Семён Светлов - Алексей Лукшин

Конечно, позже в голову придёт, осенит. Как, а где человек? Если незнакомый, то из памяти сотрётся. А если он занимает какое-то место в нашей жизни или имеет мало-мальское отношение к нам? Тогда мы непременно зададимся вопросом.

Только это происходит не сразу. И хорошо, что не сразу! А потом поздно. Вот уж удачно складываются обстоятельства. Сколько места для слов, для памяти доброй, для заботы, проявления чувств, не совершённых, чуть запоздавших. Но всё равно – это хорошо, что так! Иначе наговоришь про столько дел, обстоятельств и преград, на которые пришлось бы сослаться, взгромоздив крепостную стену к душе своей. А кому это по нраву вмиг ослепнуть, оглохнуть, не откликнуться на чужую боль и страдания.

Дни повторялись, как близнецы, радуя и огорчая, теша и будоража.

Городские скверы. В каждом из них свой климат. Много зелёных акаций, для детей – джунгли. Колдобина или кочка – засада. Где укатанный в асфальт двор, там скакалки, классики, резиночки процветают. Воображение развивает могущественные баталии, большая лужа во что только не превращалась. Во времена моего детства у подъездов на лавках рассаживались звонкоголосые бабушки, с прокуренными зубами дедушки и чихвостили мир, особенно тех людей, которые не захотели под него прогнуться либо имели особенность думать и говорить не как все. Куда они все делись? Яростный ли спор прервал собрания, или вездесущие распивальщики пива их выжили? Нет, безвозвратно ушло то время. А дворы заросли травой, не стало тех тропинок, по которым мы хаживали.

Лето. Парковочные места автомобилей до сумерек не заняты. Люди ринулись в излюбленные места на природу.

В безлюдный двор бесшумно въехала машина. Под резиной колёс, выворачиваемых то вправо, то влево, потрескивали, крошась и лопаясь, мелкие камешки.

Семён припарковал машину багажником к подъезду. Так удобнее и короче идти с сумками до подъезда.

Семён аккуратно выставил клюшку, осторожно ступил на тротуар. Долгое сидение за рулём с согнутой в колене ногой заставило его подстраховаться.

Маленькая Маша выходила долго. Сперва из распахнутой настежь дверцы автомашины выставила одну ногу, вдруг вспомнила о многих важных мелочах в салоне и… Ах, засобиралась. Приоткрыла створку бардачка, повозилась, выискивая забытую вещицу. Словно опомнившись, она сделала ещё более умное лицо и склонилась к боковой консоли. Нет, снова нет! Обернулась к заднему сиденью. Застыла, как статуя фараона, выпрямила спинку, подтянула шею, закинула ногу эротично. «Как жаль, папарацци нет рядом. А она ведь создана для того, чтобы за ней следили, подсматривали. Она всегда готова».

Она делала вид, что оглядывала салон в поисках чего-то нужного ей. На самом деле смотрела в окно: не идёт ли кто, чтобы она могла выйти, как королева, и завести разговор со своим мужчиной. Не важно о чём – можно о пустяках. Между мужчиной и женщиной пустяков не бывает. Увы! Её самолюбие было задето. Никого!

Семён вытащил волоком из багажника два огромных тяжёлых пакета. Многочисленные банки и упаковки с пёстрыми наклейками, свёрток с неугомонными раками вываливались из пакетов. Он с трудом ухватился за ручки пакетов, вытащил их из багажника и взял так, чтобы приноровиться идти с клюшкой. Маша взяла у него ключи, закрыла багажник и машину. Он тяжелон

побрёл к подъезду. В такт медленному шагу он прокомментировал:

– Хорошая разминка. Вот она, проверка на прочность!

Маша отошла на два шага и премило глазела на своего мужчину, на то, как напряглось лицо и сухожилия на его шее. Его лицо стало неестественно маленьким, глаза сузились до щёлочек. Увесистые сумки свисая с рук тяжело налегли на лодыжки, словно мешки на гружёном верблюде. Семён страшно боялся потерять равновесие.

– А ты сможешь идти, если я сверху на тебя сяду?

От волнения, вызванного искренним (как она думала) вопросом, желанием услышать правду и даже почувствовала её, она засветилась звездой. Так иногда днём сияет одинокая звезда в голубом безоблачном небе.

Семён смутился, но как настоящий мужчина не растерялся.

– Знаешь, что смогу, зачем спрашиваешь? Я для тебя луну кувыркаться заставлю.

Машина звезда горела в том же небе и желала затмить свет солнца.

– Давай попробуем.

Семён действительно испугался и, сделав умное лицо, вежливо отказал:

– Нет, неблагоразумно. Пускай нога заживёт, – он увидел её расстроенную гримасу, – или ты вправду хочешь?

С нескрываемой обидой она выдохнула:

– Конечно, я пошутила. Только зачем ты сказал – сможешь? Если не сможешь?

