Постой, паровоз! - Владимир Колычев

– Почему вы меня не убили?

– Были обстоятельства.

– Грех на душе?

– Грех, – кивнул полковник. И с горькой насмешкой спросил: – Может, скажешь какой?

– Не знаю… Но мне кажется, вы не виноваты…

– Объективно нет, а субъективно – не знаю… В общем, не буду вас задерживать…

– Да я в общем-то никуда не спешу, – тоскливо улыбнулся Зиновий.

– Действительно… Но у меня дела… Готовьтесь, Нетребин, будет суд…

Зиновий знал, что суд пересмотрит приговор. И даже знал, на какой срок заменят смертную казнь. Двадцать лет… Так оно и оказалось. Был суд, был вердикт. И двадцать лет строгого режима. Строгого, а не особого. Хоть в чем-то в свою пользу ошибся…

После суда к нему снова зашел начальник тюрьмы. Зиновий ждал его, до блеска выдраил камеру, выстирал и просушил свою робу, выбрился до синевы. Нравился ему этот человек.

– Спасибо вам, – сухо поблагодарил его Зиновий.

И не стал добавлять, что было бы лучше, если бы все-таки приговор привели в исполнение. Не нужно об этом говорить. Ведь человек старался, должностью и погонами своими, по сути, рисковал.

– Спасибо тебе, парень, – вымученно улыбнулся полковник. – Такое чувство, что нет больше греха на душе…

– И темного свечения больше нет.

– Какого свечения?

– Темного…

Не было сейчас никакого свечения – ни светлого, ни темного. Обычный человек в военной форме на фоне мрачных стен. Свечение возникло только раз, когда он переступал через порог камеры… Может, и не было никакого свечения, а у Зиновия просто в мозгу «закоротило»… А может, и было. Может, в самом деле человек грех с души снял. Оттого и просветлела его духовная оболочка…

– Не знаю, о чем ты говоришь, парень. Но на душе полегчало. Если бы вообще приговор отменили.

– Ничего. И в тюрьме жизнь есть, – сказал Зиновий.

– Плохая там жизнь. Но по сравнению с этой – рай.

– Может быть.

– И не двадцать лет тебе уже сидеть, а четырнадцать.

– Четырнадцать, – подтвердил он.

Не было никакого внутреннего голоса, и видения не морочили голову. Ни откровений свыше, ничего. Но Зиновий был почему-то уверен, что не будет зоны, не будет строгого режима. И здесь он не останется. И не умрет. Тогда что же ждет его впереди?..

– Завтра этап, – на прощанье сказал полковник. – В городскую тюрьму тебя отвезут. А уже оттуда в путь.

Зиновий представил, как из обычной тюрьмы вместе с другими зэками его повезут на товарную станцию под окнами дома, в котором он жил шесть лет назад. Он будет в числе прочих сидеть на корточках, вокруг будут лаять собаки и матюкаться конвоиры, а потом вдруг из окон того же дома прозвучит музыка… Хорошо бы. Но не будет музыки. И товарной станции не будет. Будет только поезд. Какой-то непонятный поезд – с черным-пречерным локомотивом впереди…

Начальник тюрьмы не обманул. На следующий день Зиновия вывели из камеры и прямо в одежде смертника затолкали в автозак. С заломленными кверху руками заталкивали, с приниженной к земле головой. Но в обычной тюрьме его примут уже по-другому. Там он уже сможет идти в сопровождении конвоира если не с высоко, то хотя бы просто с поднятой головой. Но не будет тюрьмы. Будет какой-то поезд… Может, его сразу на погрузку в «столыпинский» вагон отправят? Но ведь и зону он не видит. Только черный локомотив… Что будет, то и будет…

Конвоир затолкал его в клетку, достал ключ, чтобы закрыть ее на замок.

– Не надо, – умоляюще посмотрел на него Зиновий. – Все равно не убегу.

– Молчать! – гаркнул сержант.

Но ключ спрятал. Не стал закрывать клетку. А какой в этом смысл? Все равно он находится рядом, за решеткой у самой выходной двери. И напарник с ним. Уж за одним зэком они точно уследят. Тем более, что Зиновий не производил впечатления особо опасного преступника.

Машина рывком тронулась с места, еще толчок, еще…

– Твою мать! – возмутился конвоир. – Что за барана за руль посадили?

– Так фамилия у него такая, – хмыкнул его напарник. – Баранов. Ему только баранов на скотобойню и возить.

– Так баранов и возит, – хмыкнул конвоир, кивком головы показывая в сторону Зиновия. – Но мы же люди.

– Да ладно тебе. Нормально едем.

Машина действительно уже шла ровно, уверенно, без толчков. Но у Зиновия возникло ощущение непоправимой беды…

– Скажите, пусть поменяют водителя, – крикнул он.

– Заткнись!

Не было у него права голоса. Не мог повлиять на ситуацию, которая развивалась по какому-то роковому сценарию. По какому именно, он узнал лишь тогда, когда машина замедлила ход возле железнодорожного переезда… Он не мог знать, что это был именно железнодорожный переезд. Но догадался. И еще больше утвердился в своей догадке, когда машина остановилась и заглохла.

