Моя Гелла - Ксюша Левина

– Почему ты смеешься? – шепчет она.

Я ловлю этот момент – она заговаривает со мной, ее губы разжимаются и начинают шевелиться. Они кажутся настолько мягкими, что в горле появляется настойчивое ноющее чувство, похожее на жажду. Я в курсе, чего именно хочу и на что намекает организм, но не собираюсь этого делать. Тем не менее взгляд никак не удается перевести куда бы то ни было еще. Быть может, это просто интерес или вроде того. Что-то вроде хулиганства. А что будет, если разбить окно соседской дачи и сбежать? Что, если привязать к хвосту уличной кошки консервную банку? А если забраться на крышу гаража и перепрыгнуть с него на крышу соседнего? А если перебежать через дорогу прямо по проезжей части, перед машиной? А что, если поцеловать Геллу, которая лежит рядом, очень близко.

Нужно просто наклониться. Даже не то чтобы наклониться, чуть напрячь мышцы шеи – между нами не больше сантиметра – и коснуться ее мягких губ своими. Если она пахнет медом, они тоже должны быть на вкус как мед. И должны быть такими же теплыми, как ее взгляд. Они будут послушны и ответят сразу же, иначе ради чего это все? Гелла потянется вперед сама, и кончик ее языка коснется моего, а в груди взорвется маленький снаряд, за взрывом последует неминуемая волна по гудящим венам, и все завершится тем, что кожа будет гореть от прикосновений, а кровь соберется и начнет пульсировать в трех местах. Там, где соприкасаются губы. Там, где бьются сердца. И внизу живота. Но это о другом, сейчас мы о поцелуе. Все, что больше него, должно оставаться острой дразнящей мечтой.

Гелла должна будет задыхаться, должна будет сжимать мои плечи или волосы. Она должна будет прижаться крепче, чем сейчас, чтобы было почти не ясно, где чье тепло и какой ритм у какого сердца. Эти мысли – только мысли – заставляют меня крепче сжать Геллу в объятиях. Вцепляюсь в ее тонкий свитер на спине, она в ответ вскидывает голову, не понимая, что творится в моей голове. Я мысленно уже придавил к полу и изучаю пальцами тело, которое воспламеняется от прикосновений практически видимым огнем.

Ресницы Геллы подрагивают: сейчас она откроет глаза, потом рот и скажет какую-то глупость. «Давай же. Я соскучился по твоим глупостям». Она делает вдох, второй, на третьем я понимаю, что в животе появляется щекочущее чувство нежности, а брови сходятся на переносице. Я жду.

Гелла откидывает голову, разминая шею, ее силуэт меняется, фантазия в голове заходит все дальше. Гелла уже лежит в ней на спине, запрокинув голову, и я целую ее подбородок, линию челюсти, за ухом, шею, и черт, как же это реалистично. Почти невыносимо.

Руки Геллы, лежащие на моей груди, скользят вверх. Она делает это не из интереса ко мне, просто инстинктивно или они затекли – я, черт побери, не знаю, это неважно, она просто делает все эти штуки, даже не подозревая, как это действует на меня. Она абсолютная девчонка. Во всем. Интересно, она понимает, что ее нога закинута на мое бедро, а моя рука поддерживает эту самую ногу? Если нет, то уже должна как минимум почувствовать результат, который с радостью демонстрирует мое тело.

Веки Геллы подрагивают. Она словно оживает, потому что ничто не может быть живее человека, который смотрит тебе в глаза. Улыбается, оглядывает нас.

– Ой, это мы так… переплелись. – Смеется, убирая с меня ногу.

Какая досада.

– Ты отличный сосед для сна. – Гелла наклоняется и чмокает меня в щеку, как маленькая девочка.

Кажется, я краснею из-за собственных мыслей, которые, разумеется, совершенно неприменимы к этому недоразумению.

– Мне стало гораздо лучше, спасибо, – сообщает она, засунув ладони под щеку.

Мне нечего на это ответить, но она явно ждет.

– Эй, ты чего?

Хмурюсь в надежде, что она пояснит.

– Ты пялишься на меня. Что-то не так?

– Все так. – В горле пересохло, но и язык еле ворочается. – Сон… на закате… плохо. Нельзя.

«Господи, Колчин, это, получается, ты только в мыслях такой смелый? На деле двух слов связать не можешь?»

– Ты не заразился от меня? – Она касается моего лба, опять. В который раз.

– Нет. – Перехватываю ее руку и укладываю вдоль тела, чтобы прекратила меня лапать. – Я пошел.

– Уверен?

– Да… о-о-о. – Поднимаю голову с кулис, и ее простреливает болью. Мама не обманывала.

– Ты чего?

– Ничего, все в норме.

Гелла садится, смотрит на меня сверху вниз, склонив голову набок. Как можно быть такой милой?

– Ты будешь продолжать делать это? – Я сглатываю несуществующую слюну чисто рефлекторно. Хочу воды и стараюсь концентрироваться только на этой мысли.

– Что – это? – Она встает, потягивается и идет к колонкам, а я сажусь на кулисах и пытаюсь избавиться от мысли, что впервые в жизни хозяин положения не я, а сопливая – в прямом смысле слова – девчонка.

– Избегать меня на людях? – Господи, пусть это прозвучит не жалко.

Гелла поворачивает ко мне свою хорошенькую голову – хорошенькую?! – и долго с прищуром смотрит перед собой невидящим взглядом.

– Быть может, когда пойму, что тебе это нужно…

– Ты не можешь решать за меня.

– А ты что-то решил? – Она вскидывает брови.

– Что? Черт, нет. Мне пора, все… давай…

– Эй, ты придешь снова? – останавливает меня Гелла вопросом как ударом в спину. Нас разделяют уже метров пять, а мне кажется, что миллиметры.

– А ты хочешь?

– Ну мы же друзья, конечно, хочу.

Перед глазами тут же миллион и одна картинка, как бы я эту подругу целовал и не только.

– Никакие. Мы. Не друзья. Сколько раз тебе повторять? Вернись с небес на землю, а?

Восемь лет назад

Соня курит. И когда я это вижу, мне становится страшно. Во-первых, мне кажется, что это точка невозврата. Ей уже слишком плохо, чтобы переживать это все без допинга. Во-вторых, если он узнает – изобьет, а он узнает. От Сони пахнет сигаретами. Ее длинные волосы мгновенно впитали в себя запах дыма.

– Что?

– Ты куришь.

– Ты тоже.

– Тебе четырнадцать.

– Тебе пятнадцать.

Мы смотрим друг на друга пару минут, а это чертовски долго. Дольше, чем кажется, когда пишут в книжках. Две минуты – это два полных круга секундной стрелки по циферблату, и все это время мы практически не моргаем, а дым, попадая в глаза, разъедает их, вызывая слезы.

– Он убьет нас, – шепчу ей. –