось именно то, что должно было появиться на лице любого нормального человека, – презрение. К подонку, совершившему одно из самых гнусных преступлений.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, брат, – глядя в стенку, с болью в голосе прошептал кавказец. – Но, Аллах тому свидетель, я не заслужил твоей ненависти! И если я прикасался к этим девочкам, то только для того, чтобы погладить по голове или поцеловать их в щечку перед сном… Меня подставила их мать. А ее заставили менты. Эти поганые псы долго думали, как бы достать меня, и наконец нашли подходящий повод. Один опер придумал, как меня можно не просто бросить на кичу, а уничтожить. Причем – чужими руками. Не веришь, да?

– Я тебе не судья, Иса, – после продолжительного молчания, с трудом подобрав слова, ответил Грек. На него снова навалилась боль и подступила к горлу тошнота. Артем поморщился, прикрыл глаза и после некоторого молчания прошептал, чуть слышно: – Я знаю, как иногда случается, Иса. Малолетние шлюхи добровольно ложатся в постель с мужиками, а затем вышибают из этих лохов бабки, угрожая накатать заяву об изнасиловании. Но посадить могут, только если есть свидетели или положительные результаты экспертизы. Если секс между ними действительно был, любая экспертиза это подтвердит. По принуждению или нет – уже не важно. Любой суд примет сторону малолетки, и мужик пойдет на нары. Даже если девчонка – последняя блядь и успела перепихнуться со всем кварталом…

– Экспертиза, говоришь? – губы Сухумского скривились. – А если она показала, что заявившие об изнасиловании под давлением своей матери девочки до сих пор девственны, как младенцы?!

Артем открыл глаза и скосил удивленный взгляд на сокамерника:

– В таком случае тебе вообще незачем волноваться, Иса.

– Это с точки зрения нормальных людей. Но только не легавых. Для них я все равно насильник.

– Что за бред? – нахмурился Артем. Сокамерник долго смотрел в одну точку на стене, а потом сказал совсем не то, что ожидал услышать Грек. Медленно подбирая слова, Иса начал рассказывать свою историю.

– Я, брат, бродяга по жизни. И одиночка. У меня свой мир и свои законы. Мне сорок два. Ни одного дня в жизни я не ишачил на государство и тем более на кого-то со стороны. Работал всегда один. Ну, почти всегда. От подельников никакой пользы – один геморрой. – Глаза сокамерника недобро сузились. Видимо, кавказец вспомнил о чем-то очень для себя неприятном. – Два раза сидел, от звонка до звонка. В общей сложности восьмерик. В последний раз, в Коми, чуть в воры не короновали… Вышел три года назад. Случайно, на улице, познакомился с одной женщиной. Ее зовут Галина. Шел ночью по Черемушкам, слышу крики. Оказалось, двое наркош вырвали сумочку у идущей по улице одинокой женщины. А в ней – вся ее зарплата. Галина тогда медсестрой в больнице работала, как раз с дежурства домой возвращалась. Двое суток не спала… Со здоровьем у меня всегда нормально было. Я в детстве в Ташкенте жил, там, еще в первом классе, встретил учителя-корейца. В общем, даже в тюрьме тренировался… Догнал я этих уродов, башню первому пробил, подобрал с сугроба сумочку. Но второй, тот, что с пустыми руками бежал, в последний момент успел в меня стилет зоновский метнуть. В трапецию попал, в сантиметре от шеи. Тогда зима была, мороз под двадцать градусов. Я в куртке кожаной был. Воротник спас. Всего на сантиметр стилет в мышцу вошел. Правда, кровищи – море… Вернулся назад, сумочку отдал… Галина как кровь на воротнике увидела – вцепилась в меня, сразу домой потащила. Я, разумеется, не возражал…