– Спасаться надо! – закричал он. – Уходить!

– Еще одно слово, урод! – заорал на него конвоир. – И я тебя размажу!

Он орал очень громко, но вой гудка стремительно надвигающегося поезда все равно заглушил его. Поезд тормозил, но столкновения все равно теперь не избежать! Зиновий сам не понял, зачем упал на заплеванный пол, хватаясь за прутья решетки. Только он прижал голову, как страшный, всесокрушающей силы, удар обрушился на фургон… Эта сила рвала уже искореженный металл на куски, превращала живую плоть в кровавое месиво. В конце концов смятая в лепешку машина сошла с рельс, кубарем полетела под откос высокого полотна, перевернулась несколько раз и наконец затихла…

Зиновий понял, что произошло. Но не мог понять, как он смог выжить в этой мясорубке. Сверху на него давили смятые от удара боковые прутья, снизу подпирал вздыбившийся пол. И непонятно, каким образом в этом нагромождении искореженного металла остался узкий зигзагообразный и нашпигованный железной рваниной лаз. Он точно не знал, но что-то подсказывало, что это путь к свободе. Только медлить нельзя! Он чувствовал запах дыма и бензина – где-то что-то горит, где-то вытекает горючее. И лучше не думать о том, что будет, когда огонь соприкоснется с бензином. А это обязательно случится…

В состоянии аффекта Зиновий не чувствовал боли. Но было бы глупо надеяться, что его тело не пострадало в результате страшного удара. На это он и не надеялся. Выберется из-под обломков, тогда уже и разберется, что к чему. А сейчас вперед – через тернии к свободе.

На пути ему попалась оторванная голова конвоира. На лице так и застыла та злая гримаса, с которой он орал на арестанта. Сам виноват, надо было вовремя выпрыгнуть из машины. Но он этого не сделал. И его напарник тоже остался в фургоне. Его тоже размазало по искореженным стенам…

Торопился Зиновий не зря. Только он выбрался из-под обломков, только скатился в какой-то овражек, как ухнул взрыв. Негромко ухнул, без воздушной волны, но пламенем занялась вся машина, вернее, то, что от нее осталось…

Зиновий осмотрелся. Вокруг – никого. Значит, никто не уцелел этой в катастрофе. Никто, кроме него… Но ему нельзя оставаться здесь. В любой момент могут появиться люди, его увидят, попытаются задержать – ведь он в одежде смертников, а такое клеймо не может не броситься в глаза…

Глава 10

Полосатую робу Зиновий догадался снять только возле реки. И способ нашел, как избавиться от нее – завернул в нее большой камень, завязал рукава узлами и сбросил все это хозяйство в воду. Остался в одних только трусах. Майку оставил еще и сапоги. Лето, июнь, тепло, солнечно. Трава под ногами такая мягкая – босиком бегать по ней одно удовольствие, но уж лучше в сапогах.

Трава, луговые цветы, головокружительный запах свободы… Лежать бы сейчас на этом зеленом ковре, целовать вольную землю. Но нельзя. Бежать надо. Пока никто не видит его. Людей пока вокруг не видать, но места явно не пустынные. Крыша какого-то дома виднеется вдали – потемневший от времен шифер, кирпичная труба, антенны. И не только телевизионные антенны. Похоже, в этом доме обитает хулиганствующий радиолюбитель. Хотел бы сейчас Зиновий пообщаться с ним. Но не напрямую. Через радиоэфир. Милое дело… А напрямую нельзя. Он хоть и в трусах, но на спортсмена не похож. Кости вроде бы целы, но правая щека разодрана в кровь, на груди – огромные ссадины, на животе, в боку – вообще кровоточащая рана – чем-то острым проткнуто. Неизвестно, вызовет ли его вид сострадание, но подозрительным он покажется всем наверняка! Да и не надо к людям идти. Там, где люди, есть опасность. Сторониться их нужно, держаться от них подальше… Зиновий чувствовал себя зверем, вырвавшимся на свободу. Не злым зверем, но побывавшим в неволе у злых людей. Может, потому и манили его так к себе дикие лесные дали? Жить бы где-нибудь в глуши подальше от людей! Жить и наслаждаться свободой… Пусть в тяготах и лишениях жить, но на свободе! Чтобы никаких тюремных камер, засовов и решеток, чтобы не видеть и не ощущать присутствие рядом злобных надзирателей и конвоиров! На свободу, правда, нужно еще вырваться. Зиновий остро чувствовал сгущающуюся вокруг опасность. Еще немного, и его увидят, а еще через какое-то время устроят облаву… Но пока еще не поздно. Да и в камышах неподалеку спрятана лодка. Зиновий сначала почувствовал ее, а потом уже увидел. Да, наверное, так оно и должно быть, сначала нужно предугадать событие или предмет, а потом уже убедиться в том, что предчувствие не было обманом…