Семён Светлов - Алексей Лукшин

– Ты не надевай.

– Так я красивой хочу быть. Ты нагуляешься – позвонишь, я тебя встречу. Помассирую ножку твою.

«Сильная всё-таки малютка! Знает себе цену.

Он с пониманием оценил отказ сопровождать его на прогулке.

– Ладно. Це-лу-ю. Це-е-лу-у-ю.

Глава XVIII

Две недели спустя Семён поехал к много обещающей, со слов маленькой прелести, знахарке. Беседа в машине не клеилась.

Маше не удавалось поддерживать разговор и управлять автомобилем одновременно. Слишком сложный процесс. Она и попросила Семёна не отвлекать её.

Он удивился. Она же просила не удивляться, потому что она всегда, каждое мгновение, думает о нём, только о нём, а это, если верить ей, отнимает силы больше всего на свете.

Пока ехали в черте города, Семён пытался привыкнуть кеё манере вождения. В поворот она заходила не по плавной траектории, как этого требовала дорога, а подрезая резко и быстро, стараясь выполнить его под углом в девяносто градусов. Часто таким манёвром подрезалась следующая за ней машина. Водитель, уклонясь и вдавливая тормоз, потом при обгоне одаривал их свирепым взглядом. Видя новичка с прямой спиной и выпученными на пространство перед капотом глазами, он молча сплёвывал и поскорее уезжал во избежание нечастного случая. В мужчинах заложено веками сложившееся мнение о непредсказуемых талантах женщин.

Когда они выехали на загородную трассу с меньшим потоком машин оба успокоились. Езда за рулём под присмотром езда изматывает женщину как никогда.

Подсказка женщине-водителю рассматривается в таких, например, формах:

«Уступи ему дорогу, у него главная».

Она слышит: «Стой, дура! С ума сошла? Убить меня хочешь?»

А думает при этом: «Сука, куда лезет, не видит, я еду».

По обочинам дороги пестрели цветами заросшие, некошеные годами луга. Добротные, когда-то возделываемые поля, поросли берёзовым молодняком. Двухметровый ельник удивлял плотностью и непроницаемостью. Новые виды, новые картины открывались следующим поколениям художников, поэтов и угрюмо вздыхающих из-под бровей прозаиков.

Когда ехали по пустынной дороге, слово за слово, завязалась болтовня.

– Про неё много легенд ходит. Не одного человека на ноги поставила. Вот ты зря раньше отказывался. Бабка Антонина после моих рассказов только головой качала и отмахивалась. Сильно твои чувства скованы недобрыми силами. Переживала – не поздно ль.

Маша говорила без сомнения в голосе, с внутренним и полным убеждением в целительной силе Антонины.

– Посмотреть она на тебя хочет, познакомиться. Ей сильные люди нравятся. Им помогать легче.

Семён, размышляя, уточнил:

– Машут, мне думается, что основная часть работы этой Антонины выполняется тобой. По крайней мере, в отношении меня. Ты подготавливаешь, а она завершает представление. Вообще, что касается итогов лечения, то результат выздоровления пятьдесят на пятьдесят. Половине из тех, кому она помогла, делать у неё будет нечего. Те, кому она не смогла помочь, исчезнут с горизонта, и не будут распространяться о ней. Исцелённые же, напротив, всем будут рассказывать о её способности лечить людей.

– Так что, ты не веришь? Зачем мы тогда едем?

– Как зачем? – ему пришла на ум известная шутливая поговорка Андрея Философа, которой он, перефразировав на свой лад, и воспользовался: – Что касается целебных чар, веры в гороскопы и разные там суеверия типа перебежавшей дорогу чёрной кошки, талисманов на удачу, то, возможно, сила потусторонних миров распространяется и на тех, кто в это не верит.

– Неумно. Надо верить или не верить.

– Да. Верно. Но главное – не спорить.

Семён понимал бессмысленность затеянного разговора. Возражения его были неуместны. Он ехал туда, что, в общем-то, на деле отрицал. Противоречие – плохое подспорье в вере. А ему сейчас хотелось верить хоть во что. Лишь бы помогло.

Глава XIX

У дома целительницы, на вид ничем не выделявшегося от других, было одно отличие. У неё отсутствовал огород, а на его месте росло много плодовых деревьев-саженцев: яблони, вишни, а может, сливы. Все они были высажены несколько лет назад и плодов не давали. Невысокие, они составляли ровные однообразные ряды начавших жизнь, расцветших и неокрепших стволов.

Перед подъездом, который служил лицевой частью дома, земля и трава были вытоптаны и слегка посыпаны песком. Таким образом создавалась видимость не зарастающей, буквально вытоптанной, народной тропы.

