Карантин - Сергей Малицкий

– Не стоит, – процедил сквозь зубы Павел.

– Вот и хорошо. – Следователь вновь взял ручку. – Вы поймите, Шермер. Я сам обеими руками за законность. Но она не должна распространяться на отбросы. На тех, кто ворует, убивает, гадит всячески. С волками только по-волчьи. Вы, кстати, сами балансируете на грани между человеком и поганью.

– А вы, значит, сортируете? – Павел опять потер виски. Звон в ушах не давал ему покоя.

– Жизнь сортирует, – вздохнул Мартынов. – Будьте серьезнее. Дело ваше непростое, теракт – это не какое-нибудь хулиганство, на контроль встанет. А кому охота получать неприятности? Так что вы бы не дергались. Я уж не знаю, кто там вас опекает в соответствующих органах, но вам бы умерить пыл да вести себя потише. Насколько я в курсе, в ориентировке насчет вас было сказано, что следует проявлять осторожность, объект может представлять опасность.

– Свидетели тоже бывают опасны? – усмехнулся Павел.

– Ну… – Мартынов развел руками. – Не буду повторяться, но мне бы не хотелось опять надевать на вас наручники.

– Хорошо. – Павел скрипнул зубами, ненависть бурлила в груди, голова почти разрывалась на части, вдобавок кончики пальцев, которые он попытался соединить, почти стучали друг о друга. – Но я в самом деле ничего не могу сообщить по поводу взрыва. Ничего, кроме того, что уже сообщил мой напарник.

– Ваш напарник, кстати, прикинулся дурачком, а потом ловко слинял, – скривил губы Мартынов. – И, судя по всему, продолжать общение с органами не собирается. Далеко не убежит, конечно. Не тратьте мое время, мы переливаем из пустого в порожнее уже десять минут. Так что вы уж подумайте сами, кому из вас впрягаться. Кому-то ведь придется.

– Вы так думаете? – поднял брови Павел и одновременно с уже знакомым свистом рванулся в сторону.

В дверях появился человек в сером костюме. Воронка была направлена на Павла, но удар зацепил его только по ногам, развернув в прыжке. Милиционеры и Мартынов обмякли и повалились на пол. Но Павел разглядел это только мельком. Сквозь наполнившие комнату оранжевые искры он уже летел к незнакомцу и, хотя новый удар обжег ему спину, успел сбить серого с ног.

– Прочь! – заорал тот. – Прочь, дрянь! Уйди!

Но Павел ухватил его крепко, заломил руку за спину, впечатал щекой в пол и в мгновение успел разглядеть и странный костюм без воротника, и зеленоватое пятно пластыря на месте недавней раны, и что-то вроде искрящейся сетки на удивительно гладкой, как будто мутной щеке, и сползший на лицо серого толстый шнур, напоминающий собранную из деревянных брусочков игрушку-змею.

– Кто ты? – заскрипел ему в ухо Павел. – Кто ты, сволочь? Где Томка?

– Уйди! – взвыл незнакомец, прихватил зубами шнур и рванул его.

В следующее мгновение Павел грохнулся на пол, чихая от гари и забившего нос пепла. Незнакомец исчез. В руках у Павла осталось его оружие. Ничего не понимая, он поднес его к лицу. Это был газоанализатор.

15

Не то что Томка не хотела свадьбы. Она вовсе не думала о ней – просто сказала Павлу: хочу быть с тобой. Они подали заявление через неделю после знакомства, а уже в начале октября расписались. Свидетелем стал Дюков, свидетельницей – Людка. Одеты все были по-походному, паспорта имели на руках, потому как Павел предупредил, что ожидается выезд на природу с обязательной регистрацией на турбазе. Необходимость заехать в загс Дюков воспринял как удачную шутку, а Людка – как не слишком удачный розыгрыш, но держалась молодцом. Даже соорудила из белого газового шарфика фату для удачливой подруги. Ведущая церемонии сначала вытаращила глаза на колоритную компанию в джинсах и ветровках, но после нескольких шуток Дюкова закатывалась хохотом вместе с остальными. Даже оркестр из трех человек оживился и сбацал не только свадебный марш, но и «Семь-сорок», и еще что-то столь же веселое и озорное.

В машине Людка разревелась, Томка взялась ее утешать, а Дюков, который волею обстоятельств оказался в роли водителя, начал сыпать анекдотами. Постепенно Людка успокоилась и заявила Димке, что он – ее последняя надежда. Дюков ловко отшутился и добавил, что если ему уже не придется выпить, так он должен непременно опьянеть от женщины, и только от Людки зависит, сможет он захмелеть или нет. Людка опять зарыдала, Томка вновь начала ее тормошить, а Павел смотрел в окно и думал, что впервые в его жизни все происходит словно бы и без его участия, но происходит именно так, как он того хочет, и ему это нравится. Точно как и тот факт, что рулит не он, а Дюков. И что Людку утешает не он, а Томка. И он знает все или почти все о том, о чем думает каждый из его спутников, и они знают о том, что он знает, и всем хорошо от этого, и даже слезы Людки светлые и нисколько не горькие.

