Умолкнет навсегда - Ролан Валейр

Сандовал (Таситу). Знаком ли тебе дон Мигель де Сервантес?

Тасит. Когда-то мы встретились на дороге.

Секретарь и Тюремщик приводят Сервантеса.

Сандовал (Сервантесу). Ты Мигель, де Сервантес?

Сервантес не отвечает.

Тасит. Он мне никто.

Сандовал. В самом деле?

Тасит. Этот дворянин — католик.

Сандовал делает знак, чтобы Сервантеса увели. Тюремщик и Сервантес уходят.

Тасит. По поводу моей дочери…

Епископ. Да, действительно. Сеньор Инквизитор?

Сандовал. Я велю ее освободить.

Епископ. Хорошо. Прекрасная работа, сеньор Инквизитор. Монсеньор Кардинал и Его Величество будут об этом извещены.

Сандовал. А Его Святейшество?

Епископ. Его Святейшество, разумеется, тоже. Не будем забывать о Риме. Рим, если я тебя забуду, пусть моя правая рука…а, может, язык? Уже не припомню.

Тасит. И то, и другое, ваша Милость, но речь там идет об Иерусалиме.

Епископ. Ах, да! Иерусалим, конечно, конечно…

Епископ уходит.

Сандовал (Тюремщику). Пойди, приведи женщин. Обеих.

Тюремщик уходит.

Тасит. У меня только одна дочь.

Сандовал. Признаться, у меня две претендентки на эту роль. Одна вообще отказывается говорить, а другая — сумасшедшая лгунья. Надо, чтобы мне сказали, какую из двух освобождать.

Тасит. Сеньор, я слеп.

Сандовал. Отец не нуждается в зрении, чтобы узнать своего ребенка. Все очень просто: одну освободят, другая пойдет на костер. Надеюсь, что ты свою узнаешь.

Затемнение.

Декорация 5. Камера Сервантеса. Эта сцена — точное повторение начала сцены 1.20. Сервантес один. Открывается дверь. В камеру вталкивают человека, который распластывается по полу. Сервантес подходит и переворачивает его. Потом укладывает на тюфяк.

Тасит (Открывая глаза). Кто вы?

Сервантес. Я — великан Каракульямбр, правитель острова Малиндрании, побежденный на поединке рыцарем из Ламанчи, еще не в должной степени оцененным. Он и велел мне явиться к вашей милости, дабы ваше величие располагало мной по своему благоусмотрению.

Тасит. Это конец.

Сервантес. А существует ли для нас различие между концом и началом?

Декорация 2. Гостиная в Мадриде.

Дульсинея 2. Было две Дульсинеи?

Телло де Сандовал. Инквизитор не был в этом уверен. Обе были еврейки, это сомнений не вызывало. Одна отказывалась назвать свое имя, но вела себя как дочь образованного человека. Человека круга Тасита де Ангелеса. Другая выглядела обыкновенной девушкой, но не уставала кричать, что она — Дульсинея, невеста принца Иудейского и дочь Мессии.

М. де Сервантес. Инквизитор мог бы учинить им допрос с пыткой. История свидетельствует, что он прибегал к пыткам. Не колеблясь.

Телло де Сандовал (Дульсинее 2 и Мигелю, имея в виду М. де Сервантеса).

Благородному идальго личность Инквизитора была не слишком хорошо известна. Упрямая женщина даже под пыткой ни в чем бы не призналась. А безумная, наоборот, призналась бы в чем угодно. Кроме того, они нужны были живыми и, по возможности, неповрежденными. Допрос же мог иметь непредсказуемые последствия.

Мигель 2. Что вы хотите этим сказать?

М. де Сервантес. Что они могли слегка умереть.

Дульсинея 2. Что же произошло потом?

Телло де Сандовал. Инквизитор выставил обеих женщин перед евреем.

Дульсинея 2. И что?

Телло де Сандовал. Еврей узнал свою дочь…

Дульсинея 2. И инквизитор ее освободил.

Неловкое молчание.

М. де Сервантес. Нет, Инквизитор освободил другую.

Дульсинея 2. А я думала…

М. де Сервантес. Вы думали, что Инквизитор оставит на свободе дочь главаря Обращенных, еретика, сбежавшего от инквизиции? Инквизитор должен был постоянно ощущать свое всемогущество.