Они поднялись по высокому крыльцу. За дверью был ряд ряд ступеней, ведущих вниз. Проход сужался. Потолок низко нависал над головой, приходилось нагибаться.

«Вероятно, сама хозяйка пользовалась другим входом», – отметил Семён. – Зачем? Непонятно. Может, загадочность напускала. Дело её».

Приём происходил так. Усадив Семёна в удобное кресло, целительница мягким дружелюбным тоном начала расспрашивать Семёна. Советовалась с ним в ничего не значащих вопросах тоном робкого подмастерья.

Потом, усадив его на добротный, массивного дерева стул на высоких ножках, с прямой спинкой и подлокотниками, попросила рассказать о принимаемых им во время болезни решениях и некоторых событиях до неё. Она вела разговор так, что давала собеседнику оценочную установку на равность, иногда в заключение махнув безразлично рукой, словно показывая равнодушие и незаинтересованность.

Затем она усадила его на стульчик, похожий на шляпку большого белого гриба. На нём не только сидеть было невозможно, но и удержать равновесие было сложно. Она стала рассказывать, как надо поступать и как относиться к советам и рекомендациям. Временами он подходила вплотную и шептала на ухо. По-свойски дотрагиваясь до него, она трогала попеременно то за ногу, то за плечо, словно тренер, который положив широкую ладонь на спину, напутствует своего любимца – будущего чемпиона – перед ответственным матчем. Смешение разных чувств и эмоций испытал тогда Семён.

Тусклый свет, исходящий от нескольких свечей в разных местах маленькой комнаты, угнетал.

Выйдя на улицу, он свободно вздохнул. Непонятность – больше ничего.

Семён с большим удовольствием опустил спинку пассажирского сиденья и развалился на ней. Он крайне не желал задумываться над тем, что было.

Маша, задержавшись в доме, подошла к нему через несколько минут. Он протянул две красных купюры. Посмотрел на неё, спрашивая глазами: «Хватит?».

– Сёмочка, на здоровье никаких денег не жалко. Вот увидишь. Всё будет хорошо.

Она продолжала стоять, как бы вымаливая на его здоровье ну хоть ещё немножечко. Он добавил ещё одну купюру. Она одобрительно кивнула.

Возвратившись к целительнице, она отдала ей одну купюру. Жёстко сказала:

– Хватит. Посмотрим, вернётся или нет.

Та спрятала купюру. Маша, отвернувшись, тоже спрятал оставшиеся деньги.

Сойдя с крыльца, она ласково улыбнулась Семёну. Замедлив шаг возле машины, игриво помахала ручками. С чувством выполненного долга села в машину. Семён рассматривал большой флакон с целительным снадобьем.

Тронулись молча. Он открыл флакон и понюхал. Как ужаленный, отстранился от флакона.

– Это же на спирту.

– Ну и что? – бесшабашно удивилась она.

– Мне сейчас спирт очень противопоказан. Категорически.

Маша, не глядя на него, сказала:

– Глоток. Один глоточек вечером, ничего страшного. У неё медицинское образование. Она не хуже твоих врачей разбирается. Поздно ты к ней пришёл. А уж с немцами сравнивать, так она по своим знаниям за пояс их заткнёт. Они теоретики, она практикующий, можно сказать, врач. И практик большой. Она обычно рекомендует три раза в день, а тут почувствовала, что тебе на спирту нельзя, потому только один.

Когда выезжали из деревни, Семён обратил внимание на вывеску с названием населённого пункта.

– Деревня Отъездное. Не здесь ли тётка Меланья обитала? Тоже лекарь в пятом поколенье. Знакомое название вроде. Уже слышал его.

– Это она же, – Маша обрадовалась этому. – Раньше, когда только от некоторых болезней излечивала, она тёткой Мелашей звалась. Сейчас расширила практику, съездила на учёбу. Видел фотографию на фоне монастыря в Тибете? Она и там была. За эти снимки её в полицию забирали, она штраф большой заплатила. Ну и оставили ей снимок. Это весомое доказательство. Позже она имя Антонина приняла.

Священнослужители, когда в монахи постригаются, имя новое обретают. Так и она. Всё по вере, как полагается.

– Ну да! Что-то есть в ней.

– Она сказала: хочешь излечить его – привози сюда вместо больницы. Лучше каждый день.

– Можно попробовать – согласился Семён с обрадовавшейся после этих слов подругой, – калек около её дома уйма. Действительно стекаются к ней.

Утомлённый Семён уснул.

Глава XX

На второй день всё происходило по тому же плану, только прозорливая бабка Антонина не стала тратить время на разглагольствования, считая, что Семён её стараниями, словно оказался в котомке и никуда от неё уже не денется.