Талисман - Стивен Кинг

(«Наверное, дядя Морган был тогда очень смешной?» – спросил он маму. «Да, смешной», – ответила она с невеселой улыбкой и достала очередную сигарету, хотя предыдущая еще дымилась в пепельнице.)

– Мальчик… – Капитан так сильно встряхнул его, что в шее хрустнуло. – Мальчик! Очнись! Не пугай меня…

– Все нормально, – услышал Джек свой голос откуда-то издалека, словно говорил не он, а диктор из телевизора. – Все нормально, отпустите меня. Я сейчас приду в себя.

Капитан перестал его трясти, но смотрел на него с волнением.

– О’кей, – сказал Джек и со всей силы шлепнул себя по щеке. – Ой!

Слова снова растворились где-то в недосягаемой высоте.

Он должен был умереть младенцем. В квартире, из которой они вскоре переехали и которую он помнил очень смутно. Мама называла ее Дворцом радужных мечтаний, потому что из окна гостиной открывался удивительный вид на Голливуд-Хиллз.

Он должен был умереть в своей кроватке, пока отец со Слоутом пили вино. Когда много пьешь, часто ходишь в туалет, а добраться до него из гостиной можно было только через комнату, где лежал он, маленький Джек Сойер.

Да, скорее всего это так и было. Дядя Слоут поднялся, глупо улыбнулся и промычал что-то вроде: «Одну секунду, Фил. Я сейчас схожу в одно место». Отец даже не посмотрел в его сторону, потому что в это время на экране Кэлхоун уже почти поборол Спиннера или Слиппера, в общем, что-то в этом духе. Слоут вышел из освещенной мерцающим светом экрана гостиной и вошел в полумрак детской, где маленький Джек Сойер тихо сопел, завернутый в сухие пеленки, теплый и спокойный. Он увидел дядю Моргана, аккуратно прикрывающего за собой дверь. Тот подошел к кроватке и, сюсюкая, показал ему «козу». Потом взял подушку с кресла, где обычно сидела Лили, и, придерживая одной рукой маленькую головку, другой с силой придавил подушку к лицу мальчика. Постояв так с полминуты, дядя Морган положил подушку на место и отправился в уборную.

Если бы тогда не пришла мама?!

Холодный пот прошиб его с ног до головы.

Так ли все было? Вполне возможно. Сердце подсказывало, что он не ошибается. Очень странное совпадение.

В возрасте шести недель умер сын Лауры де Луизиан, Королевы Долин.

И в возрасте шести недель едва не умер в своей колыбели сын Филиппа и Лили Сойер.

И в обоих случаях Морган Слоут был рядом!

Мама всегда заканчивала рассказ веселым воспоминанием, как Фил Сойер разбил телефон, пытаясь вызвать неотложку, после того как Джеки снова начал дышать.

Очень смешно? Конечно!..

2

– Теперь пойдем, – сказал Капитан.

– Хорошо, – ответил Джек. Он все еще чувствовал себя слабым и беспомощным. – Хорошо, пой…

– Тш-ш-ш! – Капитан прислушался к звукам приближавшихся голосов. Стена справа от них была не из дерева, а из тяжелого брезента. Она заканчивалась в нескольких дюймах от пола, так что Джек мог видеть башмаки проходивших мимо. Он сосчитал – пять пар ног. Солдаты.

Из общего гомона донесся обрывок фразы:

– …не знал, что у него есть сын…

Другой голос ответил:

– Яблоко от яблони недалеко падает! Всем известно, что он и сам незаконнорожденный…

Ответом на это был жуткий хохот. Джек слышал подобный хохот в школе, когда старшие мальчики обзывали младших непонятными, но очень обидными словами вроде «педик» или «марафетчик». Каждое из таких гнусных слов сопровождалось взрывами звериного гогота, очень похожего на этот.

– Тихо! – вмешался третий голос. – Заткнитесь! Если он услышит, мы вылетим отсюда, чихнуть не успеешь!

Шушуканье.

Снова гоготанье.

Еще одна шутка, на этот раз непристойная. Хозяева башмаков просто давились от смеха. Через несколько секунд раздалось дружное шарканье.

Джек взглянул на Капитана, который все еще смотрел, закусив губы, в пространство под стеной. Без лишних слов было ясно, о ком они говорили. А если они говорили, то вполне мог найтись и тот, кто слушал… И он мог догадаться, кто такой этот неизвестно откуда взявшийся сын. Это было ясно даже ребенку, такому, как он.

– Ты слышал? – спросил наконец Капитан. – Теперь ты понимаешь, почему нам нельзя здесь оставаться?

Он, казалось, вновь собирался встряхнуть Джека, но не отважился.

– Так, значит, твоя задача… идти на запад, верно?