Переваливаясь, он еле шёл. Неудобство, управляться клюшкой и тяжёлыми пакетами разом. Это ещё больше выбивало из сил. Глаза его, наоборот, уже выкатились, лицо запылало румянцем. Он меньше опирался на ногу, чувствуя, что нагрузка критическая. Покосился на подругу. Она не смотрела на него. Он старался быстрее переступать с больной ноги на здоровую, оберегая её. Стоило ей повернуться, он начинал хорохориться.

– Тяжело?

В это время у неё зазвонил телефон. Семён не успел ответить ей на вопрос. Она отбежала позади его на площадку, чтобы поговорить.

Он остановился перед подъездом и решил подождать её.

Она покосилась, подумав, что он подслушивает, и отошла в сторону. Он заметил это, и заковылял к подъезду. Пальцы резало, кровь отлила от них, они онемели и перестали слушаться.

«Чёртова клюшка ещё»! – подумал он. Она мешала достать ключи из кармана. Поставив один пакет на тротуар, быстро поднёс пипку к домофону, с трудом открыл дверь и, протиснулся в проём. Маша разговаривала и смотрела на него, но, сосредоточившись на беседе, думала о другом.

Глава XIII

В подъезде Семён поставил пакеты на пол. Дал наконец крови прилить к пальцам.

Цоканье каблуков – и снова старт и марш. Он торопился, чтобы блеснуть удальством и показать, что он ещё тот залихват. Короткий отдых силы не вернул. Свежих сил хватило только на порыв.

Она же отметила, что за время её разговора по телефону он успел бы подняться. Но Семён только преодолевал первый пролёт лестницы.

Он с трудом поднимался по ступеням. В голове была только одна мысль: «Когда, когда же! Второй этаж. Скорей бы уже, ну. Второй этаж, а лифт на втором не останавливается! Кто придумал отключать кнопки и в кабине лифта, и на этаже?»

Маша обняла его и, вскочив на ступень выше, склонилась над ним, чтобы поцеловать.

Внутри у него заскрипело от натуги, того и гляди лопнет. Он терпел. В глазах от натуги поплыли наслоения, словно органическое прозрачное стекло наплавляли одно на другое, раз за разом.

Маша зашептала:

– Силач ты мой. Дай поцелую. Ты заслужил. Давай скорей. Ну, скорее же! Рука, как змея по песку, потянулась по груди, будто нащупывая, где твёрже, извивами устремилась по животу. Ниже и ниже.

– Безумно тебя хочу.

Семён оступился. Упал. Полетел кувырком, не помогая себе руками, не пытаясь поймать точку опоры. Падение было неконтролируемым. Из пакетов высыпались продукты, с шумом раскатываясь и громыхая по ступеням. Разбилась бутылка с кетчупом, из-под крышки другой полиэтиленовой банки растёкся майонез. Семён лежал, перепачканный. Встать не мог.

– Вставай. Ничего страшного. С кем не бывает.

Семён лежал, лежал с бессмысленным взглядом. Он чувствовал себя как после боксёрского удара.

Её охватил ужас. В таком состоянии она видела человека впервые.

Медленно он начал приходить в себя, видно, не понимая, что произошло.

Прошла минута. Взгляд его прояснился, он начал различать силуэты и контрасты цветов и осознал, что упал. Медленно прокрутил в мыслях последние фрагменты: «Смотри-ка, даже не помню. А ведь о чём-то думал!» Он пытался вспомнить.

– Сейчас встану.

Выставив руки, Семён упёрся в пол. Не обращая внимания на то, что рука была испачкана майонезом, он попытался встать. Одна нога не слушалась, он скорчился от жгучей боли. Снова сел, побледнел, в голове загадками закружили вихри. Возникла картина: изрыгнутая масса кровавого цвета, от багрового до розового.

– С ногой что-то. Не пойму, – он оправдывался. – Не слушается.

Она испуганно, жалея его, сказала:

– Вот и хвалёные врачи. Ты их перехвалил, похоже.

Он повторил попытку, опираясь на здоровую ногу и хватаясь одной рукой за перила, а второй за клюку. Не получилось.

– Помоги!

В его голосе сохранились непримиримость и стойкость. Зрачки помутнели.

Она помогла встать ему на ноги. Он стоял на одной ноге, вторая заметно провисла.

– Может, если совсем плохо, – предложила она, оценив его состояние, – пока не поднялись в квартиру, тебе к жене вернуться?

– Нет-нет. Отпустит. Я чувствую – уже отпускает. Боюсь, вывихнул, а вывих страшнее, чем перелом. Тьфу, опять на больной ноге!

– Ты подумай, – она настаивала. – Я ведь на работе, возиться с тобой не смогу. А дома попросишь жену выйти куда-нибудь, прогуляться до магазина. А мы с тобой побудем. Недальновидный ты, Семён!