Когда машина миновала мост через Москва-реку, Дюков поинтересовался, куда они все-таки едут. Павел махнул рукой вперед, а Томка сообщила, что ехать неизвестно куда ужасно романтично, тем более что выспрашивать бесполезно, потому как Пашка ничего не рассказал даже ей. Людка пропищала, что хочет есть, а Дюков пробурчал, что максимум, на что может рассчитывать Павел, – это доехать на его новеньком «фольксвагене» до Рязани, а дальше расчет пойдет по специальному дружескому тарифу. Но до Рязани ехать не пришлось: за Окой экипаж миновал лес и свернул возле памятника огурцу, что, верно, считался кормильцем окрестных деревень, направо. Не прошло и часа, как Дюков притормозил у ворот турбазы, а в следующее мгновение перед машиной выстроился весь славный отряд «Планктон» во главе с Жорой-гигантом и град страйк-шариков ударил в лобовое стекло «туарега». Дюков зашелся в негодующем крике, Павел одну за другой бросил в окно три гранаты, начиненных сушеным горохом, ответом были выстрелы из бутылок шампанского. Против такого оружия аргументов не нашлось даже у Павла, и четверка капитулировала.

А потом был шашлык, настоящий узбекский плов в огромном казане, каждая порция которого густо засыпалась душистым, но не острым перцем, любимая Павлом и, как выяснилось, Томкой «массандра», и гитара, и песни, и какие-то дурацкие и смешные конкурсы. Дюков тут же забыл о Людке и начал ухлестывать за огромной Василисой, которая сначала отгоняла его как мелкую мошку, а потом прислушалась к жарким речам и, похоже, разомлела. Впрочем, Людка тоже не потерялась – тут же вооружилась самодельной бутылкой-лейкой и отогнала Жору от мангала, заявив, что намерена развенчать миф, будто женщины не умеют готовить шашлык. Худышка Ларик вдруг оказалась изящно сложенной женщиной, особенно когда, презрев октябрьский холод, исполнила танец живота. Дюков тут же рванулся к новой избраннице, но Василиса ухватила его за шиворот и с рыком «Куда?» отправила к себе на колени, что вызвало новый взрыв хохота, после которого Дюков мужественно согласился на усыновление.

Хохот продолжался и когда молодые удалились в снятый для них отдельный домик, наплевав и на растопленную баньку, и на новые порции действительно замечательного шашлыка. Томка выбралась из крохотного душа с улыбкой, обняла Павла и прошептала ему трижды – спасибо, спасибо, спасибо! А утром возле их домика оказалась родная «импреза», на лобовом стекле которой висел рукописный плакат «Мы не обидимся!», а под дворником торчали две путевки на море.

– У тебя хорошие друзья, – прошептала Томка уже следующим днем, когда самолет сделал круг над Домодедовом и пошел на юг. – Вот уж не думала, что можно сделать загранпаспорт тайком от его обладателя.

– Жора, – объяснил Павел. – Он многое может, но не следует его ни о чем просить. Все, что он может, он делает только по собственной воле. Так что это подарок от него.

– И все-таки спасибо не Жоре, а тебе, – надула губы Томка.

– Подожди благодарить, – хмыкнул Павел. – А вдруг я со временем превращусь в обычного пузатого муженька? Буду ходить в штанах с отвисшими коленками и в грязной майке. Залягу на диване возле телевизора лет так на двадцать.

– Не позволю, – прошелестела Томка в самое ухо.

– Я и сам не хочу, – ответил Павел и вдруг почувствовал взгляд. Взгляд был коротким, в долю секунды, но ощущение было отчетливым, словно кто-то коснулся кончиками пальцев затылка. Павел выждал несколько мгновений и обернулся. Салон самолета был полон, но никто не смотрел на него именно таким взглядом. До него никому не было дела.

– Ты что? – спросила Томка.

– Так, – пожал он плечами. – Показалось. Словно смотрел кто-то знакомый. У меня было такое. В армии часто случалось, в институте. В детстве особенно. Я даже подходил к тренеру, спрашивал у него – что это, кто за мной следит, или у меня мания преследования? Он научил меня справляться с головной болью, так что я подумал, что и с этим он справится. Алексей сказал, что у меня очень чувствительное восприятие. Даже провел опыт: я вышел из зала, один из учеников спрятал под кимоно мой пояс, и я угадал кто. Сразу угадал. То есть, если кто-то смотрит на меня, я чувствую.