Телло де Сандовал. Инквизитор просто делал работу инквизитора, как автор романов делает свою работу романиста. С той разницей, что Инквизитор избегает откровенного вздора, которым прельщает толпу романист.

М. де Сервантес. Расскажите им, из чего состояла работа Инквизитора, на случай, если они вдруг захотят стать романистами.

Телло де Сандовал (Он в некотором замешательстве). Я… Инквизитор должен был подвергнуть отца допросу. Обычное дело. Даже если дерево гнилое, прежде чем сжечь, следует выпустить из него соки. Он сделал…как бы это сказать? Высек две искры из одного камня.

Мигель 2 и Дульсинея 2 вопрошают М. де Сервантеса взглядом.

М. де Сервантес. Отца и дочь мучили вместе.

Дульсинея 2 (Телло де Сандовалу). Это правда?

Телло де Сандовал. Да.

М. де Сервантес. В одном помещении.

Телло де Сандовал. Да. Допрос — это также проблема производительности труда.

Декорация 5. Камера Сервантеса.

Сервантес. Как вы могли? Собственную дочь!

Тасит. Мигель, Мигель. Представьте на мгновение, что мы состоим из плоти и крови. Ничего другого. Нам предназначено исчезнуть.

Сервантес. Это ваше…тщеславие! Нужно вам было и Дульсинею вовлечь в смерть вместе с нами!

Тасит. Только вместе со мной. Вы не умрете. Во всяком случае, умрете не сейчас. И не от рук Инквизитора.

Сервантес. Не все ли теперь равно.

Тасит. Умереть или жить — не все равно! Вы будете жить. Разговаривать с теми, кто молчит. С теми, кто остался. Кто еще прячется. С теми, кто нуждается в надежде.

Сервантес (горько). Вы последний из истинных рыцарей, дон Тасит. Последний из рыцарей комедии!

Тасит. Латы мои — из белого железа. Надо быть терпеливыми с теми, кто играет в пьесах, и с теми, кто их пишет. Они — зеркало слабостей человеческих.

Сервантс. Даже и не рыцарь, а именно его зеркало.

Тасит (Ему смешно). Вот-вот. Зеркало рыцаря. Для меня всё кончено. Теперь — ваша очередь.

Сервантес. Моя очередь? Моя очередь для чего? Атаковать мельницы? Разговаривать со свиньями? Уничтожать собственное потомство?

Тасит. Колесница смерти приближается. Но что может она против зеркала?

Пауза.

Сервантес. Чего вы ждете от меня?

Тасит. Книгу.

Сервантес. Так же, как и вы, я — в тюрьме. Каким образом я могу добыть вам книгу?

Тасит. Создав ее. Вы — в тюрьме, это правда, но не так, как я. Красивый испанский дворянин. Если кровь ваша и не вполне чиста, то может сойти за таковую. Вы выйдете отсюда. У вас будет время. Надо писать.

Сервантес. Дон Тасит, мне не хотелось бы усугублять ваше смятение, но раз в жизни взгляните правде в лицо. Через несколько часов смерть унесет вас. А мне понадобятся годы…

Тасит. Неважно! Книга — это корабль, плывущий на другую сторону времени.

Сервантес. Мне такие книги неизвестны.

Тасит. Потому что их еще нет, если не считать Книги Книг.

Сервантес. О чем же должна пойти речь в этой чудесной книге?

Тасит. О мире скрытом, но не забытом. Мире, который, подобно рыцарству, потерял свой внешний облик, но затаился в душе истинных идальго. О реальности, скрытой за видимостью. О мельнице за крестом святого Андрея. О мире позади другого мира. О книге внутри другой книги.

Сервантес. И это вы, вы требуете, чтобы я скрывался? Не вы ли говорили мне прежде: „Трус, заявивший о своей трусости, — живое существо, а тот, кто это скрывает, — только тень труса“.

Тасит. Я ошибался. С концом пьесы актер снимает свои лохмотья, но персонаж его продолжает жить. Крепко угнездившись в сознании публики, он может продолжать жить до скончания памяти. Сокровище сокрытое не перестает быть сокровищем. Напиши это, Мигель. Напиши словами скрывающими, обманывающими. Выдай изнанку за лицевую сторону; человеческое пусть прикинется животным, а божественное — человеческим, неважно! Кто сумеет тебя прочесть, поймет. Сочини роман самый невероятный, немыслимый, правда сумеет найти дорогу к читателю. Напиши его, Мигель, напиши его!