«Он изменился, – подумал Джек. – Он уже дважды изменился». Первый раз, когда Джек показал ему зуб акулы, который был медиатором в том мире, где по дорогам ездят многотонные грузовики, а не запряженные лошадьми повозки. И второй раз, когда Джек сказал, что идет на запад. Тогда вместо угроз он предложил свою помощь, вот только в чем? А потом…

Не знаю, не знаю… Ничего не могу тебе посоветовать.

А потом его охватил страх перед чем-то. Даже не страх – ужас.

Наверное, он хочет, чтобы мы поскорее ушли, потому что боится, что нас поймают. Вот и все. Он боится меня. Боится, подумал Джек.

– Пойдем, – сказал Капитан. – Пойдем, ради Иосии!

– Ради кого? – спросил Джек, окончательно сбитый с толку, но Капитан не ответил, он уже подталкивал Джека к двери. Потом резко повернул влево и потащил Джека по коридору, деревянному с одной стороны и брезентовому, пахнущему плесенью – с другой.

– Но сюда мы шли по-другому? – удивился Джек.

– Нам нельзя больше показываться на глаза тем людям, – шепнул в ответ Капитан. – Это люди Моргана. Помнишь того худого? Кожа да кости?

– Да. – Джек вспомнил холодную улыбку, колючий взгляд стеклянных глаз. Глаза всех остальных не выражали ничего, но у этого… У этого взгляд был тяжелый, безумный. И еще: он был знаком Джеку.

– Осмонд, – сказал Капитан, поворачивая направо.

Запах жареного мяса стал намного сильнее: теперь воздух был просто пропитан им. Джеку никогда в жизни так сильно не хотелось мяса, как сейчас. Он был напуган, издерган, он устал… Но рот до краев наполнился слюной.

– Осмонд – правая рука Моргана, – объяснил Капитан. – Он слишком хорошо видит, и я не хотел бы, чтобы он увидел тебя еще раз.

– Что вы имеете в виду?

– Тссс! – Капитан еще сильнее сжал и без того онемевшую руку Джека. Они проходили мимо широкой двери, скрытой за занавеской. Сплетенная из джутовых веревок, широкая и грубая, она была похожа на сеть. Даже кольца, на которых она висела, были не металлическими, а костяными.

– Теперь кричи! – выдохнул Капитан Джеку в ухо.

Он отодвинул занавеску и втолкнул Джека в огромную кухню, благоухающую сотней ароматов (запах мяса преобладал) и наполненную дымом и паром. Джек увидел огнедышащие пасти жаровен, каменные столбы дымоходов, женские лица под белыми колышущимися косынками. Несколько из них склонились над длинным железным корытом на деревянных подпорках и терли горшки, кастрюли и прочую кухонную утварь. Их лица были красными и мокрыми от пота. Другие стояли у длинного стола, протянувшегося из одного конца кухни в другой, и чистили, разделывали, резали, шинковали. Одна женщина ставила в духовку пироги. Все они уставились на Джека и Капитана.

– И чтобы это было в последний раз! – взорвался Капитан, тряся Джека, как кот трясет мышь, в то же время не переставая толкать его через всю кухню к дверям в противоположной стене. – Последний раз, слышишь меня! Если ты еще раз когда-нибудь не сделаешь то, что тебе велено, я спущу с тебя шкуру и сделаю отбивную!

Шепотом Капитан добавил:

– Они все запомнят и про все разболтают, так что кричи, кричи громче!

И в миг, когда Капитан со шрамом волок его через жаркую кухню за воротник и руку, Джека посетило ужасное видение. Он увидел свою мать, лежащую на смертном одре, накрытую белой прозрачной тканью. Она лежала в гробу, одетая, как героиня фильма «Сдают тормоза»; ее лицо все четче и четче вырисовывалось в сознании Джека, и он заметил, что в ушах у нее – тонкие позолоченные сережки, которые он подарил ей к Рождеству два года назад. Потом лицо изменилось, подбородок округлился, а нос заострился, волосы приобрели более светлый оттенок и стали волнистыми. Теперь в гробу лежала Лаура де Луизиан. И сам гроб уже не был обычным траурным ложем. Он напоминал старинную деревянную домовину викингов (на самом деле Джек не имел понятия о том, как выглядит домовина и как викинги хоронили своих покойников). Такой гроб легче было представить окруженным множеством факелов, чем зарытым в землю.

Лаура де Луизиан была одета в белое платье его мамы, платье из фильма «Сдают тормоза». И в ушах у нее были сережки, те самые, которые дядя Томми помогал ему выбрать в магазине в «Беверли-Хиллз».

Внезапно слезы горячим и плотным потоком залили его лицо – самые настоящие, непритворные слезы. Он плакал не только по матери, но по обеим ушедшим женщинам, умершим в разных концах Вселенной, но связанных невидимой нитью, которой никогда не суждено порваться.